Изменить стиль страницы

— Ура! — вскричали все шмурты. — Да здравствует Сант-Холера!

— Я так и думал. — заявил Грызянко, бросая пиццу на пол. — Не зря они мне казались такими недоразвитыми. Особенно их самки. Я заметил, что у них нижняя челюсть и глаза работают на одной мышце!

— Это как? — поинтересовался Загнусик.

— Ты видел их рекламу? Когда какая тётка ест шоколад, творог, йогурт или пьёт кофе, у неё закрываются глаза. Но этого мало — она тут же замедляется! Вот уж действительно дегенерация вида!

— А я видел, как одна самка запихивала в маленькую сумочку длинный зонтик и при этом делала такие удивлённые глаза! — с восторгом сообщил Воньдрыч.

— Ага! А вторая дура в это время на машине крошила задом чужие фары. — злорадно подтвердил Дза-дза-брю. — Я не понимаю: самки у них отдельный вид или просто генетический мусор?

— Нет, это общий закат популяции. — возразил Гаганя. — Я считаю, что Холера прав: эволюция человека зашла в тупик и грозит гибелью планете. Воистину, назрело время новой расы сапиенсов.

— Мы готовы! — хором заявили шмурты, подняв в знак согласия хвосты шнурками. — Ты наш вождь, Холера!

— Прекрасно. — хладнокровно отвечал вожак. — Распределяем роли. Здесь, в Нижнем Новгороде, будет наш Новый Иерусалим. Отсюда начнёт идти по миру весть об освобождении угнетённого племени и о грядущем конце владения демонов — хомо. Я, Холера Великий, объявляю о своей божественной миссии и назначаю вас своими апостолами. Проповедуем сначала этому заблудшему городу, а потом расходимся по континентам. Тебя, Грызянко, я назначаю апостолом Европы. Ты провозгласишь свободу в Гамбурге, Лондоне, Париже. Ты, Воньдрыч, поплывёшь в Америку и покоришь мне оба континента. Ты, Дза-дза-брю, возьмёшь Азию и Ближний Восток. Ты, Загнусик, полетишь в Африку и станешь апостолом Чёрного континента, тебе поставят монумент на Джомолунгме. Ты, Гаганя, заселишь адептами нового порядка Австралию. А я останусь здесь, в эпицентре новой цивилизации, и провозглашу своё господство в этой нравственно прогнившей России. Мы возродим былую славу этой земли и заставим, как и ранее, дрожать перед нами этот спесивый Запад и наглую Америку. Перед нами вострепещут азиаты, нам покорятся острова. Мы переселим хомо в Антарктиду и заставим жрать снег.

— Да будет так!! — вскричали в неистовом восторге шмурты.

— Да. А завтра мы идём на рынок и вербуем первую тысячу бойцов — это будет когорта избранных. Запомните, ратусы, этот великий день — сегодня начинается эра нового правления. Да славится святой Холера и Крысиный Бог!

Глава 14. Три заколдованных принцессы

Свеча, горящая в тумане — блеклый, стылый свет. Слабое звяканье металла растекается над влажною землёй. Лёгкий звук воды, трепет крыльев невидимой совы, и пряный, резкий запах скошенной травы.

Конь, как лодка, плывёт среди густых, парящих в невесомости клубов — не видно ног, не слышно звона сбруи. Как будто мир исчез, заснул и утонул в безмолвии тумана. Всё утекает, всё уходит, пропадает. Лишь ты и бесконечный, безмятежный, бледно-равнодушный, стылый сон тумана.

Лён рывком поднял голову с мешка. Огляделся. Долбер крепко спал, накрывшись дорожным плащом и обхватив крепкими руками котомку под головой. Кажется, всё спокойно.

Уже третий день они ехали пустынной местностью, где только скалы да редкие травянистые клочки земли чередовались с унылым постоянством. Ни селений, ни троп — никакого признака жизни. Солнца не видать, пения птиц не слышно. Зверей тоже никаких нет — пустота. Но каждый вечер на землю опускались такие глухие туманы, что приходилось останавливаться на ночлег. Никакой костёр в таком плотном от влаги воздуха был невозможен, да и дров для розжига негде было взять. Так что путники ложились спать, наскоро перекусив сухарями из котомок — им выдали в дорогу запас пищи. Кто-то неведомый заботился о них, посылая в путь, и по малому количеству оставшейся провизии можно было ожидать, что скоро их тяжёлый путь придёт к концу. А там что будет.

Два дня назад, когда они проснулись на таком же маленьком клочке свободного от камней пространства и обнаружили друг друга, Долбер рассказал, что выздоровление его от раны происходило в каком-то странном месте — тихий, светлый лес, дупло, устеленное слоем сухой листвы. Ему приносили воду в листьях еноты, а белки кормили его орехами, пока он не окреп и не начал выходить и собирать грибы и ягоды. И каждое утро он обнаруживал перед своим убежищем корзиночку со свежим хлебом и крынкой молока. Рана его заживала легко — те же еноты приносили неизвестные листья и прикладывали к ране.

— Уж не в эльфийском ли лесу я был? — сказал Долбер.

И он не знал, сколько дней он пробыл там — ему показалось, что всего неделю. Но рана в боку затянулась, и только тонкий белый шрам показывал, куда именно ударила его стрела чёрного воина Дарнегура.

И вот теперь они едут третий день среди однообразной местности и гадают, что их ждёт впереди. С каждым днём туман начинал опускаться всё раньше — ещё засветло, и с каждым утром отступал всё позднее. Он искажал все звуки, он извращал запахи, он рождал галлюцинации — тогда казалось, что за очередной грядой скал путников ждёт тепло человеческого дома, но за поворотом их снова встречал лишь тот же непостижимый, ползущий струями из скал, туман-обман.

— Что это? — насторожился Лён, услышав доносящийся издалека (а, может, и не слишком) протяжный трубный звук.

— Какая-то тварь стонет. — предположил Долбер, зябко кутаясь в свой плащ.

— Надо останавливаться на ночлег. — проговорил Лён, видя, как ноги лошади затягиваются подвижными, словно бы живыми, струями тумана.

— Здесь, посреди открытого пространства? — поёжился Долбер. — Давай хотя бы дотянем до тех скал.

Он указал на группу тупых вершин, стоящих неподалёку. Кажется, они представляли собой некоторое возвышение и, значит, ночной туман среди них не так плотен.

Товарищи приблизились к избранному месту, спешились и вели коней на поводу, чтобы отыскать местечко посуше, как вдруг из-под самых ног лёнова коня раздались панические вопли:

— Эй, эй! Вы мне сейчас ноги отдавите!

— Кто здесь?! — громко и одновременно крикнули друзья.

Кто-то завозился внизу, и прямо перед путниками выплыла из тумана лошадиная голова. Гнедой вскинул губу и звонко заржал. Но даже поблизости туман искажал звук — похоже, именно это ржание услышали товарищи немного ранее.

Потом обнаружился и владелец лошади — худощавый молодой человек с растрёпанной причёской и бойкими тёмными глазами.

— Я пытался разжечь костёр. — дружелюбно признался он. — Но ничего не получилось — даже искра не высекается.

— А у тебя есть с собой дрова? — осведомился Долбер.

— Ну да, я припас, знал всё-таки в какое место иду. — ответил тот. — Кстати, меня зовут Фазиско Ручеро.

— Что же ты делаешь в таком месте, Фазиско Ручеро? — спросил Лён, устраиваясь на месте, поскольку гостеприимный путник поспешно освободил для них с Долбером местечко у своего неудачного костра.

— Конечно, иду к Ороруму. — ответил тот, доставая из своего мешка припасы. — А вы разве нет?

Он разложил на вышитом платке скромное угощение: яблоки, хлеб, тщательно завёрнутое в тряпочку сало и выставил фляжку с вином.

— Вот, что есть.

— У нас и того меньше. — со вздохом отозвался Долбер, выкладывая к общему столу жалкие остатки сухарей. — А что такое Орорум?

— Так вы вовсе не к нему? — оживлённо спросил Фазиско, совершенно очевидно, радуясь знакомству.

— Нет, мы просто заблудились. — осторожно ответил Лён, не желая объяснять цели своего пути, к тому же и цель ему была неизвестна, а подозрительнее этого нет ничего.

— А у вас нет кресала? — спросил попутчик.