Лирик Георг Тракл, свидетель тех событий, умер в лазарете. Но в романе Йозефа Рота «Марш Радецки», содержащем непредвзятый взгляд на исчезнувшую Дунайскую монархию, присутствуют пассажи, чей грубый реализм мы старательно избегаем, пролистывая их: лейтенант фон Трота блуждает без сна в галицийской ночи и попадает в церковь.
«Перед большими, широко распахнутыми воротами кладбища висят три трупа, в середине бородатый пастор, по бокам молодые крестьяне в песочного цвета куртках. Чёрная ряса пастора, висящего в середине, достаёт до ботинок. И иногда ночной ветер двигает ноги пастора как немой язык глухонемого колокола, ударяющий в край одеяния пастора, не производящий никакого звука, но издающий призрачный звон». Лейтенант подходит ближе к осуждённым: «это были лица народа, которых он обучал каждый день».
Антон Хольцер заставил звучать прекрасный поэтический портрет писателя Йозефа Рота благодаря найденным им фотографиям, которые иллюстрируют описанные события. Этот звон достиг ушей людей, рождённых спустя много лет после всего этого.
Антон Хольцер,
Ухмылки палачей.
Неизвестная война против гражданского населения 1914 - 1918.
Примус, Дармштадт, 210 стр. 39,90 евро
ВИДЕЛ САМ
Я почти постоянный (не всегда успеваю купить) читатель как газеты «Дуэль», так и газеты «К барьеру!», согласен с идеями, пропагандируемыми Вашей газетой, и стараюсь поделиться ими с окружающими - даю им читать газеты или пересказываю прочитанное.
В эти месяцы в различных газетах много написано о «пакте Молотова-Риббентропа», в том числе в «дерьмократической» прессе – как о преступном договоре, как о предательском ударе в спину сражающейся Польши. Поэтому, может быть, кому-то будет интересно прочитать воспоминания очевидца этого «предательского удара». И хотя этому очевидцу, а это был я, было шесть лет, но зато в них нет никакого политического подтекста.
В 1939 году наша семья жила в военном городке Станьково около советско-польской границы. Отец – Кравцов Александр Логинович – служил в интендантской службе одной из частей, был командиром с тремя кубиками в петлицах, мать – Кравцова Анна Терентьевна – работала учительницей в школе и ещё учила грамоте красноармейцев. Занятия она проводила прямо в казарме, а я в это время тихонько ходил по казарме и украдкой трогал винтовки, которые стояли с открытыми затворами в пирамидах тут же в казарме, вдоль прохода, около красноармейских коек (видимо, в то время никакой «дедовщины» не было и держать оружие под замком не было необходимости). В один из осенних дней (через сколько дней после 17 сентября 1939 г. я не знаю) меня с мамой отец посадил в кабину полуторки, вещи - в кузов, сам - в другую машину, и в составе военной колонны мы поехали в Польшу. Ехали ли днём – я не помню, но поездку ночью помню хорошо. Колонна часто останавливалась, слышались какие-то команды, было как-то тревожно, но выстрелов не было. Приехали в город Замбрув. До прихода наших там побывали немцы, и следы войны были видны: вокруг площади (наверное, центральной) стояли коробки сгоревших каменных зданий, а в центре площади - уцелевшая колонна, которая меня больше всего поразила, так как такую же (как мне тогда казалось) я видел в фильме «Ленин в Октябре» перед Зимним дворцом. Ещё одним следом пребывания немцев, который мне запомнился, были три немецкие могилы с касками на крестах, расположенные на газоне перед казармой, в которой нас и семьи других командиров поселили. Два креста были из березовых стволов, центральный – из строганых досок. На могилах были увядшие венки. Трогать могилы запрещалось. Казарма, построенная ещё при царе, разрушена не была, наверное, из-за того, что толщина стен была равна моему росту – чтобы выглянуть в окно, я ложился поперек подоконника. Но что-то ремонтировали и работали как красноармейцы, так и поляки. Я не помню, охранялся ли дом, но, наверное, нет, так как во дворе я играл с польскими мальчишками на каком-то разбитом вездеходе. Ходили с мамой за покупками, но часто слышали (поэтому запомнил) фразу: «Нэма, пани, вшистко герман забрал». Никакого враждебного отношения не помню, а запомнилось, что были в гостях у поляка - владельца пекарни, выпекавшей хлеб для воинской части и поэтому знавшего отца. Было застолье, меня угощали пирожными. Вызывали ли отца в НКВД - не знаю, он спокойно служил, и мы жили там до начала финской войны.
Когда отца направили на финскую (а это было начало зимы, но снега не было), он решил нас отправить к родственникам в Миллерово Ростовской области. Довольно долго ехали на легковой машине (без какой-либо охраны) в Белосток, где с помощью красноармейцев нас с мамой загрузили через окно в переполненный пассажирский вагон поезда Белосток-Минск. Вагон был забит беженцами из Польши, преимущественно евреями. Зал ожидания вокзала в Минске был заполнен спящими на полу людьми. (Некоторым хулителям пакта хорошо бы помнить, что этот пакт спас жизнь тысячам их соплеменников, выехавших своевременно в СССР, - с одним из них я в 60-70-х годах работал в одной проектной организации.)
Отец благополучно прошел финскую войну и, если не считать контузию, Отечественную. В первые месяцы на Западном фронте побывал в окружении, при прорыве ходил в атаку с рукопашной схваткой, участвовал в обороне Москвы и закончил войну в Курляндии подполковником. Из сослуживцев по Замбруву отец в 1952-53 годах встречал только одного - Петра Гринева, израненного и испытавшего муки плена, а из жен комсостава - одну женщину, прошедшую с дочкой пешком (по оккупированной территории) от Замбрува до Миллерово.
Е.А. КРАВЦОВ, Севастополь
P.S. Не удивляйтесь, что помню такие подробности - я уже тогда неплохо рисовал, и у меня была хорошая зрительная память.
ГЕНЕРАЛ И ДОЛЛАРЫ
Как президент Франции менял «зеленые фантики» на золото
Когда говорят о крахе Бреттон-Вудской системы международных валютных расчетов, всегда вспоминают президента Франции генерала де Голля. Именно он, как считается, нанес самый сокрушительный удар по БВС – как ее называют.
Эта система валютного регулирования была создана на основе соглашения, подписанного представителями 44 стран на валютно-финансовой конференции ООН, состоявшейся в 1944 году в американском Бреттон-Вудсе, штат Нью-Гэмпшир. Советский Союз не принимал участия в конференции и не вошел в созданный тогда Международный валютный фонд, потому-то наш рубль не принадлежал к числу конвертируемых валют. СССР приходилось буквально за все расплачиваться золотом. В том числе - за военные поставки по ленд-лизу, осуществлявшиеся в долг.
А Соединенные Штаты крупно нажились на войне. Если в 1938 г. золотой запас Вашингтона составлял 13 000 тонн, в 1945-м 17 700, то в 1949 году он увеличился до рекордной отметки в 21 800 тонн, составив 70 процентов всех мировых золотых запасов.
Страны-участницы конференции БВС утвердили паритеты валют «в золоте как общем знаменателе» - но не напрямую, а опосредованно, через золотодолларовый стандарт. Это означало, что доллар практически приравнивался к золоту, стал мировой денежной единицей, с помощью которой, через конвертацию, велись все международные платежи. При этом ни одна из мировых валют, помимо доллара, не обладала способностью «превращаться» в золото. Была установлена и официальная цена: 35 долларов США за одну тройскую унцию, или 1,1 доллара за грамм металла в чистоте. Уже тогда у многих возникали сомнения: а способны ли США поддерживать такой паритет, ведь золотых запасов США в Форт-Ноксе, даже при их рекордных объемах, уже не хватало для обеспечения золотом продукции денежного станка американского казначейства, который работал на полную мощность. Практически сразу же после Бреттон-Вудса США принялись всячески ограничивать возможности обмена долларов на золото: он мог осуществляться только на официальном уровне и только в одном месте в - казначействе США. И тем не менее, несмотря на все уловки Вашингтона, с 1949-го по 1970-й золотые запасы США сократились с 21 800 до 9 838,2 тонны - более чем в два раза.