— По приметам похожа на ту, с которой ссорился преступник.

— Именно! — вскакивает Рябчун. — Именно так!

— Имя, где живет?

— Вот этого Сенькина не знает. Один раз деваха записку Валерке оставила, подписалась «Черныш»… Между прочим, каждый раз уходила от Дьякова с какими-то пакетами…

— Когда она была в последний раз?

— Давненько, что-то у них вкось пошло. Сейчас к нему другая повадилась — рыженькая…

Звонок. В трубке голос Гунара.

— Дим Димыч, слушай, что мне выдал компьютер. Интересующий тебя Валерий Дьяков по кличке Валет был доставлен в дежурную часть таксистом Михаилом Носковым.

Следователь Сушко оказалась молодой девушкой, правда, чуть постарше и гораздо серьезней, чем я себе представлял. С первых же минут я не без горечи понял, что на роль опекуна робкого, неоперившегося существа мне рассчитывать не приходится — у Галины Васильевны двухлетний стаж работы в должности следователя.

— Итак, Дмитрий Дмитриевич (я даже оглянулся — настолько отвык от полного величания), подозреваемый установлен. — Голос ее звучал подчеркнуто официально, и это странным образом контрастировало с улыбчивым взглядом больших зеленовато-карих глаз, опушенных густыми черными ресницами. — Меня, как вы понимаете, интересуют потенциальные свидетели. Какие у вас основания считать, что Валерий Дьяков знаком с той девушкой?

— Во-первых, — начал я уверенно, — потерпевший утверждает, что они ссорились, а ссориться могут только люди знакомые. Вообще слово «ссора» вызывает у меня ассоциацию с чем-то интимно-семейным…

— Любопытно, — усмехнулась она краешком затейливо изогнутых губ. — А как вы назовете столкновение в трамвае, в магазине, на улице между совершенно незнакомыми людьми?

— Стычка, схватка, потасовка…

Галина Васильевна рассмеялась звонко и белозубо.

— Ваши лингвистические изыскания, Дмитрий Дмитриевич, не лишены интереса, но давайте оставим их до более спокойных времен. Картина преступления рисуется мне совсем иначе. Парень в светлом плаще пристал на улице к незнакомой девушке, она стала отбиваться. Таксист Михаил Носков бросился на защиту девушки, дав ей тем самым возможность скрыться. И вот тогда-то преступник, взбешенный тем, что жертва ускользнула, кинулся с ножом на таксиста. Из этого следует, что…

— Все очень логично, Галина Васильевна, — нетерпеливо перебил я, — но вы забыли важную деталь, девушка называла преступника по имени.

Тонкие брови Сушко сомкнулись почти в прямую линию.

— Вот как? Об этом вы мне не докладывали.

— Имя преступника выпало из памяти таксиста. Надо проверить, может быть, вспомнил. — Я подвинул к себе телефон, набрал номер реанимационного отделения. — Здравствуйте, доктор Сеглинь, Агеев беспокоит, из угрозыска. Как состояние Носкова?.. Без изменений? Понятно… Что, что? Вы мне звонили?

Минуты две я слушал Сеглиня не прерывая, потом положил трубку, сказал будничным голосом:

— Потерпевший вспомнил имя преступника. Девчонка кричала: «Не надо, Валера!..»

Мы с Рябчуном отправляемся проверять дружков Валерия Дьякова. Хоть и мало надежды, что застанем там Валета, однако проверить не мешает. Надо непременно убедиться, что его по этим адресам нет.

По указанию Рябчуна водитель подруливает к новому пятиэтажному зданию. Здесь живет Виктор Лямин — они с Дьяковым отбывали срок в одной колонии.

Мать Виктора — молодая еще женщина с поблекшими глазами, оплетенными густой сеткой преждевременных морщин, сообщает, что сын задержан милицией. В голосе безмерная усталость.

— За что? — спрашивает Рябчун.

— Склад будто обокрали на комбинате. Один бы он не пошел, это его Валерка подбил.

— И часто Дьяков у вас бывает?

— Да что вы, или я враг своему сыну? Я этого прощелыгу на порог не пускаю! А что толку? Валерка только свистнет под окном, мой уже бежит со всех ног. «Витя, куда ты?» — «Я, мам, скоро…» Добегался! Товарищ капитан, вы там посмотрите, может, он не очень… Второй раз под суд, как такое пережить!..

Женщина утирает глаза концом несвежего передника, Рябчун неопределенно жмет плечами.

— Разберемся…

В тот день мы посетили еще несколько адресов, побывали в «злачных местах», где мог появиться Дьяков, — тщетно, Валета нигде не было.

4

Во вторник утром, едва я вернулся с оперативки у Бундулиса, раздался стук в дверь. На пороге вырастает могучего вида мужчина лет сорока пяти. Голова его упирается в притолоку, плечи еле умещаются в дверном проеме. Из-под локтя гиганта выглядывает уже знакомый мне Роман Фонарев.

— Здравствуйте! — густо басит здоровяк. — Нам Бурцев нужен. Не вы?..

Я указываю на стулья.

— Присаживайтесь, он скоро будет. А что у вас?

Посетитель шумно вздыхает:

— Происшествие у нас на комбинате из ряда вон. Слышали, наверно, склад обобрали. Четыре мешка с пряжей утянули. И будто бы всему головой Витька Лямин. Вот уж этому я никогда не поверю… Вы скажете — мастер, потому и защищает. Не скрою, обидно мне, немало я с ним повозился. Но сюда я не защищать его пришел, а разобраться по справедливости. Витька в этой краже пешка, настоящего главаря вам еще искать да искать…

С этими посетителями стоит потолковать поплотней: через Лямина можно выйти на Дьякова.

— Вы ничего подозрительного в поведении Лямина не замечали? Хотя бы в последнее время? — спрашиваю я.

Мастер оглядывается на Фонарева, тот недоуменно качает головой.

— Вроде бы нет… Безотказный был малый: что ни скажешь — сделает, куда ни пошлешь — пойдет. Беспрекословно! И работал подходяще. В передовиках, верно, не числился, но и лодырем не назовешь. Вполне крепкий был середнячок. И зарабатывал прилично… Прямо не верится… Что его заставило, чего не хватало?..

— А вы что скажете? — обращаюсь я к молчаливому Фонареву. — Вы ведь вместе с Ляминым работали?

— Их верстаки рядом стоят, — уточняет мастер. — Я потому и взял его с собой, может, подметил что-нибудь важное.

Фонарев конфузливо ерошит аккуратно причесанные волосы.

— Неловко как-то, Иван Николаевич. Вроде я пришел клепать на товарища…

На впалых щеках мастера взбухают крутые желваки.

— Выбыл Лямин из нашего товарищества, Рома. По собственной глупости и слабодушию. Рассказывай смело все, что знаешь.

Фонарев смотрит на окно, забранное прочной металлической решеткой, потом переводит взгляд на меня.

— По правде говоря, ничего особенного вспомнить не могу… Разве вот что… любил Витька хвастануть своим уголовным прошлым. Может, этим все и объясняется…

Мастер несогласно качает головой:

— Нет, Рома, это не разгадка. Носились мы с ним как с сырым яйцом и все же что-то проглядели. Я в первую очередь.

— Ой, да ни в чем вы не виноваты, — заскороговорил Фонарев. — Просто молодые много хотят и мало имеют. В отличие от старых, которые все имеют, но уже ничего не хотят. Вот Витька и решил исправить эту несправедливость.

Иван Николаевич усмехнулся:

— Работать, значит, мальчики, а есть мужички? Смотри ты, какую базу подвел! Гниленькая, но база.

Фонарев увел глаза в сторону.

— Это у нас в курилке ребята тарахтели. Я, конечно, этих мыслей не разделяю…

— Вспомните, — обратился я к нему, — с кем дружил Виктор Лямин?

Фонарев теребит уже порядком взлохмаченные волосы.

— У комбината его часто ждал один парень… небольшого роста… мускулистый… Я заметил — он все время сплевывал через плечо. То ли ему действительно хотелось плеваться, то ли он таким способом незаметно оглядывался.

Я кладу перед Фонаревым несколько фотографий.

— Посмотрите внимательно, нет ли здесь того парня?

Роман быстро растасовывает снимки и показывает на фото Дьякова:

— Похоже, что этот… — И вдруг вскакивает со стула. — Стойте, я же видел его в кафе «Пингвин»! Он сидел с Витькой за дальним столиком… они, черти, глушили коньяк из фужеров.

— Когда это было?