Штурману это показалось странным. Обычно инструменты находятся в носовом кубрике, где живут матросы, в том числе судовой плотник. Внимание Дево привлек лежавший на столе раскрытый судовой журнал «Марии Целесты». Последняя запись в нем относилась к 24 ноября 1872 года. Она говорила, что в полдень этого дня судно находилось по астрономическому определению в точке с координатами: 36°57' северной широты, 27°21' западной долготы. Дево переписал координаты в свою книжку и вошел в следующее помещение, оказавшееся кают-компанией.
Все здесь выглядело так, как будто люди только что вышли отсюда. На обеденном столе были расставлены тарелки и чашки. Рядом лежали ложки, ножи и вилки. У окна — швейная машина с незаконченной работой — детской рубашкой. На полу разбросаны игрушки (видно, капитан совершал плавание с женой и ребенком).
Штурман «Деи Грации» увидел на письменном столе грифельную доску, на которой судоводители обычно делали черновые пометки, перед тем как занести их в вахтенный журнал. Оказывается, 25 ноября 1872 года в 8 часов утра бригантина находилась в шести милях к зюйд-весту от острова Санта-Мария (один из Азорских островов).
В верхнем ящике стола, на котором лежала грифельная доска, штурман нашел связки писем, какие-то бумаги, старые газеты, две библии, готовальню и конверты для писем. Из книжного ящика он извлек большую деревянную шкатулку, отделанную перламутром. Она была не заперта. Здесь хранились золотые кольца, браслеты, медальоны, ожерелье, украшенное какими-то камнями, названия которых штурман не знал, и множество безделушек. В одном из отделений шкатулки лежала толстая пачка банкнотов достоинством в десять фунтов стерлингов каждый. Под ней была пачка потоньше — двадцатидолларовые ассигнации Соединенных Штатов…
Недоумевая, Оливер Дево вышел на палубу.
Здесь по-прежнему никого не было. Штурман перегнулся через комингс люка. Там внизу, в трюме, матрос пересчитывал бочки.
— Ровно одна тысяча семьсот штук. Одна бочка неполная — не хватает трети. В них чистейший ректификат, сэр! Признаюсь, я уже немного попробовал — тут собачий холод! — прокричал из трюма матрос.
«Нет, на «Целесте» все же кто-то должен быть», — подумал про себя штурман и, крикнув матросу «вылезай», зашагал на бак, к носовой надстройке. Он открыл ее дверь, шагнул — и очутился по щиколотку в воде. Чертыхаясь, Дево стал осматривать помещение, где жила команда бригантины. На полу кубрика плескалась вода. В остальном же здесь был порядок: рундуки с личными вещами матросов на месте, койки заправлены, на веревке, натянутой у стены, сушились матросские робы и зюйдвестки. На круглом столе стояла большая красивая раковина. То, что увидел в ней Дево, окончательно сбило его с толку. В раковине лежали курительные трубки — предмет постоянной заботы и гордости любого матроса. «Со своей трубкой моряк расстается в самом крайнем случае. Значит, здесь произошло что-то непредвиденное, что-то страшное, если люди так поспешно оставили свое судно», — подумал штурман.
Рядом с матросским кубриком находился камбуз. Там по полу плавали кастрюли, черпаки, миски и какой-то таз. В смежной с камбузом кладовой Дево обнаружил большой запас провизии. Здесь хранились огромные окорока, солонина, сушеная рыба, различные овощи, мука, несколько голов сыра.
У наружной переборки носовой надстройки, укрепленные канатами, стояли бочки с пресной водой. Одна из них была немного отодвинута в сторону, и крепление на ней ослабло. «Наверное, ее сдвинуло волной», — подумал Дево.
Прошло уже более часа. Нужно было возвращаться на «Дею Грацию».
«ВАША ДОЛЯ — ЧЕТВЕРТЬ»
— Дево, вас смело можно посылать за смертью! Должно быть, неплохо провели время в гостях у Бриггса? Как он там? — услышал штурман, голос своего капитана, поднимаясь по штормтрапу на палубу барка.
— Сэр! Там нет ни одной живой души. Это невероятно! Мы буквально обшарили все судно…
— Как?! На «Целесте» никого нет? Нет Бриггса? — заволновался Морхауз.
Они спустились в капитанскую каюту. Дево начал свои доклад.
— Спасательных шлюпок на ней нет. Поручни с левого борта сняты. В каюте Бриггса в в салоне все залито водой: кому-то потребовалось открыть зимой световой люк. Последняя запись в журнале «Целесты» сделана 24 ноября, на грифельной доске, которую я нашел почему-то в салоне, — 25 ноября. Кстати, капитан, каково наше место на сегодня?
— Широта — 38°20', долгота — 17°37'. Я сам брал в полдень солнце, Дево, — ответил Морхауз.
Рассказав о результатах осмотра, штурман достал из бокового кармана записную книжку.
— Смотрите, капитан, что теперь получается. Двадцать четвертого они были в точке 36°57' северной широты и 27°21' западной долготы, а на следующий день они взяли пеленг восточного мыса Санта-Марии. Значит, десять дней назад «Целеста» находилась в шести милях к зюйд-зюйд-весту от острова.
— Нет, я определенно ничего не понимаю, Дево! — воскликнул капитан, нагнувшись над картон Северной Атлантики. — Выходит, что «Целеста» без людей прошла в восточном направлении почти четыреста миль, а полтора часа назад мы встретили ее идущей на запад. Вы же сами видели, что она шла нам навстречу! Происходит какая-то неразбериха!
— Нужно полагать, капитан, что по какой-то причине Бриггс с командой покинул на шлюпках свое судно, и покинул очень быстро… На «Целесте» нет секстанта, хронометра и, кроме журнала, никаких судовых документов! Самое непонятное — это компас… Он валяется разбитым на корме у штурвала, а нактоуз сдвинут с места. Как мог Бриггс уйти на шлюпке, не взяв с собой компас?
— Да, хорошо, если еще ушли, — сказал Морхауз, — а если это пираты, Оливер? Помните, что в шестьдесят девятом эти негодяи сделали с «Вечным Жидом»? Тогда они не пожалели даже юнгу…
— Капитан, я не думаю, что на «Целесте» побывали пираты. Для них судно, груженное чистым спиртом, — настоящий клад! К тому же все ценное оказалось нетронутым, даже деньги Бриггсов и золотые украшения его жены. Что-то не похоже на пиратов…
— Все равно, Оливер, на «Целесте» случилось что-то серьезное. Я знаю Бриггса, он не станет просто так рисковать жизнями жены и двухлетней дочери. С ребенком в шлюпке, да еще при таких ветрах, как теперь… Говорил я ему в Нью-Йорке: «Не бери с собой жену в этот рейс, не время для прогулок в Италию!»
— Да, капитан, — согласился Дево, — зимняя Атлантика не для женщин. — И, помолчав, добавил: — Когда я был в каюте Бриггса, мне в голову пришла мысль о том, что «Целеста» вообще несчастливое судно. Вы помните, должно быть, сэр, что в шестьдесят втором, когда «Целеста» совершала свое первое плавание со Спенсера в Уиндзор, ее капитан исчез. Тогда так и не узнали, куда он делся…
— Знаю, Дево, помню эту историю. «Целеста» действительно несчастливый корабль. Ведь после этого, если не изменяет мне память, в шестьдесят седьмом, когда ее уже продали американцам, она выскочила на камни возле мыса Бретон. Да… зря Бриггс принял командование этой дьявольской бригантиной!
— Ну, ничего, сэр! Я надеюсь, что с Бриггсом и его людьми ничего не случится. До Азор-то рукой подать!
— Будем надеяться, дорогой Дево, что все кончится хорошо. Может быть, они даже уже в Гибралтаре, — повеселел Морхауз и после некоторого молчания твердо сказал:
— Пусть «Целеста» будет кораблем хоть самого сатаны! Пусть! Но теперь это наш приз, милый Оливер. Сколько, вы говорите, там бочек? Тысяча семьсот, кажется? А? — капитан вынул из ящика стола лист бумаги и карандаш, начал считать. — Так… Это, Дево, не керосин! Это чистый спирт! Да еще судно, и не какая-нибудь рухлядь, а «Мария Целеста», красавица, после капитального ремонта, с новой медью на днище!
— Сэр, на какую долю я могу рассчитывать? — тихо спросил штурман.
Морхауз бросил взгляд на ровные столбики цифр, посмотрел в упор на штурмана и, делая ударение на первом слове, ответил: