Но капризная волна отвернула «Янтарь» в сторону, и, когда нас стало вздымать, он осел рядом, так близко борт о борт, что можно было перескочить с судна на судно. И в этот момент старпом швырнул выброску, тянущую буксирный трос, а ребята на «Янтаре» поймали ее и стали трос выбирать.

Как удачно у них получилось, я узнал потом, в эту минуту мы трое, выскочив из рубки, боролись с ураганом, старавшимся вышвырнуть нас за борт. Я хватался за леера, за меня хватались Поморный и рулевой.

Второй якорь тоже срезало. Теперь мы, полностью беспомощные, зависели от того, сумеет ли «Янтарь» закрепить нас на буксире.

«Янтарю» удалось отвалить от нас, он отдалился, повернул на запад и начал потихоньку выводить нас из бухточки в залив Уик-оф-Треста. Наружу вылез Веретенников и спросил, как дела, похоже, что наши злоключения кончены. Я не спешил с окончательными выводами. Я словно предчувствовал, что случится в следующую минуту. А в следующую минуту буксир, прочнейший стальной трос, порвало, как нитку. Нас с «Янтарем» по-прежнему мотало на разных волнах, и сила несущейся водяной стены оказалась мощнее скрутки железных проволочек.

— Все, — сказал я Веретенникову, когда «Буран», безвольный, неуправляемый, замотался на волнах. — Кажется, пришла пора объявлять шлюпочную тревогу.

Мне ответил не Веретенников, а стармех, пулей вылетевший наружу. Мы еле удержали его в четыре руки. Он, ошалев, даже не сопротивлялся ветру.

— Все! — орал он. — Все, Виктор Николаевич! Сочи не отменяются. Полный не гарантирую, а малым пойдем.

Что еще сказать вам? Больше всего я теперь боялся оставаться в крохотной бухточке, прикрытой с востока стеной Фанзи-Несса. Она нас спасла, но могла и погубить — ветер менялся, как почти всегда ветры меняются при циклонах. Он уже заходил с юго-востока, а если бы еще повернул южнее, спасительная бухточка обернулась бы могилой — без якоря обязательно размолотило бы о скалы. В общем я выбираюсь помаленьку в залив Треста, там все же поспокойнее, и намерение одно — выскочить в открытое море, подальше от обрамленных опасностями окал. И тут подходит «Чурленис».

Остальное представляет уже мало интереса. «Чурленис» взял нас на буксир и отвел в Лервик, где мы и отремонтировались. Там же, в Лервике, я купил якорную скобу за 30 фунтов для запасного якоря, а один военный корабль («Восхищен вашими мужеством и умелостью», — просигналил он, когда мы входили в порт) подарил нам к якорю свой вертлюг, предохраняющий якорную цепь от скручивания. Вообще в Лервике много было толков о нашем происшествии. О кинокадрах, где запечатлена наша борьба с ураганом, я уже говорил. На судно часто приходили люди, поздравляли, жали руки, много получали телеграмм и от своих и от англичан, а от одной англичанки из города Стоун-Тауна пришла открытка с горячими поздравлениями и приглашением побывать у нее в гостях. Но мы, конечно, ни о каких гостевых прогулках и не думали, надо было скорее торопиться к себе в порт, там ведь тоже предстояло — уже на берегу — выдержать немалый шторм.

— Понимаю, — сказал я. — Вы опасались, что береговые начнут продираться, выискивать неточности в ваших распоряжениях. Давно известно, что с берега виднее, как действовать в штормы на море.

— Нет, что вы! — сказал он, удивленный. — В управлении у нас немало капитанов, попадавших в ураганы и пострашнее того, что бушевал у острова Фетлар. Все мои действия признали правильными, особенно отметили выдержку и спокойствие, а какое реально было спокойствие, за уже вам подробно рассказывал, Стармеху, правда, вставили фитиля, что решительно не настоял на ремонте главного двигателя, прежде чем выходить в открытый океан, зато «Янтарь» получил премию за самоотверженность при спасении нашего «Бурана».

— А где сейчас ваш «Буран», Виктор Николаевич? Почему вы не на нем?

— «Буран» ремонтируется, и дело это долгое — полгода займет, не меньше. Мог бы, конечно, я пожить в гостинице в это время, потихоньку наблюдать за ремонтом, Но как вам объяснить? Скучно мне на берегу, если долго задерживаюсь, тем более ремонт за границей, семья все равно далеко. Представился случай идти в рейс на «Славе» старпомом, я согласился. Вот отплаваю здесь месяца три-четыре, а потом, естественно, опять возвращусь на свой «Буран».

Игорь РОСОХОВАТСКИЙ

СИГОМ и СОЗДАТЕЛЬ

СТАРИК

Он сидел в глухой аллее парка и читал газету. Из раскрытой хозяйственной сумки выглядывал замороженный цыпленок. Воздух был почти неподвижен, в нем парили пахучие пушинки…

В аллее появился высокий молодой человек с крупными, слишком правильными чертами лица, которые обычно не запоминаются. Увидев старика, он подошел к нему и сел на скамейку. Заглянул в газету. Старик обрадовался возможному собеседнику, поспешно сказал:

— Взгляните, не правда ли, впечатляет, — он ткнул в газету кривым пальцем. — Известный гонщик. Разбился, достигнув скорости триста миль в час…

— Зачем?

— Что — зачем? — удивился старик.

— Зачем ему нужна была эта скорость? Он спешил на свидание, на помощь кому-то, спасался от опасности?

Старик внимательно посмотрел на собеседника и пожал плечами. На всякий случай даже немного отодвинулся.

— Сколько вам лет? — спросил незнакомец.

— Семьдесят шесть.

— Чем вы занимаетесь?

— Я был мастером на строительстве, потом служил в конторе.

— А теперь?

— На пенсии.

— Что же вы делаете?

Старик улыбнулся. Этот широкоплечий молодой красавец чем-то напоминал сына.

— Живу. Читаю газеты. Смотрю телевизор. Помогаю детям воспитывать внуков. Но и те и другие плохо слушают мои наставления.

— И повторяют ваши ошибки?

— Пожалуй, так, — засмеялся старик.

— А цыпленка вы несете им?

— Им и себе, — старик насторожился. В голосе собеседника ему послышались новые, странные нотки.

— Где они живут?

— Кто?

— Внуки. Те, кому вы несете цыпленка. Адрес?

«Сумасшедший? Грабитель? Чего он от меня хочет? Адреса-то я ему не скажу…» На миг в памяти старика мелькнул адрес, и тут же незнакомец вслух повторил его.

«Как же это я проговорился?» — ужаснулся старик. Его губы тряслись.

— Зачем вам адрес?

— Хочу отнести вашим внукам цыпленка. Они не должны оставаться голодными.

— Но я же принесу его…

— Вы не сможете этого сделать.

— Почему?

— Видите ли, я не просто человек, а человек синтезированный — сигом. Я питаюсь не так, как вы, люди. Вы употребляете в пищу растения и животных, затем следует длинный цикл переработки пищи, накапливается в клетках топливо — АТФ, аденозинтрифосфорная кислота. И только потом вы извлекаете из нее энергию, необходимую для жизни. А я питаюсь чистой АТФ. И когда я беру ее из существа, оно погибает. А сейчас я проголодался…

— И вы хотите… — от страха старик не мог продолжать. В мозгу металась жалкая мысль: «Он обманывает, шутит… Или это сумасшедший? Но тогда он может убить. Хоть бы кто-нибудь из прохожих появился. Надо же мне было сесть в этой аллее…»

— Я не обманываю и не шучу. Как видите, я знаю ваши мысли. И никто из прохожих не поможет. Успокойтесь. Это будет мгновенно, не успеете ничего почувствовать.

— Но вы же не захотите совершить преступление…

— А если бы вас убил голодный тигр, он бы совершил преступление? А когда вы и ваши внуки едите цыпленка? Так вы устроены. А я устроен несколько иначе. Я и так делаю для вас все, что могу. Я ведь не убиваю внуков, которым предстоит повторить ваши ошибки. А Вам уже ничего не предстоит. Зачем вам жизнь? Внуки будут только рады избавиться от лишних наставлений.