Волны резче бьют в борта лодки, она уже не мягко поднимается на их спокойных спинах, а переваливается с боку на бок. Ветер — значит исчезнет туман.

Лишь бы только была погода. С рассветом над морем появятся самолеты. Летчики будут всматриваться в темно-зеленую поверхность… Не зря он покинул остров — его ждет чистое утро. Скоро, скоро! Ветер рождается перед рассветом.

Он гребет, наклонившись на один бок. Шлюпка черпает бортом воду. Зато если заснет, то вывалится в воду и проснется. Лучше еще раз окунуться, чем заснуть…

Светло. Туман развеялся. Но ни клочка чистого неба не видят воспаленные глаза. Тучи прижимаются почти к самой воде, из них выпадают сизые клочки, косо тянутся к волнам.

На миг неожиданно открывается окошечко: расходятся облака, и видно голубоватое, мерцающее полотно. Вверху другой мир, светлый, как будто весенний. Окошечко закрывается, и низкая темная туча обдает мокрым снегом. Тучи идут цепями, как атакующие: темная, клочкастая цепь, за ней белая морось, потом опять темная цепь.

Два раза он засыпает — днем он не так боится заснуть, и контроль ослаб. Странно, до сих пор не терял весел — так крепко зажаты они в руках. Оба раза он видел во сне дом.

Иван никак не может вспомнить, какое сегодня число, сколько времени он плывет и когда у сына день рождения. Завтра? Послезавтра?

Сереже четыре года. Родился в Сибири, в поселке у степного аэродрома. Это он помнит.

Вспомнил почему-то номер самолета Костюченко — 76, Кривцова — 84…

А как зовут Кривцова? Забыл…

Снится или нет? Небо гудит над головой — звук мотора странный. Что за машина? Летающая лодка? У них на аэродроме нет летающих лодок. Наверное, ищут соседи.

Через полчаса — треск вертолета. Небо живет…

Его ищут.

И не забывать про ноги. Ноги — вот что нужно сберечь. Руки еще живут. Разбухшие, синие, клешнеобразные, они живут…

Проплыла мимо гага, держа в клюве селедку. Он машинально потянулся за пистолетом. Селедка поблескивала серебряной чешуей, большая и жирная.

Гага плыла совсем близко, не обращая никакого внимания на шлюпку. Как будто мимо топляка или брошенной с судна бочки.

Значит, близко остров или берег. Гага хорошо знала, куда ей держать курс. Надо взять немного левее, за ней. Воспоминание о селедке долго еще мучило его.

Его давний, тревожный сон: он свечой взмывает на максимальном режиме в небо, идет на перехват чужака. Чужак огромен, из его шести двигателей рвутся белые языки, он летит уже над нашей землей. Надо чуть-чуть довернуть влево и выйти точно в хвост, под белое драконовое брюхо.

Время нажать на левую педаль, и тут — леденящее сердце ощущение пустоты под ногами. Внизу, у кресла, темный провал. Чужак уходит, надсадно звеня двигателями.

Иван сбрасывает с себя дремоту. В небе — гул моторов.

Ощупывает ноги… На месте.

Самолетный гул тает за облаками. Кто-то ходит над морем круг за кругом, отыскивая прорехи в облаках.

Здесь, близко к берегу, должны уже встречаться суда, лодки. Или шлюпку отнесло в открытое море?

Тюлень. В лоснящейся гладкой шкуре, пошевеливая ластами, он плывет совсем близко. Щетинки его усов вздрагивают. Человек в резиновой лодчонке не возбуждает в нем страха. Должно быть, безжизнен вид у человека.

Тюлень ныряет, заметив в руке Куницына белую дощечку — весло.

Уже темнеет. Еще один день прошел. Близится третья ночь. Берега не видно.

Он заснул и потерял весло. Надо было бы привязать весла к рукам, да нет уже сил. Еще ночь впереди.

К вечеру похолодало. На западе видна яркая звезда. Облака ушли вверх, рассеялись. В стороне прошел самолет с разноцветными бортовыми огнями.

На горизонте вспыхнуло светлое пятно и погасло. Похоже, кто-то запустил ракету. Как отличать мираж, игру воображения от действительности? Долго еще море будет дразнить близостью спасения?

Летчики превратились в следопытов. Одна из поисковых групп движется от мыса Тинского, обыскивая лесистое побережье. Проводник, рыбак из старожилов, уверенно вышагивает по чуть проторенной лесной тропке, никуда не сворачивая.

Но летчики то и дело отстают, заглядывают за угрюмые, насупившиеся бараньи лбы, спускаются в поросшие березой лощинки, взбираются на невысокие сопки-чорры.

— Вы, ребята, не мельтешитесь, — говорит рыбак, дождавшись, пока подойдут отставшие. — Там болота, озера да речки. Одна дорога — на запад. Скоро избушка будет. В ней и спички есть, и мука, и сухарики. Дальше избушки он не уйдет. Будет поправлять самочувствие.

…Вдруг рыбак остановился. Поднял сосновую жердинку, внимательно осмотрел срез, спросил:

— У него нож-то был?

— Обязательно! — Майор Проскуряков отстегнул привешенный к поясному ремню нож. — Вот такой, с пилкой.

— Наши-то, местные то есть, все больше с топориком ходят. Ножичками не балуются. С другой стороны — зачем бы ему сосенку загубить да бросить?

— Может, хотел костыль вырезать? — подсказал Проскуряков. — А не подошла — другую срезал.

Рыбак осмотрелся.

— Однако других срезов не видать. Пошли, за тем ручьем избушка.

Рыбацкая избушка пряталась в соснячке.

Солонка стояла на столе, в мешочках, подвешенных к потолку, — мука, сухари. Пол запыленный — никаких следов. Давно уже не заходили сюда люди.

Расположились на короткий отдых, погреться.

Разговор не ладился. Да и о чем было говорить?

Двухдневные поиски ничего не дали. Жилет да бак — вот и вся радость. Теперь ясно: здесь на берег он не выходил.

— Все могло случиться… — нарушил тягостное молчание один из летчиков.

— Что «все»?

— А то. Мы сухие, сытые и то до костей продрогли.

Нет, говоривший не пасовал. Он, не боясь холода и усталости, готов был снова идти в море, высаживаться на острова, не спать и не есть. Он просто уже не надеялся.

Ему никто не возражал. А он ждал доводов, протеста. И, ее дождавшись, заговорил снова:

— Вы попробуйте окунитесь, поплавайте хотя бы часик, ну полчаса. Надо смотреть правде в глаза.

И снова — молчание.

— Будем искать, — сказал, наконец, Проскуряков. — Пока не убедимся в одном из двух… в одном из двух, — повторил он. — И будем считать, что он жив. Ясно?

— Не поручусь, сам не видел, — заговорил рыбак спокойно и раздумчиво, — но рассказывал мне дружок такую историю. Было дело в Северном море. Тоже осенью. И вода не теплее. Штормило. Боцман вышел на палубу, поскользнулся на чешуе и угодил за борт. Вынырнул, а сейнер корму показал. Кричал боцман, из воды по пояс выпрыгивал, все без толку. Не увидели его. Ушел сейнер. Спохватились часа через полтора. Знали, пловец он первый, но тоже нашлись люди, сказали: безнадежно, мол, искать. Вода ледяная…

Летчики слушали внимательно.

— Дал капитан команду на обратный курс. Честно, мало кто верил, что найдут. Однако нашли боцмана. Подняли на палубу. А он нагишом и весь поколотый. Как увидел боцман, что один остался, всю одежду скинул, только нож оставил. Начнет сводить руку или ногу — порез себе делал, только потому и выдержал. И сейчас в Мурманске живет. А верить надо, это майор верно сказал.