– Возможно, термин не совсем корректно переведен на твой язык, но, тем не менее, он имеет место быть и не мне или тебе его менять, – исполин прервался и в упор тяжело посмотрел на меня, ожидая возражений. Но теперь я благоразумно промолчал, и вновь зазвучала мерная речь:

– Дуэльный кодекс четко и недвусмысленно расписал правила поведения для претендентов на расширение границ влияния. Цивилизации, имеющие интересы в менее развитых, еще не вышедших за пределы континуума мирах, должны направлять их развитие таким образом, чтобы за счет резонансного эффекта взаимодействия, получать максимальную выгоду для себя. – Он раздавил в пепельнице окурок, заглянул в опустевшую чашку. – Еще?

Я согласно кивнул и пока хозяин ходил за следующей порцией дегтярно-черного напитка, попытался осмыслить услышанное. Когда же Богдан вернулся, то, невесело усмехнувшись, заговорил первым:

– Да уж, ничто не ново под луной. Одни разумные существа, считающие себя более развитыми, банально порабощают других, якобы менее развитых. Ну, ладно мы, люди, как ты выразился, по галактическим меркам младенцы. Нам, вроде как, пусть с натягом, можно еще простить болезни роста – расизм, экспансию там, разную, колониальную. Но вам-то, вам, мнящим себя чуть ли не богами, не стыдно? Шепильская вон того же Георгия вообще ангелом считает. А под оболочку-то к нему заглянешь и что? Под ней обычный мелкий бес, разве только научившийся скакать выше и дальше. Все вы одним миром мазаны. Скажешь не так?

Богдан слушал внимательно, чуть подавшись вперед, пряча в усах едва заметную лукавую улыбку. Когда я выдохся, неторопливо достал сигару из коробки, провел ей возле своего носа, видимо наслаждаясь ароматом, но зажигать, не стал. Слегка постукивая кончиком темно-коричневого цилиндра по стеклу столешницы, как бы, между прочим, поинтересовался:

– Ты, никак, обиделся? – и, не дождавшись ответа, продолжил: – А зря. Как можно обижаться на закон? В нашем случае универсальный закон развития. Ты можешь выть от отчаяния, биться головой о стену, или в пароксизме протеста вскрыть себе вены, это ничего не изменит. Главное же заключается в том, что ты ничего дальше собственного носа не видишь. Смысл дуэли, как это ни парадоксально звучит, собственно и состоит в том, чтобы придать развитию объекта воздействия максимальное ускорение. А побеждает тот, кто сумеет направить резонансную волну позитивных изменений себе во благо, тем самым, получая мощнейший потенциал для рывка вперед. Это сложный, многоуровневый процесс, осилить который по плечу далеко не каждой цивилизации. Кстати, – он, наконец, прикурил, запивая затяжку кофе, – хорры, представитель которых к тебе заявился, получили знатный пинок в результате одной из первых дуэлей. Если бы не она, то, наверное, до сих пор еще над изобретением колеса голову ломали. Ну да ладно, – великан откинулся на спинку кресла, – у истории, как известно, нет сослагательного наклонения. Как вышло, так вышло. Проблема же состоит в том, что в нашем конкретном случае игроки пошли вразнос, напрочь забыв обо всех писанных и неписанных правилах.

– То есть, – воспользовавшись короткой паузой, встрял я, – сейчас мы имеем дело с так называемой дуэлью, и эти… как их… хорры, являются ее непосредственным участником. Это более-менее понятно. Непонятно другое. Причем здесь вы? Это – раз. А два, и это самое главное, – меня-то с какого бока вся эта котовасия касается, а?

Собеседник тяжело вздохнул, затянулся и, выдохнув длинную дымную струю, тут же вытянутую вентиляцией, продемонстрировал глубокое знание метких выражений русского языка:

– Ну вот, опять поперек батьки в пекло лезешь. До конца выслушай, а потом спрашивай, договорились?

Я угрюмо кивнул и он продолжил:

– Хорошо, раз уж вопрос задан, придется отвечать как на духу, – повозился, прищурился с хитрецой, и выдал: – Тебе, ни много, ни мало, предстоит спасти мир.

Едва не захлебнувшись вставшим поперек горла горячим кофе, я долго откашливался, а когда, наконец, смог говорить, возмущенно просипел:

– Вы меня случаем ни с кем не попутали? Я, между прочим, самый обыкновенный, рядовой обыватель, которого по чудовищному недоразумению занесло непонятно куда. Так что спасение мира совсем не по моей части. Адресом, понимаете ли, ошиблись.

Богдан собрал глубокими морщинами кожу на лбу, и озорно сверкнув глазами, весело пророкотал:

– Не прибедняйся. Ты даже не представляешь, на что способен, – но, тут же посерьезнел. – Неужели тебе до сих пор непонятно, что случайностей в принципе не бывает. А уж тем более таких. Хочешь ты того, или нет, но участь твоя предопределена, и спасителем поработать все же придется.

Испытывая необъяснимое, изжогой подкатывающее раздражение, я сквозь зубы процедил:

– Да что ж вы все за меня решаете-то? А если я не хочу, не желаю никого спасать и до фонаря мне все эти ваши разборки? Тогда как?

Гигант поджал губы и неопределенно пожал могучими плечами:

– А никак. Некуда тебе деваться. От судьбы не уйдешь, как ни крути. Посему, я сейчас в двух словах объясню, что к чему, и отправлю отдыхать. Завтра тебе предстоит тяжелый день. Как, впрочем, и все остальные в ближайшем обозримом будущем тоже. – Он вопросительно покосился на пустую чашку, но я отрицательно качнул головой.

Богдан посмотрел мимо меня, задумчиво почесывая кончик носа, одним глотком допил свой кофе, и лишь после этого снова заговорил:

– На своем веку я участвовал в судействе четырех дуэлей, включая эту, где был назначен главой бригады.

Поймав мой удивленный взгляд, он, едва заметно усмехнувшись, вновь ответил на невысказанный вопрос:

– Мой возраст шестьсот пятьдесят два стандартных цикла, или по вашим меркам чуть более шестисот лет. Наш цикл, аналог земного года, только короче на один месяц. А продолжительность жизни всегда прямо пропорциональна уровню развития социума – великан обеими ладонями огладил бороду. – К слову, сколько бы ты дал тому хорру, что к тебе приходил?

Я, заранее сомневаясь в ответе, нерешительно промямлил:

– Ну, лет двадцать пять – двадцать семь. Во всяком случае, никак не больше тридцати.

Богдан отрицательно качнул головой.

– Не угадал. На десять порядков ошибся. Ему, по моим прикидкам лет двести, не меньше. Иначе его к самостоятельной работе вряд ли бы допустили. Хотя, через пару-тройку дней мне будет известна вся подноготная этого субчика, вот и проверим, кто из нас прав. – Он, задумавшись, помолчал, негромко барабаня толстыми, покрытыми короткими белыми волосками пальцами по столу. – Однако это непосредственно к делу не относится. А проблема состоит в том, что, несмотря на все теоретические возможности моей команды прекратить творящееся безобразие, мы пока вынуждены довольствоваться ролью пассивного наблюдателя. Для изменения статуса нужна сложная процедура, которая, само собой, уже запущена, но для ее завершения требуется немалое время, которого категорически не хватает. Этот мир, благодаря безответственным действиям игроков-дуэлянтов, стремительно катится в тартарары. Конечно, положа руку на сердце, Совету меньше всего есть дело до судьбы каких-то провинциальных аборигенов, если бы не одно обстоятельство, – то самое пресловутое взаимное влияние континуумов друг на друга. Здешняя катастрофа породит волну такого негатива, что мало ни покажется никому. Вот на такой, практически невероятный случай, и был разработан план включение в игру своеобразной фигуры умолчания – одиночного исполнителя, способного поддерживать статус-кво до подхода основных сил. Аналитикам пришлось изрядно попотеть, подыскивая подходящую кандидатуру и в конечном итоге выбор пал на тебя.

Я с отчетливым стуком поставил на стол чашку, которую все это время механически крутил в руках и мрачно спросил:

– А отказаться никак нельзя?

Богдан ожег меня взглядом и жестко отрезал:

– Нет.

– Ну, на нет и суда нет, – с каким-то мазохистским наслаждением покорился я неизбежности, неожиданно ощущая странное облегчение.