Военное министерство в ту пору перещеголяло Эзау. В марте оно полностью отказалось от работ в области атомной энергии и даже не пожелало выделить обещанные начальником Департамента армейского вооружения генералом Леебом два миллиона марок для финансирования ядерных исследований в текущем финансовом году. Исследовательскую группу Дибнера передали в ведение Эзау. Правда, ей разрешалось остаться в Готтове и пользоваться лабораториями. Дибнер и Беркеи переселили свои конторы из здания Департамента армейского вооружения на Харденбергштрассе 10 в Национальное бюро стандартов, к Эзау. Теперь их непосредственным начальником оказался весьма посредственный специалист доктор Бойте, возглавлявший радиологический отдел Национального бюро стандартов.

Все же атомный проект не бросили на произвол судьбы. Имперскому исследовательскому совету предложили изыскать средства для финансирования. Совет поручил Эзау составить смету на общую сумму в два миллиона марок[33], и вскоре ее утвердил Геринг.

Самая значительная статья расходов в бюджете Эзау предусматривала изготовление десяти двойных ультрацентрифуг. Первые эксперименты с «пульсирующим потоком» удалось провести в Киле еще в середине января. Правда, тогда производилось разделение изотопов все того же ксенона, а не шестифтористого урана. Последний был впервые введен в ультрацентрифугу 2 марта и сразу же удалось получить прекрасный результат: концентрация урана-235 повысилась до 7 процентов. Это достижение позволило гамбургской группе уже через восемь дней официально ходатайствовать перед военным министерством о начале серийного выпуска ультрацентрифуг и о снабжении необходимыми деталями и материалами. Поскольку ходатайство поступило почти сразу после новости о разрушении завода тяжелой воды, оно было удовлетворено без всякой волокиты.

Как мы помним", завод в Веморке восстановили только к 17 апреля. На созванном вскоре совещании Эзау поспешил заверить участников в быстрой ликвидации последствий прекращения снабжения тяжелой водой. Он сообщил также о близкой! завершении строительства еще двух небольших заводов в Норвегии — в Захейме и Нотоддене. Однако тут же добавил:

«Исходя из существующих в Норвегии условий, мы обязаны учитывать возможность новых диверсий, несмотря на любые меры безопасности. Поэтому на заводах «Лейна» строится такая же, как и в Веморке, установка высокой концентрации. Работы по ее завершению близятся к концу. Если завод в Веморке вновь выйдет из строя, то на заводах «Лейна» можно будет получать тяжелую воду, используя слабообогащенную воду из Норвегии».

Эзау не исключал также возможности полного разрушения электролизного завода в Веморке. Чтобы и на этот случай полностью обеспечить завод «Лейна» сырьем, немцы, как и предлагал Хартек, вступили в секретные переговоры о получении исходного продукта с завода в Мерано. «Как бы ни складывались обстоятельства, — обещал Эзау, — мы будем располагать тяжелой водой в нужных для наших экспериментов количествах».

Выступление Эзау оказалось неоправданно оптимистичным. Возможно, его уверенность и явилась причиной того, что в течение всего 1943 года так и не был сделан окончательный выбор одного из четырех возможных способов массового изготовления исходного продукта — слабообогащенной воды. А в 1944 году, когда Эзау ушел в отставку, стало слишком поздно.

Проводя в Лейпциге эксперимент L-IV, Гейзенберг и Дёппель волей-неволей вынуждены были для разделения слоев урана и тяжелой воды воспользоваться алюминиевыми сферическими перегородками. Хотя толщина перегородок была сравнительно невелика, они все же оказывали влияние на результаты эксперимента. Избавиться от перегородок и всяких других конструкций для закрепления урановых элементов первым сумел Дибнер. В это время он уже работал у Эзау. Еще в 1942 году на завод фирмы «Дегусса» во Франкфурте для переработки в слитки поступила примерно тонна урана. Дибнер пытался заказать для своих экспериментов урановые кубики. Но на заводе из металлического урана изготавливали пластины толщиной в один сантиметр, предназначенные специально для берлинских экспериментов группы Гейзенберга. Возможности Дибнера были куда скромнее, чем у Гейзенберга и его сотрудников, а потому он был доволен уже тем, что ему удалось получить урановые пластины. Наивыгоднейшими (исходя из теоретических соображений) оказались бы урановые кубики с размером ребра 6,5 сантиметра. Однако из пластин размером 19 на 11 сантиметров Дибнеру ради экономии материала пришлось делать кубики с размером ребра 5 сантиметров.

Дибнер уже привык работать на остатках и отходах материалов, заказанных другими, и воспринимал связанные с этим неудобства философски. То, чего он не мог добиться вследствие своего небольшого влияния, он восполнял экспериментаторским дарованием. Так, чтобы избежать применения для поддерживающих конструкций алюминия или подобных ему материалов, он решил воспользоваться льдом из тяжелой воды. Этот необычный и многообещающий эксперимент он проводил в лаборатории низких температур Института технической химии. Общий вес кубиков урана в экспериментальном реакторе на тяжелом льде составил 232 килограмма, а вес тяжелого льда—210 килограммов. Тяжелый лед с вмороженными в него кубиками урана поместили в шар из парафина диаметром 75 сантиметров.

Эксперимент оказался крайне сложным. Пожалуй, если бы его авторы смогли заранее представить себе ожидающие их трудности, они избрали бы другой путь. Правда, трудности имели чисто технический характер. Так, пришлось поддерживать реактор при температуре 12 градусов ниже нуля; кроме того, в ходе опыта невозможно было менять взаимное расположение вмороженных в тяжелый лед кубиков, а это не позволяло найти наиболее выгодную конфигурацию. Однако эксперимент был поставлен не напрасно: коэффициент умножения нейтронов в реакторе с тяжелым льдом оказался самым высоким из достигнутых к тому времени в Германии и, в частности, значительно превосходил достигнутое в ходе эксперимента L-IV. Даже сам Дибнер и его сотрудники были приятно удивлены «крайне благоприятными и неожиданными результатами», особенно учитывая весьма скромные размеры реактора. Из этого эксперимента следовал очень важный и вполне очевидный вывод: решетка из кубиков металлического урана ничуть не уступает, а скорее всего превосходит по эффективности конструкцию с послойным расположением урана и замедлителя.

Результат оказался настолько ободряющим, что опыты решено было продолжать и выяснить, как при прочих равных условиях коэффициент размножения нейтронов зависит от размеров реактора. В первом из двух новых экспериментов размеры реактора планировалось оставить прежними, но использовать не тяжелый лед, а тяжелую воду при нормальной температуре; в следующем эксперименте размеры реактора намечалось увеличить вдвое. Группе Дибнера удалось создать исключительно легкую конструкцию закрепления урановых кубиков. Гирлянды кубиков были подвешены и закреплены в контейнерах на тонких проволоках из специального сплава. Новый эксперимент рассеял последние сомнения. Дибнер писал: «Увеличение реактора неизбежно поведет к возникновению в нем критических условий. Остается лишь выяснить, каково необходимое для этого количество урана и тяжелой воды».

Профессор Гейзенберг воспринял известия об успехах Дибнера без особого энтузиазма. Более того, на конференции, собравшейся через несколько дней после завершения экспериментов на реакторе с тяжелым льдом, Гейзенберг не преминул подчеркнуть принципиальную важность лейпцигских экспериментов, проведенных им и Дёппелем. А о реакторе Дибнера отозвался весьма прохладно, охарактеризовав его как «несколько усовершенствованный вариант лейпцигского реактора, показавший аналогичные результаты». Он ни словом не обмолвился о чрезвычайно важном конструктивном отличии реактора Дибнера и не выразил никакого желания воспользоваться новым конструктивным решением в большом экспериментальном реакторе. Такой реактор готовился совместно двумя институтами — берлинским и гейдельбергским. Реактор должны были закончить летом, и для конструктивных изменений еще оставалось время. Но во имя логичности, стройности и последовательности разработок и исследований урановые элементы решили оставить прежними — в форме пластин.