«Ты сотворил нас, дабы искать Тебя, и неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе». /Бл. Авг/

Эти снобы и буржуа, так однообразно и скучно наслаждающиеся жизнью, и сошка помельче, налету подхватывающая с барского стола остатки, и скованная льдом возлюбленная его Родина, спивающаяся под тиной и корягами, закусывающая кукишем в кармане и мечтающая о «ветре перемен», — всё, что он прежде осуждал, презирал, ненавидел, что довлело над ним, угнетало и мучило, — теперь лишь взывало о помощи. Он забыл, он не мог понять себя прежнего, теперь он только хотел помочь им всем и не знал, как. Он раздавал бомжам деньги, которые те тут же спускали на наркотики, парижским Сонечкам Мармеладовым, весело обменивающим франки «сдвинутого русского» на право ловить клиентов на более престижном углу, усталым многодетным домохозяйкам из бедных кварталов, мечтающим о цветном телевизоре или входящем в моду видео. Несколько его попыток как-то с кем-то поделиться своим новым мироощущением окончились полным фиаско — в лучшем случае, его с интересом выслушивали, кивали сочувственно, чтобы тут же, вздохнув — что конечно, что-то в мире не так, что-то неладно в Датском королевстве, а может, всё не так, всё неладно — вернуться к «осетрине с душком». Или же он сразу же чувствовал, как стекленеют только что оживлённые глаза собеседника и невидимая стена отсекает его, Ганю, от заколдованного царства, о котором можно лишь сожалеть, сострадать и плакать. Умирая от счастья от ощущения Его близости, от муки, когда дано было увидеть прошлую свою жизнь в фантасмагорическом ужасе содеянного и содрогнуться в нестерпимом стыде подобно Симону Петру: «Выйди от меня. Господи, потому что я человек грешный»./Л. 5, 8/

И снова Его всепрощающая Любовь, Крест, Голгофа, обезумевшие в злом самоутверждении актёры, отвергнувшие сошедшее к ним Слово. И в их толпе, орущей: «Распни!» — он, Игнатий, с преступной своей жизнью.

«Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят»…

И божественное: «Свершилось», и пронзившая тьму кровавая молния Голгофы, и по-прежнему безумствующие и кривляющиеся лицедеи, забывшие, что только шпага у Лаэрта — настоящая.

«Суд же состоит в том, что Свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идёт к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы». /И. 3, 17–20/

Первая основная заповедь «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим,» — та, что большинству человечества или вообще не даётся или даётся с невероятным трудом, отзовётся в Гане мгновенным ответным огнём. «Избранничество, рождение свыше…» — скажет отныне влюблённый в крестника отец Пётр. Теперь они часто виделись. Наступил Великий пост, первый пост в Ганиной жизни, и чем больше отходил он от всего, что прежде наполняло его дни — дел, друзей, выставок, пристрастий, чем больше молчало тело и легчало от овощных салатов и каш с оливковым маслом, которые покорно, ничему не удивляясь, готовила ему Дени, тем более тянуло его в церквушку, где собирались православные эмигранты всех волн и поколений. Русские, болгары, греки. Ганя редко с кем-либо общался, он становился обычно сбоку от алтаря за широкой колонной, где никому не был виден, а ему был виден лишь отец Пётр, тоже исхудавший, вдохновенный. Сам Ганя еще не умел молиться, и, внутренне присоединяясь к отцу Петру, прекрасному молитвеннику, летел вместе с ним на божественный огонь, изнемогая от любви и счастья. Падал, опалив крылья, и снова взлетал.

Ганю потрясала уже не Его нисходящая любовь к себе — Творца к падшей твари, и не собственная самозабвенная ответная любовь — его потрясало открытие, в которое он никак не решался поверить, — что Он, Непостижимый и Всемогущественный Творец Вселенной, также жаждал ответной любви его, жалкого «мыслящего тростника». И память настойчиво подсказывала Гане моменты прошлой его слепой жизни, когда он не просто неосознанно жаждал Бога, но и слышал Его Зов, жаждущий взаимности.

Это казалось невероятным, но только так объяснялась мысль, что «душа — невеста Христова». Он сотворил для неё вселенную. Он воззвал её из небытия. Он подарил ей свободу. И когда она, падшая, забывшая, изменяла многократно с идолами, Он не просто продолжал любить её, но и искупил её грех божественной Своей Кровью. Продолжая прощать и жаждать ответной её любви.

Ибо и в браке Небесном лишь в соединении полнота счастья… Томясь по ответной любви твари, Творец знает, что без этой ответной любви она погибнет. Ибо лишь Он — путь, истина и жизнь. А вне — смерть вечная…

В любви твари к Творцу — её единственное спасение, единственный шанс.

Он жаждет её ответной любви из-за любви к ней.

«До ревности любит дух, живуищий в нас»… /Иак. 4, 5/

Гане казалось, что он взлетает всё выше, не по силам, ужасаясь близости к Огню и желая её. И Огонь зовёт, ждёт его, чтобы однажды в окончательном блаженном сближении сжечь дотла всё препятствующее великому вселенскому брачному пиру. Когда будет все во всём, и все будет Любовь, Свет и Жизнь.

И в этом — смысл каждого бытия, каждой вложенной в сердце сверхзадачи, определенной Величайшим из режиссеров.

«Сын Мой! Отдай сердце твоё Мне, и глаза твои да наблюдают пути Мои». /Пр. 23, 26/

А по вечерам, когда читались Евангельские главы о страданиях Христа, где Бог, «ставший человеком, чтобы мы обожились», униженный, оставленный учениками, преданный мучительной позорной смерти, испивший до дна чашу горькую, человеческую, вплоть до богооставленности, умирал на кресте, Ганя вдруг спросил себя: а если бы тогда победил дьявол и не было бы воскресения, и никакой надежды и награды, лишь вечная тьма после спектакля, — кого выбрал бы он, Игнатий Дарёнов, в этой земной жизни? Какой путь?

И не было сомнения — с Ним, только с Ним, с Галилеянином, с Его невероятным учением. Он любил уже не только Христа- Бога, не перспективу бессмертия в Его царстве, а Христа-человека, второго Адама, преодолевшего в Гефсиманском саду смертную свою природу.

«Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего Я хочу, а чего Ты». /М. 14, 36/

1942 г. Телеграмма о всемерном развёртывании деятельности Академии Наук. Выход в свет книги Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза» на русском, китайском, английском, польском, румынском и др. языках. Проводит совещание командиров партизанских отрядов в Москве. Подготовка к защите Сталинграда. Приказ «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». Доклад о 25 годовщине Великой Окт. соц. революции. Благодарность колхозникам и колхозницам Тамбовской области, собравшим 400 млн. рублей в фонд Красной Армии.

«Уже на пятый день войны ЦК ВКПб и Совнарком СССР вынесли первое постановление военного времени: «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества». В этом постановлении были определены задачи и очерёдность эвакуации. Оно немедленно вступило в силу. В первой половине 1942 года восстановление всех эвакуированных заводов в основном удалось завершить. И поистине замечательно, что уже в июле было произведено авиационной продукции в 1,3 раза больше, чем в мирные дни июня 1941 года». /В. Корнев/ Свидетельство А. Кузьмина, директора «Запорожстали»:

«Гитлеровцы овладели правым берегом Днепра и начали артиллерийский и миномётный обстрел завода на левом. Днём сталевары демонтировали оборудование, а ночью под покровом темноты грузили его в вагоны. Каждую ночь уходили составы на восток, 15 сентября началась отправка людей.

Из цехов вывезли колосс-слябинг, уникальные прокатные станы, 8 тысяч моторов, 1800 моторов-генераторов, 57 тысяч трансформаторов — всего 18000 вагонов с оборудованием. Это был невиданный трудовой подвиг, пример гражданской доблести».