«— Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал.

Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придётся отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придётся отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.

Мы делали всё, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин ещё перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немцев на равных. Главный маршал авиации А. Е. Голованов говорил мне, что после разгрома немцев под Москвой Сталин сказал: «Дай Бог нам эту войну закончить в 1946 году.

— Сейчас пишут, что Сталин поверил Гитлеру, — говорю я, — что Пактом 1939 года Гитлер обманул Сталина, усыпил его бдительность. Сталин ему поверил…

— Наивный такой Сталин, — говорит Молотов, — Нет. Сталин очень хорошо и правильно понимал это дело. Сталин поверил Гитлеру? Он своим-то далеко не всем доверял! И были на то основания. Гитлер обманул Сталина? Но в результате этого обмана он вынужден был отравиться, а Сталин стал во главе половины земного шара!

Нам нужно было оттянуть нападение Германии, поэтому мы старались иметь с ними дела хозяйственные: экспорт-импорт.

Никто не верил, а Сталин был такой доверчивый!.. Велико было желание оттянуть войну хотя бы на полгода ещё и ещё… Не могло не быть просчётов ни у кого, кто был близок к вопросам того времени. Не могло не быть просчётов ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин. Но дело в том что нашёлся человек, который сумел выбраться из такого положения и не просто выбраться — победить!»

Утвердительный ответ на вопрос: «Веришь ли ты в Бога?» отнюдь не является лакмусовой бумажкой спасения. Адам и Ева знали, что Бог есть, но были из рая изгнаны. Решающим является ПРОДВИЖЕНИЕ НА ЗОВ, на ГОЛОС. Преодоление искушений — препятствий и соблазнов и движение на Зов. Для большинства народа это — процесс стихийный, бессознательный, но самый важный. «Дай Мне, сыне, сердце твоё«…Ибо именно послушное Истине сердце, зовущее «в тревожную даль», в «Прекрасное далёко», туда, где «спасенья узкий путь и тесные врата», может войти в Царствие. Свободно, всем своим путём жизненным избравшее Свет.

Идущий на Зов, на Свет избирает Христа и Его учение, даже порой этого не ведая. Учение православной церкви, православие — это направление, наставление на Путь. То есть идущий «верной дорогой» автоматически как бы становится православным христианином, ибо налицо и подвиг /движение/ и свобода.

Свободным велением сердца избранное православие.

Большевиков упрекают в безбожии, но много ли носителей подлинной веры? Много ли благодатных, «рождённых свыше»? Это — чудо великое, оно даётся великой милостью Божьей. Обещано свыше, что истинная вера и «уста чистые» будут даны миру уже после «конца времён»… «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Слушающие совесть и дающие «добрый плод», а не пытающиеся с помощью повторения «Господи, Господи» оправдать собственные непотребства.

В 1918 году был принят закон об отделении церкви от государства. Те из прихожан, которые раньше посещали храм, дабы показать свою «благонадёжность» и сделать карьеру, освободились от гнёта над совестью.

Репрессии — на Суд Неба. Без воли Божией такого не происходит, ибо «волос с головы не упадёт…» Но «врата ада не одолеют её» — сказано об истинной Церкви. Православная церковь устояла. Уже с началом войны вновь открылись храмы, было введено патриаршество.

«Хорошо жить» по понятиям мира сего — плохо для спасения души, для Бога.

«Не через Родину, а через Истину лежит путь к Небу», — сказал Чаадаев. Думается, если под «Родиной» понимать противостоящее Вампирии Царство Иосифа, укрывшее народы от Вавилонской блудницы, а не просто национальное государство, — Чаадаев не совсем прав.

«Выйди от неё, народ Мой»…

«Душа моя как земля безводная без Тебя… Не скрывай от меня лица Твоего… Как лань жаждет потоков воды, так жаждет душа моя тебя, Боже…» Что это — древние псалмы, или это он, Игнатий Дарёнов, Париж, семидесятые годы двадцатого века, протягивает в пустоту руки?

«Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?

Фёдор Достоевский:

«Для чего устраиваться и употреблять столько стараний и строиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно? На это уж, конечно, никто не сможет мне дать ответа. Всё, что мне могли бы ответить, это: «чтобы получить наслаждение». Да, если бы я был цветком или коровой, я бы и получил наслаждение. Но задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастии, любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра всё это будет уничтожено: и я, и всё счастье это, и вся любовь, и всё человечество — обратимся в ничто, в прежний хаос. А под таким условием я ни за что не могу принять никакого счастья… потому что не буду и не хочу быть счастлив под условием грозящего мне нуля».

Лев Толстой:

«Природа, через сознание моё, возвещает мне о какой-то гармонии в целом… Она говорит мне, что я, хоть и знаю вполне, что в «гармонии целого» участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму её вовсе, что она такое значит — но что я должен всё-таки подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание, в виду гармонии в целом, и согласиться жить. Но… до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь — остаётся ли это целое с гармонией на свете, или уничтожится сейчас же со мною?

Пока я не знаю — зачем? — я не могу ничего делать, я не могу жить. Ну хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, ну а потом?.. И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше. Или, начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: «Зачем?» Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: «А мне что за дело?» Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: «Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире — ну, и что же?» И я ничего, ничего не мог ответить.

Жизни не было, потому что не было таких желаний, удовлетворение которых я находил бы разумным… Истина была то, что жизнь есть бессмыслица».

Шопенгауэр:

«…Никакое возможное на свете удовлетворение не может оказаться достаточным, чтобы утолить томление человека, поставить предел его желанию и заполнить бездонную пропасть его сердца».

Пушкин:

Лермонтов: