— Мы вам дадим, вы там все закурите, а у нас топливо. Б-бам-м! И поплывут по волнам обломки... Минутку.

В рубку вошел радист и по торопливости, с какой он вошел, по тому, как, отвернувшись, протянул Русову листок радиограммы, старший помощник капитана понял: скверные вести.

— Что там? — спросил он, не принимая радиограмму. — Быстрее.

— Сообщение из Кейптауна. В наши широты надвигается ураган «Элла». Скорость ветра до сорока метров в секунду.

— Ч-черт, этого еще недоставало. Синоптическую карту приняли?

— Степан Федорович пошел ее принимать... Да вот он идет.

— «Пассат», «Пассат», почему исчезли из эфира? — словно почувствовав недоброе, заволновался «Коряк». — «Пассат»!

Грохнула дверь, второй штурман, Степан Федорович Волошин, ввалился в рубку, в его руках шуршал остропахнущий лист бумаги. Отдав микрофон Куликову, Русов двинулся следом за ним в штурманскую рубку. Степан Федорович расстелил карту на штурманском столе, прижал ее пухлыми ладонями, склонился, вгляделся в карту. И Русов вгляделся. Широта... долгота... Их точка в океане, отмеченная Степаном Федоровичем, рядышком «Коряк». И чуть в стороне какой-то клубок со стрелками, нацеленными в сторону «Пассата» и «Коряка». Степан Федорович молча взглянул на Русова, под сузившимися его глазами синевато набрякли мешочки, губы сложились в трубочку, будто второй помощник капитана хотел свистнуть. Не свистнул. Сказал:

— Через несколько часов эта дуреха «Элла» будет здесь, а мы с траулером на веревке, со шлангами. Соображаешь? Может, уткнемся носом на волнишку да переждем? Уж очень все рискованно, Коленька, к чему же нам самим усложнять ситуацию?

— А больной ждать будет?

— «Пассат», «Пассат», — взывал «Коряк». — Ну что там у вас?.. «Пассат», топливо у нас почти что на нуле, слышите? И вот что еще: только что приходила наша врачишка. Плохо больному, говорит, очень!

— Скажи: не можем, — зашептал Волошин. — Живи проще, Коля.

Русов медленно вернулся в рубку. Растерянно улыбаясь, Жора Куликов протянул ему микрофон. За своей спиной Русов чувствовал шумное дыхание Степана Федоровича, а из угла рубки сверкнули стекла очков доктора Гаванева. «Коряк» опять ворвался в эфир, и по напряжению в голосе капитана траулера Русов понял, с какой тревогой они ждут вестей с «Пассата». Конечно же, и они уже получили штормовое предупреждение, понимают и они, как опасно начинать бункеровку в таких условиях, ведь с каждой минутой ветер будет крепчать, волнение усиливаться... Но и то понимал отлично Русов, что, останься «Коряк» без топлива в ураган, недалеко и до беды. Остановится двигатель, развернет судно бортом к волнам и...

— Плох наш больной, слышите, «Пассат»? — все более наполнялся тревогой голос капитана траулера. — «Пассат», ждем бункеровки и вашего хирурга... Слышите меня?

— Слышу вас хорошо. Вижу ваши огни. Сейчас начнем работы. Хирург уже готов к пересадке на траулер.

— Николай Владимирович, какая еще бункеровка в такую погоду? О какой пересадке на траулер хирурга идет речь? — Михаил Петрович Горин вышел из своей каюты. Даже при скудном освещении рубки было видно, какое у капитана «Пассата» желтое, прямо-таки восковое, перекошенное страдальческой гримасой лицо. — Баллов уж восемь! Кто дал разрешение?

— Капитан, вы ужасно выглядите. Идите в каюту, лягте. Толя, дай капитану снотворного.

— Хорошо, — сказал, немного подумав, капитан. — Коля, поменьше риска, все надо делать технически грамотно!

— Куликов, зажигай все огни. Где боцман?

— Корма, корма! — позвал Жора по радиосвязи. — Боцман, к бункеровке готовы?

— Все, Кулик, готово! — сердито рявкнула корма. — Заледенели уже. Давай быстрее, Кулик.

— Хорошо, сейчас начинаем. — Куликов поглядел на Русова. — Боюсь я, чиф. Коленки дрожат...

— Твоя вахта, Георгий Николаевич, — сердито сказал Русов. — Работайте, третий помощник капитана. — Куликов отер ладонью пот со лба, обхватил себя руками за предплечья, отвернулся. Русов позвал траулер: — «Коряк»! Будьте предельно внимательны. Заходим вам с кормы, даем бросательный. Не хлопайте там ушами, ловите сразу, чтобы не делать повторного захода.

— У нас все готово, — облегченно отозвался траулер. — Махнемся киношками, да?

— Махнемся, «Коряк», махнемся, — сказал Куликов.

Он шумно вздохнул, распрямился, подошел к пульту включателей освещения. Над палубой и кормой вспыхнули мощные лампы. Жора взглянул в окно. И Русов поглядел. Свет залил обширный участок воды. И в этом ярком свете океан представлял собой еще более мрачное, грозное зрелище. Бесконечная череда волн, пена, сорванная ветром, снежная крупа, плотным роем мечущаяся перед окнами. Куликов, не оборачиваясь, протянул руку, Русов отдал микрофон, и Жора проговорил:

— Внимание, «Коряк». На вахте третий помощник капитана Георгий Николаевич Куликов...

— А капитан? Или перед этим старпом говорил? — встрепенулся. «Коряк». — У нас тут капитан.

— ...Георгий Николаевич Куликов, — повторил Жора и покосился на Русова, тот чуть приметно кивнул. — Прошу все необязательные разговоры прекратить. Приступаем к работе. — Он повесил микрофон, быстро прошел на левое крыло мостика, распахнул дверь. Плотный поток холодного, сырого воздуха ворвался в рубку. Выглянул. Захлопнул дверь, сказал вахтенному рулевому: — Шурик, пять вправо. — И опять покосился на Русова, тот посмотрел вперед, где в снежной круговерти то взбрасывалась, то опадала корма траулера, и кивнул: хорошо. И плавно помахал ладонью. И Куликов тотчас понял этот знак, перевел рукоятку машинного телеграфа на «самый малый». Сказал рулевому: — Так держать. Влево не ходить.

Русов закурил. Вышел из рубки, а потом вновь пришел доктор, шепнул, что капитан спит. Демонстративно, слишком громко зевнув, ушел Степан Федорович. Русов усмехнулся: никто не хотел делить с ним ответственности. И тут же подумал, что нет, не то. Второй помощник капитана покинул рубку, чтобы Жоре было спокойнее работать.

Вот он, траулер. Из снежной круговерти медленно выплывали серые контуры раскачивающегося на крутых волнах судна. Чудовищные качели. То траулер стремительно всплывает куда-то вверх, в небо, а они валятся, валятся вниз, то, наоборот, танкер взмывает под низкие, лохматые облака, а траулер скатывается по крутым горбинам волн вниз и весь скрывается в брызгах и пене. Плотный, белый ком чаек над кормой, оранжевые куртки рыбаков...

Медленно, на самом малом ходу, будто подкрадываясь, танкер подходил к траулеру. Нужно пройти мимо него «впритирочку», а потом отдать с кормы швартов. Чертовски трудная эта операция! Танкер — стальная громадина в полторы сотни метров длиной, траулер чуть поменьше. Рассчитай-ка тут «впритирочку»! Чуть ошибешься, и волны «сложат» теплоходы, набросят друг на друга бортами... Русов достал носовой платок, вытер вспотевшие ладони. Да, тут чуть ошибешься и... Но вся жизнь моряка покоится на этом «чуть-чуть». Швартовка ли, бункеровка, вход ли в порт или движение по узкостям, каждый шторм, ураган, да и просто движение по океану: чуть ошибся штурман в расчетах — и вылетит твоя посудина на рифы или мели, чуть недоследят механики за своей машиной — и остановится двигатель в самый критический момент. «Чуть-чуть»... Волны, ветер, резко меняющий свою силу, течения, гигантские массы судов: все тут надо рассчитать, учесть... Но не слишком ли уходит судно влево?! И Русов чуть не вскричал: «Бери правее, Кулик!», но сдержал себя, сказал:

— Не взять ли нам чуть правее, на пяток градусов?

— Пройдем слишком далеко от траулера, — ответил Куликов. — Не добросят выброску, чиф...

— Да, пожалуй, — согласился Русов. И прошел на крыло мостика, выглянул, подставив лицо сырому ветру. Хорошо подходим. Все хорошо. — Да, Георгий Николаевич, так держать.

Уф! Легче самому все делать, чем наблюдать за действиями другого штурмана. И улыбнулся, кивнул Жоре: молодец. И тут же опять холодком омыло сердце: а все же не очень ли жмется Кулик к траулеру?! Черт бы побрал этот шторм, надвигающуюся «Эллу», «Коряка». Топливо, видите ли, у них на исходе! Врут, поди. Курить им, обормотам, отчаянно хочется, такие и через рифы за пачкой сигарет попрутся!.. Русов сжал пальцами мышцы в районе сердца, потискал, отпустил.