— Ха! — Макс ухмыльнулся, — Пасти торговцев — выгодная работенка! Он наверняка с них ещё имеет навар помимо жалованья.

— А как же! Торговцы, намеренные работать на территории лагеря, повинны платить налог лично профосу за его тяжелый труд. Например, отдавать язык с каждой проданной туши, или бутыль с каждой проданной бочки вина либо пива. Это ещё не все, кроме них профосу платят налоги проститутки и держатели игровых столов. А ещё преступники, находящиеся под стражей, должны оплачивать свое пребывание в заключении.

— При всем этом, работа профоса считается настолько важной и тяжелой, что кроме всего перечисленного, он ещё и получает солидное жалование?

— Ещё какое солидное. Видел, какая цепь на шее у его жены?

— Цепь?

— Понятно, Максимилиан, ты смотрел ниже. А цепь на ней и правда золотая и стоит как твой доспех.

— Откуда у него такие деньги?

— Эх, Максимилиан, ты пока даже не представляешь, что деньги можно не получить из отцовского кошелька, а заработать тяжким трудом. Работа у него денежная, а он не пьет, в кости не играет и по девкам не бегает, в отличие от некоторых. Зато Марта получает всё, что можно купить за деньги. В другом полку подобную избалованную девчонку бы ненавидели, а здесь уважают. Марта совсем не похожа на мужа, она добрая и постоянно заступается за мелких нарушителей дисциплины и разных там неумелых новобранцев.

— Ага, то есть, в ситуации, когда ни Бог, ни Император, ни оберст не вмешиваются в работу профоса, солдаты могут подавать апелляцию к его жене?

— Вроде того.

— Как ты думаешь, Йорг, она очень верная жена или как обычно?

Йорг сурово взглянул снизу вверх на молодого баронета.

— Даже не думай. Во-первых, у Марты безупречная репутация. Во-вторых, ты не сможешь к ней подобраться. Маркус безумно ревнив, настолько, что даже не разрешает ей носить новые платья. Отчасти его увлечение муштрой и дисциплиной исходит от ревности и весьма эффективно в этом смысле. Профоса все уважают и боятся, никто не рискует подкатиться к его супруге. В-третьих, получится у тебя или нет, он убьёт тебя, как только узнает, а узнает он обязательно. У него хватит наглости убить носителя любого титула и у него хватит удачи, чтобы уйти после этого живым и невредимым.

— Ты же не будешь утверждать, что у них идеальная семья? — Максимилиан нахмурился, он в первый раз встретил действительно интересную женщину и очень не хотел оставлять её какому-то сумасшедшему ландскнехту.

— Семья как семья. Бывает, что и поругаются, тогда муж сломает об жену две-три розги, от Марты не убудет, если об нее и оглоблю сломать, потом они бурно… хм… помирятся, на следующие день-два у профоса будет очень доброе настроение, и он отменит половину наказаний для солдат и устроит амнистию в полковой тюрьме.

Макс не стал развивать тему о гипотетическом прелюбодеянии, вместо этого течение дня Йоргу пришлось ответить на массу других вопросов, касающихся организации полка ландскнехтов. Макс узнал про обязанности румормейстеров, выполнявших в обозе полицейские функции и штокмейстера, отвечающего за склады. Правосудие не ограничивалось профосом. Была предусмотрена должность шультхайсса — полкового судьи, штекенкнехтов, ответственных за охрану заключенных и нахтрихтера — полкового палача. Интересы солдат защищали фюршпрех (fuehrsprech) на суде шультхайсса, и фурьер (fourier)[27], при постое на квартирах или лагерем.

Пока армия двигалась к пункту назначения, на каждой стоянке фон Хансберг разворачивал вербовочный пункт. Надо сказать, что его ландскнехты, благодаря последней битве, в которой неудачники погибли, а остальные обогатились, выглядят как с агитационной картинки. Каждый второй из уцелевших — зажравшийся доппельсёлднер, половина оставшихся переведена на двойное жалование недавно. Глазам потенциальных новобранцев представали солдаты здоровые, крепкие, богатые, привыкшие к комфорту и хорошему питанию. Учитывая, что простенький солдатский доспех стоит как полугодичное жалование цехового подмастерья, да и костюм у ландскнехта тоже недешев, молодые горожане всерьез задумались о том, не бросить ли свой сонный городок и записаться в армию. Кроме того, для многих третьих-четвертых сыновей, которые не могли рассчитывать на отцовское наследство, оставался единственный шанс сколотить состояние — на военной службе. Строгие законы гильдий оставляли подмастерьям немного шансов сдать экзамен и открыть собственное дело.

Конечно же, полковники лично не трубят в трубу, не бьют в барабан и не расписывают прелести армейской жизни разинувшим рты горожанам, обычно этим занимаются или профессиональные вербовщики или способные к такой работе офицеры.

Оберст, узнав, что среди убитых числятся все, кто ранее успешно набирал ландскнехтов для своего полковника и императора, в первый же день вызвал к себе Маркуса.

— Нам необходимо устроить вербовочный пункт на каждой остановке по пути в этот Швайнштадт.

— Легко, герр оберст. Начинаем сегодня. Трубач и барабанщик найдутся, процедура мне отлично знакома.

— Нет, Маркус, ты не должен заниматься этим сам. Тебя даже доппельсёлднеры побаиваются, с трудом представляю такого оптимиста, который рискнет наняться служить под твоим командованием. У нас есть почти двести человек «стариков», из них наверняка найдется кто-нибудь подходящий.

— Легко, герр оберст. Сейчас будет сделано.

Маркус отлично знал свое дело. Получив приказ, он незамедлительно поднял по тревоге весь личный состав, прошелся вдоль рядов и ткнул пальцем в несколько человек, показавшихся ему подходящими.

— Нужны добровольцы. Ты, ты и ты.

— А можно я? — раздался голос откуда-то сзади.

Для ветеранов фраза профоса «нужны добровольцы» означала «у кого-то сейчас будут большие проблемы», поэтому народ в строю немало удивился и принялся массово оглядываться, кто это там хочет неприятностей.

— Можно, — невозмутимо ответил Маркус, — ты будешь ответственным. Ваша задача, — продолжил он, обращаясь к выбранным солдатам, — организовать вербовочный пункт. Не менее тридцати рекрутов в день, начиная с сегодняшнего. Приступайте.

Эрик никогда раньше не занимался набором солдат. И сразу же успел пожалеть, что вылез в добровольцы. Товарищей по несчастью было ещё трое. Маркус по-видимому, выбирал их по внешнему виду — тех, кто больше всего был похож на хорошего удачливого солдата. Первый из троих подходил под все требования, предъявляемые к вербовщику, но родом он был не то из Нидерландов, не то из ещё какой-то далекой страны и говорил вроде бы по-немецки, но ни один местный житель никак не мог его понять. Второй, несмотря на впечатляющий внешний вид и бесспорные боевые заслуги, оказался вчерашним подручным мельника, долго думающим при ответе на любой вопрос и совершенно не умеющим не то, что правдоподобно врать, а даже немножко приукрасить суровые армейские будни. У третьего попросту приключилось расстройство желудка. В итоге Эрику пришлось все делать самому.

Голландец был послан к хуренвайбелю. Эрик отметил, что новый начальник обоза отменно знал свою работу и был уверен, что у подобного запасливого бурундука «непременно найдется что-нибудь полезное на все случаи солдатской жизни». Фраза, которую голландец процитировал дословно, заставила Йорга задуматься. На самом деле, специально для вербовочного пункта не было ничего, но старик скорее умер бы, чем признался в том, что его обоз не до конца укомплектован. Поэтому Йорг перерыл свои эскизы и наброски и выдал посыльному три холста. На первом из них была аллегорически изображена Смерть в образе бравого ландскнехта с огромным мечом, шагающего по трупам врагов на фоне кровавого заката и пылающего города. На втором тощий крестьянин, согнувшись в три погибели, пахал на полудохлой лошади. Третий был подписан «Warum die Madchen Lieben die Zoldaten»[28], а нарисовано там было такое, что автору и пересказывать стыдно.