Работа не утомляла, даже, наоборот, появился жуткий азарт, подогретый подслушанными в электричке разговорами. На «Клондайке» можно было запросто выкопать «чушку» – так называли алюминиевый слиток килограмм на пятнадцать, а то и больше. Находка такого рода была тут не редкость, однако, очень выручала. Металл принимали прямо у ям!

Часа через два, как они вгрызлись в землю, появился щуплый юркий парнишка в сопровождении громилы с мешком за плечами. Парень бодро предложил:

– По десяточке, мужики?

Касаткин насторожился, но его настроение развеял Колька, подошедший из своего «забоя»:

– Это, Ося, металл принимают... Сдавай, если что есть.

Касаткин протянул котомку. Парнишка вытащил из кармана безмен, ловко прикинул вес и сказал:

– Четыре с половиной кило... Триста грамм на сумку, двести на мусор. Сороковник. Идет?

Осип даже и не подумал ни о чем, суетливо закивал головой и, получив деньги, неожиданно расслабился и, сев на опустевшую котомку, закурил. Скоро к нему присоединился Николай.

– Молодец... Я пока только на двадцатник нарыл... Гляди-ка! Ты куба три земельки ковырнул!!! Прямо трактор!

– Дак себе рою!

Блаженцов покачал головой и махнул в сторону рукой:

– Не говори так... Вон, еще одного увозят.

Касаткин посмотрел вдаль и к своему удивлению увидел милицейскую машину и карету «скорой помощи». Медики грузили в «УАЗик» носилки, укрытые простыней... Полностью.

Колька объяснил:

– Старики копать ходят... Пенсия-то ерундовая... А тут и самогоночка, и ностальгия... Энтузиазм – как на стройках социализма! Расслабляются деды, былой задор припомнят и пашут, как в юности, – под стаканчик... А сердечки-то уж не те! За этот месяц – третий, если пацанов не считать.

Осип удивился:

– Тоже умерли?

Блаженцов стрельнул окурком в сторону, добавил:

– Не с того. Тут некоторые самогоночкой не балуются, а упиваются, ложатся в яму спать, а утром их находят... Менты в такие дни тут народ гоняют. Им это – головная боль... Сегодня не станут. Сегодня дедок помер... Приемщик сказал, с лопатой в руках помер. Сердце. Как раньше говорили? Сгорел на работе! Да...

Касаткину стало грустно. Хоть и радостно от свежих денег в кармане, но что-то представил он себя в яме с лопатой в руках, да в старости. С этого грустно и стало. Большой пенсии он для себя не определял и особенно не надеялся дожить до нее, хотя здоровье пока что особо не подводило. Подумал он, что дедок-то преставившийся был, видать, всю жизнь, как он: форменный дурак, работный и не вороватый... Других на «Клондайке» не встречалось.

К этим его мыслям пришлись Колькины слова:

– Профессор чушку взял рублей на сто! Повезло...

Про Профессора в электричке говорили, – самый он настоящий! Ездит в свободное время, хоть человек он и грамотный... Трое детей у него, а на ихнюю ученую зарплату и канарейку не прокормишь.

Профессор, мужчина лет пятидесяти, ковырялся в яме неподалеку. Мужики все думали, что он поломается да отстанет, но просчитались. Профессор оказался из крепких и без полутора сотен не уезжал, к тому же словно колдовал он! Находил, стервец, «чушки» чуть ли не через раз!.. А однажды прошлым летом нарыл медную болванку под восемьдесят килограмм весом, тогда приемщики жуликоватые были, но он им не поддался, а упер находку в город и сдал ее там по тройной супротив клондайковской цене. С тех пор с ним все «старатели» говорили только на «вы», уважительно и даже робко. Он еще славился тем, что мог сказать человеку: «Копай здесь!» Человек копал и обязательно попадал на щедрую «жилу». Однако говорил он такое не всем; а некоторым, обудачивая людей по каким-то своим особым приметам.

Часа через три ударной работы Осип решил еще разок перекурить, к тому ж приемщик взял у него уже почти восемь килограмм, и Касаткин уже «хапнул» намеченную Блаженцовым сотню. Устал он смертельно: долбить мерзлую землю, густо замешанную битым кирпичом, было не легко, если не сказать как по-народнее... Однако деньги, живые и без обмана, платились четко.

Колька тоже попал на «жилу» и взял всего чуть меньше Осипа. Они, как-то не сговариваясь, собрали щепок и запалили костерок. На огонек, сулящий тепло, приковылял Профессор. Они поздоровались, и Профессор, одобрительно оглядев кучу грунта, выброшенную Осипом из ямы, спросил:

– Это кто наковырял? Новобранец?

Колька подтвердил:

– Он самый! Не человек, а трактор!

Профессор, хитро сверкнув глазами, заявил:

– Там «чушка» будет, килограмм на сорок.

– Спасибо, конечно, вашими бы устами да водку пить!.. Профессор надел рукавицы, прогрев на огне промерзшие пальцы и, отправляясь в свою яму, посоветовал:

– Поторопись! Темнеть будет...

Колька согласно покачал головой, и Осип, помятуя россказни про Профессора, решительно спрыгнул в «забой». Поднял было лом, и тут ему показалось, что земля, на которой он стоит, уж больно твердая. Осип стал крушить грунт прямо под ногами и чуть не сразу уперся в алюминиевый отлив. Он оказался немаленьким и собой напоминал рыбу. Ее «хвост» поддался очистке сразу, а вот до «головы» добираться пришлось на голом упрямстве... Как Колька потом говорил мужикам: «Такое экскаватор осилит за неделю». Осип, полуживой, пробитый черным от грязи потом буквально насквозь, выволок «чушку» наверх, прохрипев подскочившему Блаженцову:

– Приемщика...

Парнишка с помощником прискакали быстро. Вообще, слухи об удаче на «Клондайке» разлетаются мгновенно; с соседних ям подбрели усталые мужики и с завистью, но совсем по-доброму, загудели.

Оказывается, приемщики были готовы и к такой удаче. У них имелись большие весы, на которые «рыба» была благополучно взвалена.

Приемщик долго колдовал с весом, затем обрадовал:

– Сорок семь килограмм!.. «Чушки» берем по восемь рублей. Там примесей много.

Осип опешил. В его голове крутились уже совсем другие цифры.

Профессор, оказавшийся в толпе, оглядел «чушку» и констатировал:

– Нету тут примесей, уважаемый... Чистый металл.

Мужики затихли, все словно по команде уставились на парня. Он сдался без «боя».

– Предлагаю четыреста пятьдесят рублей... Мне тоже жить надо.

Кто-то посоветовал:

– Отдай. Мороки больше.

Цифра Касаткину понравилась. Перспектива везти «чушку» сначала домой, а назавтра в город его не очень привлекала. Он согласился.

– Давай!.. Пусть будет.

Парнишка ловко отсчитал деньги, его помощник легко и непринужденно уложил «чушку» на плечо и унес, как пушинку!

Осип присел на заснеженный бугор и, проводив «добычу» глазами, подумал, что ему жаль расставаться с «рыбой», будто он потерял что-то дорогое-родное...

– Профессор похлопал его по плечу.

– Не последняя. Молодец! Пошли к станции. Темнеет.

Осип еле собрался, а ломик с лопатой ему помог увязать Колька. Руки Касаткина слушались совсем плохо, но внутри была одна радость.

На подходе к станции он оклемался совсем и даже смог нести свой инструмент. Однако они не успели к электричке... И много кто с ними. Мужики побрели дальше, к автотрассе, но Касаткин уселся на скамью в станционном закутке и сказал Кольке:

– Не могу. Следующая через час... Тут посижу.

Профессор тоже присел рядом с Осипом, ему надо было ехать в город. Он взял металла почти на три сотни: повезло с медью – нарыл преотличный отрывок кабеля.

Блаженцов, лишь секунду подумав, вздохнул:

– Я тебя тут с деньгами не оставлю... Хрен с ними... Щас за насыпью костерок запалю. Пересидим. Погреемся.

Стало совсем темно. Они переместились к костерку и сидели почти молча, лишь иногда перебрасываясь случайными фразами: «Клондайк» – не санаторий, сил забирает много. Мужики больше слушали.

У станции в махонькой деревушке гуляли, обмывали свадьбу: заливалась гармонь, люди пели не стройно, но от души, а главное – громко.

Когда до прихода электрички оставалось каких-то несколько минут, к их огоньку приковылял хмельной развеселый дедок.