«Но более всего удивительно, что столь безмерное строение стоит в таком месте, вокруг которого повсюду одни пески, так что ни следов не видно, ни остатков насыпей ни ломаного или обработанного камня. Поэтому кажется, что не исподволь та громада людьми построена, но как бы вдруг неким божеством на тех обширных песках воздвигнута. Иные из египтян рассказывают об этом поразительные истории и легенды. Поскольку насыпи те состояли из соли и селитры, то-де пущенная из реки вода растворила их так, что, кроме самого здания, ничего не осталось. Однако на самом деле это неправда — то же множество рук, которое их делало, возя землю, возвращало ее на прежние места. Ибо, как говорят, 360 000 человек было занято на строительстве, едва за двадцать лет приведенном к окончанию». Диодор кратко упоминает и о двух других больших пирамидах в Гизе и приводит их названия, только вместо «Хеопс» он пишет «Хеммис». Повторяет он и рассказ о тирании Хеопса и добродетелях и справедливости Микерина, приведенный еще Геродотом. Однако приводит любопытное высказывание: «Полагают, что должно больше удивляться архитекторам, нежели самим царям, позаботившимся о том строительстве. Потому что первые проявили в них собственный разум и старание, а вторые вложили всего лишь богатство, унаследованное от предков и отнятое у подданных».

Диодор стремился узнать о пирамидах конкретные подробности, но слышал всякие досужие вымыслы, которые за скромный бакшиш и по сей день рассказывают драгоманы. «Впрочем, ни среди историков, ни среди самих египтян нет единодушия в вопросе о происхождении пирамид, — констатирует он положение вещей, которое не изменяется уже два тысячелетия. — Кое-кто считает их творцами вышеупомянутых царей, кое-кто — других; например, говорят, что самую большую пирамиду воздвиг Армей, вторую — Амасис, третью — Инар. Некоторые уверяют, будто последняя послужила гробницей гетере Родопис». В отличие от сведений, которые мы находим у Геродота, по Диодору, Родопис была «возлюбленной одного из наместников царя, из любви к ней повелевшего построить эту пирамиду на средства казны».

Но не всегда мужские разговоры сводятся к женщине. По крайней мере это не так в нашем конкретном случае, в разговоре о пирамидах, что доказал Страбон из Понта (около 65 года до н. э. — 25 год до н. э.) — последний европеец, посетивший пирамиды еще до нашей эры и оставивший об этом поныне сохранившееся свидетельство. Он тоже был грек, и, подобно Геродоту, великий путешественник. Дошедшие до нас семнадцать книг его «Географии» вполне оправдывают присвоенный ему в древности титул — «отец географии». О пирамидах он упомянул лишь кратко и в основном повторил то, что мы знаем из произведений его предшественников. И все же он добавил кое-что новое.

«…Одна из них только немного больше другой, — пишет он в семнадцатой книге. — Наверху, примерно посредине между сторонами, находится камень, который можно вынимать. Если камень поднять, то открывается извилистый проход к гробнице».[18] Такой проход там действительно существует и ведет к внутренним помещениям, но не на уровне середины высоты пирамиды, а всего в нескольких метрах над фундаментом. На уровне же середины высоты пирамиды есть два узких наклонных вентиляционных канала, или шахты, одна — на северной, другая — на южной стороне, и обе ведут к погребальной камере.

Некоторые авторы допускают, что по одному из этих коридоров Страбон спускался в пирамиду: однако нам это не представляется правдоподобным. Что касается на уровне середины высоты пирамиды, это вообще, ибо они слишком узки. Если бы Страбон спустился внутрь пирамиды, то наверняка не преминул бы описать усыпальницы с саркофагом. Такую возможность человек его склада, естественно, не упустил бы.

Итак, следует предположить, что до 776 года (считая с первой олимпиады) или 753 года (с основания Рима) — если мы не хотим сказать «до нулевого года нашей эры» — никто из неегиптян в пирамиды не спускался и не поднимался па них. И путешественники эти, по всей вероятности, видели только пирамиды в Гизе.

Первым неегиптянином, первым европейцем, спустившимся в глубь пирамиды, был, судя по всему, римлянин Плиний (Гай Плиний Цецилий Старший, 23/24–79 годы н. э.), человек замечательный и разносторонний. Он интересовался политикой, минералогией, живописью, ботаникой и зоологией, военным делом, медициной, поэзией и не в последнюю очередь географией и историей. Сохранилось его произведение «Естественная история» в 37 книгах, о содержании которого лучше, чем заглавие, говорит возникшее еще в античности определение — «истинный склад человеческих знаний». В эту книгу включено свыше 20 000 выписок из почти 2000 сочинений 475 разных авторов. Жизненную и литературную карьеру Плиний начал в Галлии как автор руководства по обучению конницы, при императоре Веспасиане он был наместником в Испании и Африке, при императоре Тите командовал римским флотом. Плиний пользовался каждой свободной минутой для пополнения своих знаний; даже на пути в сенат или во время купания в банях за ним следовал раб, который что-нибудь читал ему вслух. В конце концов эта страсть к знаниям оказалась для него роковой. 24 августа 79 года, когда его корабль стоял на якоре близ Неаполя, он пошел посмотреть поближе извергающийся Везувий, отравился серными испарениями и вскоре умер.

Нам точно неизвестно, когда Плиний спускался в пирамиду, однако о том, что он был в ней, мимоходом упоминается в шестой книге «Естественной истории». Ученые обратили внимание на это замечание только спустя столетия. «Внутри Великой пирамиды есть шахта восьмидесяти локтей в глубину, ведущая, как полагают, в реку». Тысячи современных посетителей не обнаружили бы этой шахты, если бы проводник не показал им ее, хотя над отверстием горит неоновая лампа. Плиний, следовательно, был очень наблюдателен. Кроме того, он первым упомянул и о Большом сфинксе. «Это удивительное художественное творение, но, как можно заметить, оно окружено молчанием, ибо местные жители почитают его божеством. Они верят, что под сфинксом погребен царь Хармаис, и полагают, что этот сфинкс доставлен сюда издалека. На самом же деле он вытесан из массивного камня, а лик у этого чудовища, несмотря на его обожествление, красный».

Чудовища? Плиний не испытывает богобоязненного почтения ни к Сфинксу, ни к пирамидам. Восхищается ими как творением человеческих рук, но в остальном… «Итак, упомянем, хотя бы вкратце, о египетских пирамидах, об этих свидетельствах бессмысленного тщеславия и вызывающего богатства здешних царей. И вправду, как утверждают многие, к созданию их вели всего лишь следующие побуждения: либо стремление властителей не оставить свои сокровища наследникам или врагам, которые их растратят, либо намерение дать работу множеству людей. Это памятники безрассудной заносчивости строителей, и многие из них так и остались незавершенными».

Здесь Плиний в полный голос говорит то, о чем другие, подавленные и восхищенные величиной этих построек, едва ли решились бы сказать и более сдержанно. Кроме того, он впервые дает понять, что существуют пирамиды и помимо гизехских; первым высказывает он и предположение, что пирамиды — «сокровищницы фараонов», предположение, сыгравшее в их судьбах значительную роль. Плиний приводит размеры лишь самой большой пирамиды, и, как это уже стало привычным для нас, не совсем точно: по его данным, сторона основания пирамиды равна 833 футам, высота — 625 футам, т. е. соответственно 246,5 и 185 метрам. «Вот какие дива эти пирамиды. Однако венцом сих чудес является как раз самая малая и самая удивительная пирамида, которую, словно бы для того, чтобы уменьшить наше восхищение богатством фараонов, построила гетера Родопис». Выходит, и Плиний не умолчал об этой даме, но в отличие от других он слышал, что первоначально Родопис была рабыней и наложницей греческого баснописца Эзопа. Затем он добавляет: «Правда, еще поразительнее, что подобная женщина благодаря своей профессии сумела накопить такое богатство».