— Папаша, вот здорово! Ведь товарищ Хэ Юнь-куй — это наш командир роты! Вот здорово! Вот здорово!

Старший сержант Мо так обрадовался, что даже испугал старика, но тот быстро овладел собой и с восторгом воскликнул;

— Правда? Юнь-куй командир роты? Он нам никогда об этом не писал.

Старший сержант еще раза два повторил: «Вот здорово!» — но потом вдруг нахмурил брови и помрачнел. Вот уж действительно здорово, ведь в прошлый понедельник, когда командир роты руководил работами в горах, ему на ногу упал камень. Он замешкался, наблюдая за тем, чтобы все поскорее укрылись от взрыва, а ему самому камнем повредило ногу, и вот теперь он лежит в госпитале.

Как только старик услыхал об этом, на лицо его легла тень, а Лань-ин едва удержалась от слез. Спутники их, вздыхая, выражали им свое сочувствие.

Но тут старший сержант Мо вдруг спросил:

— Папаша Чжоу, как же так, ведь командир роты, отправляясь в госпиталь, написал вам письмо с просьбой немного повременить с приездом. И письмо я сам отправлял. Это было как Раз в субботу, а так как военная полевая почта Должна была отправиться только в понедельник, то я отправил это письмо отдельно, через местное почтовое отделение. Почему же вы не получили это письмо?.. Сегодня ведь пятница. Хотя вы, вероятно, выехали раньше, чем пришло верно?

Таким образом, старший сержант Мо сам шел ответ на свой вопрос и ответил за старика

Однако ни девушка, ни старик письмом не заинтересовались, их гораздо сильнее беспокоила нога командира роты.

Старший сержант Мо проявил необыкновенную чуткость и, колотя себя кулаками в грудь, уверял папашу Чжоу:

— Вы можете быть совершенно спокойна. Вчера, возвращаясь из тылового управления, куда меня послали за довольствием, я по дороге навестил командира роты. Нога у него в гипсе и врач сказал, что через два месяца снимут гипс и все будет в порядке. Опасности никакой нет. Вы можете быть спокойны.

И вслед за этим он с энтузиазмом предложил!

— Вы подождите, пока этот бот разгрузится на острове, и с ним же возвращайтесь. Тыловой госпиталь находится в десяти ли к юго-востоку от пристани. Поедем к нам в роту, и вы поживете у нас несколько дней.

Он много еще говорил, стараясь успокоить старика и девушку, и несколько раз гарантирован им, что ноге командира роты ничего страшного не угрожает.

Потом он рассказал о том, с какой ответственностью относится командир роты к работе, как он заботится о людях, товарищах.

Старик и девушка были растроганы словами старшего сержанта, а его убедительные доводы вернули им спокойствие.

Судно продвигалось вперед. Прошло несколько часов, многие задремали, и только старший сержант Мо, не чувствуя усталости, рассказывал все, что знал, о командире роты, а старик и девушка внимательно слушали его.

— …Только благодаря умелому руководству нашего командира наша рота не отстала от других во время весенних работ… Зимой прошлого года из нашей роты многие демобилизовались, пришли новички, а с новичками ох как трудно — ведь их и учить надо, и работать они тоже должны.

Старик вновь выразил удивление и радость.

— Ты говоришь правду? Хэ Юнь-куй действительно такой?

Старшего сержанта Мо немного обидело такое недоверие к хорошим качествам командира роты. И он в доказательство своих слов привел еще несколько примеров и даже цифр.

А старик, чрезвычайно довольный, слушал и, посмеиваясь, качал головой:

— А-а… ай-ай…

Смеркалось, когда бот бросил якорь в бухте острова Дашу, а когда старший сержант Мо привел родственников командира роты на место, уже совсем стемнело.

Вновь прибывшим незачем было рекомендовать себя: старший сержант Мо сделал это самым добросовестным образом.

Старик Чжоу достал из внутреннего кармана Два письма.

Политрук вежливо попросил вошедших присесть, а сам стал внимательно читать письма. Старший сержант не замедлил подтвердить, что он собственными глазами видел, как письмо было передано уполномоченным из приемной Ли командиру взвода Се. Ошибки быть не могло. А в другом письме политрук сразу же узнал почерк командира роты Хэ.

Затем старик, пошарив в кармане, достал пропуск, выданный управлением волости Дамин, и почтительно подал его политруку. Пока тот просматривал пропуск, старик напряженно следил за ним, и лишь когда политрук вернул документ, на лице старика вновь появилась улыбка.

— Вы уж, отец, простите, — извинился политрук, возвращая пропуск, — но здесь рядом граница, и все приезжающие должны иметь удостоверение, сами понимаете! — С этими словами он протянул старику чашку чаю. — Ну, отец, вы теперь отдохните, а потом поговорим.

— Нет, нет… что за извиненья, товарищ политрук, я простой человек, во время земельной реформы сам ходил в караул, плохие люди всюду есть, да, да!

И тут он опять принялся рассказывать и о том, что он никогда не покидал своей деревни, и о том, что никогда не видел моря:

— А уж какое оно огромное — море-то! А цвет — ну, точно, как небо!

Политрук велел приготовить ужин, устроить постели и продолжал со стариком беседу. Радушный старший сержант Мо все время хлопотал: он соорудил и для девушки и для старика топчаны, поставил их в комнате командира роты, постелил собственное новое постельное белье, а затем сам приготовил угощение. После ужина политрук провел гостей в комнату командира роты и тоном, не терпящим возражения, сказал:

— А теперь, отец, ложитесь пораньше отдыхать, вы с дороги устали, и вам надо хорошенько выспаться.

Политрук ушел, но всю дорогу его не оставляли тревожные мысли:

«Неужели я перестал разбираться в людях? — думал он. — Этот старик уверяет, что он всю жизнь не покидал родной деревни, так почему же у него такой выговор? В тех местах говорят по-другому — жил я там довольно долго, правда, уехал давно. Многое, наверно, уже забылось… Как бы там ни было, немножко больше бдительности никогда не повредит!

Придя к такому заключению, он не сразу пошел в штаб роты, а, сделав крюк, отправился в один из взводов к члену комитета партийной организации, который занимался вопросами безопасности.

Спустилась ночь, и стрекотанье цикад стало слышно еще отчетливее. Ни луны, ни звезд не было — царила полная темнота. Огонь в комнате командира роты давно уже погас, было тихо. Утомившиеся гости крепко уснули.

Но вот в тон стороне, где была кровать старика, послышался скрип. Нащупывая в темноте свою одежду, он бормотал:

— Тьма кромешная, а уборная далеко, как туда доберешься?

Проснулась и девушка. Она быстро зажгла лампу и прошептала:

— Отец, а ты позови связного, пусть он тебя проводит.

— Да что ты, все спят, а будить кого-нибудь неудобно.

С этими словами он приоткрыл дверь, ощупью добрался до дверей комнаты связных и прислушался: оттуда раздавался храп. Так же тихо он отошел от дверей и, остановившись у комнат политрука, опять замер на мгновенье: оттуда тоже доносилось ровное дыхание спящего человека Ясно было, что политрук крепко опит, тем не менее старик счел нужным приложить ухо к двери и еще раз удостовериться в этом. Только тогда он вернулся в свою комнату и, притворив дверь, запер ее на засов.

— Можно, — сказал он, переводя дух и оборачиваясь к девушке.

Девушка быстро, как кошка, вскочила с кровати, занавесила окно простыней.

При свете лампы «члены семьи военнослужащего» оказались совсем не такими, какими они были днем.

Эта «девушка» с распущенными волосами, которая днем скромно опускала глаза, теперь был похожа на юркую водяную змею. А старик, о… это уже был не старик, а мужчина не старше сорока лет. Вспоминая их такими, какими они был днем, нельзя было не поразиться их ловкости.

Голос «старика» помолодел: «Давай сюда! Женщина вытащила из кармана круглое зеркальце с фотокарточкой на обратной стороне, где она была изображена с самым скромным видом

— Дай мне твою трубку, — сказала она, передавая «старику» зеркальце, — целый день в таком напряжении, устала до смерти.