Жизнь своевольная растений, срекоз резвящихся балет, и в яркой зелени весенней — фиалки нежный фиолет. Всё трогает — и свет, и тени, и звук, и запахи, и цвет, и формы, в коих каждый гений даёт единственный ответ на все вопросы поколений.
С днём рождения, Рома! Ещё долгие месяцы после твоего ухода машинально звонил в редакцию журнала — и слышал твой живой голос, записанный на автоответчике. Вот и сегодня, в канун твоего юбилея, обращаюсь к тебе, как к живому.
Перечитываю одно из твоих грустных четверостиший, которое называется «Автобиография»:
Романтик был, простого норова…
Родня мне: русичи, татаре…
Сгорел, как верный пёс, которого
Не отцепили при пожаре.
А ведь когда-то не было такой грусти в твоих стихах, мажорных и красочных, полных безоглядной веры и безудержного напора. С ними ты ворвался в русскую поэзию шестидесятых. И был сразу замечен.
Помнишь, как сияло холодное солнце над Красноярском в тот сентябрьский день 1963 года, когда мы впервые встретились на каком-то молодёжном вечере в «техноложке»? Ты только приехал из Казани после окончания университета (физик и лирик в одном лице!) — и сразу отправился покорять центр Сибири. И, конечно же, покорил. Я был студентом-медиком, Женя Попов (наш общий вечный друг) ещё учился в десятом классе, мы знали о тебе по статье Андрея Вознесенского «Мы — май», посвящённой молодым поэтам. Лучшие слова этой статьи были посвящены тебе, Роману Солнцеву.
В тот первый вечер мы долго шатались по городу, засыпанному золотой осенней листвой, пили дешёвое вино, декламировали стихи в Суриковском сквере. Помню, как ты — смуглый, кареглазый, порывистый — звонко читал свою «Оду скорости»:
Мы памятник скорости
Поставим вскорости.
У постамента — черна черта,
На постаменте — ни черта!
А разве можно забыть поэтические вечера в молодёжных кафе («Мана», «Бирюса»), переполненные залы библиотек, восторженные глаза девушек, влюблённых в тебя (о! сколько их было, — не счесть…), всевозможные семинары, поездки по краю — от Норильска до Абакана (тогда он был «наш», если кто не помнит), и после каждой из этих поездок рождались стихи, стихи… «Белые ночи под Енисейском», «В посёлок Сурикова ночь сошла», «От физиков уходят жены», «Нету любви, нету!» Кстати, даже это трагическое стихотворение ты читал с таким темпераментом и азартом, что каждый, кто слушал тебя, невольно утверждался в обратном: «Есть любовь, есть!».
