Когда Илюха, оставив свои вещи на станции, побежал за подушкой, Ока Иванович продолжал разговор с Ленькиными ополченцами. Он заметил самого маленького по росту конопатого мальчишку, который норовил протиснуться в передний ряд, чтобы его заметили. Ворот рубахи у него был расстегнут, и виднелся нательный крестик.

- А ну, подойди сюда, - позвал его Ока Иванович! - Крест зачем надел?

- Мамка повесила, сказала: если пуля попадет в крест, то спасешься. А я пули не боюсь.

- А шашки?

- Тоже.

- Чего же ты боишься?

- Промахнуться... - ответил мальчишка под громкий смех.

- Как тебя зовут?

- Филипп Иваныч!..

- Филипок! - сказал Хватаймуха. - Взять его к нам, пускай в обозе ездит.

- Сколько ж тебе лет?

- Двенадцать... будет.

- А сейчас сколько? Чего молчишь?

- Неважно, сколько сейчас. Главное - сколько будет...

- Ну вот что, шахтеры, - заключил Городовиков. - Оружие всем до одного сдать! Двоих беру, - Ока Иванович поглядел на Сашко и Абдулку. - Остальные - по домам! Воевать можно и здесь: помогайте отцам уголь добывать, боритесь с холерой, чтобы не косили болезни наших людей. Все, хлопцы. Разговор окончен.

- А мы ночью захватим паровоз и уедем.

- Этого нельзя делать!

Ребята стояли, понуро глядя на командарма. Было видно по лицам, что не убедил их Ока Иванович. Они молчали и только стреляли глазами по сторонам, и разве узнаешь, что у этих сорванцов на уме?

И опять заиграли трубы - в поход!

Покачиваясь на стрелках и скрежеща на крутых поворотах, бронепоезд выходил на главный путь. Он должен был идти на фронт первым. И впереди реяло красное знамя с золотой бахромой - подарок юзовского комсомола. Вслед за бронепоездом тронулся буденновский эшелон.

Люди бежали вдоль железной дороги, провожая бойцов. Не смолкали крики «ура», взлетали к небу и падали шапки, мелькали девичьи платки, точно голубиные крылья.

Гречонок Уча, отчаянно работая единственной ногой, ехал на своем старом велосипеде системы «Нурмис». Он не отставал от поезда, держался одной рукой за руль, а другой махал товарищам.

В пути, за станцией Рутченково, в штабной вагон прибежал боец и, смеясь, доложил:

- Товарищ командарм, поезд не тянет.

- Почему?

- Юзовские пацаны все крыши заняли. Ей-богу!..

Глава пятая. ВОЛНОВАХА

Мы - красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ:

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо,

Мы смело в бой идем.

1

К прибытию поезда на станцию Волноваха на длинном перроне был выстроен для встречи командарма полуэскадрон кавалерии. Зрелище было не из веселых: лошади понурые, усталые. Кавалеристы сидели на конях сутулясь, небритые, обмундирование у всех - полуармейское, многие без винтовок.

Военачальники встречали командарма в пешем строю. Самого Жлобы не было. Вместо хора трубачей стоял на фланге пожилой усатый красноармеец в рыжих обмотках и с ним мальчик в старой буденовке; оба с помятыми сигнальными трубами.

Когда Ока Иванович и Щаденко вышли из вагона, трубачи нестройно проиграли встречу. Послышалась команда: «Смирно! Равнение направо!» Старший из военачальников вяло козырнул Городовикову и доложил, что Ударный кавалерийский корпус находится на отдыхе и занят ремонтом лошадей. Ока Иванович подумал про себя, что слово «ударный» прозвучало двусмысленно.

Что и говорить, картина была безрадостная. А тут, как назло, торчал на переднем плане облезлый верблюд в уздечке и с веревкой, свисающей до земли. Верблюд маячил лохматыми горбами и надменно жевал подсолнух. С царственной осанкой, свысока он смотрел на прибывшего командарма и перебирал губами, точно говорил: «Вот такие, братец ты мой, дела». Случайно оказался здесь верблюд или его нарочно привели, было не ясно. Двугорбый «корабль пустыни» подчеркивал общую унылость и некстати напоминал о разгроме Жлобы. Не зря говорили, что первыми вестниками поражения в тылу врага были верблюды, бегущие по полю без вьюков.

Ленька получил приказ не отлучаться и всюду ходил за командармом, соблюдая дистанцию. Первое время он ловил на себе хмурые взгляды жлобинских командиров, не понимавших, в какой должности у командарма состоит этот мальчишка в красных галифе и с маузером. Леньке стало обидно, ему показалось, что его принимают за мальчика. В отместку он сам стал критически оглядывать жлобинцев: дескать, не очень зазнавайтесь, кавалеристы битые... В то же время ему было жалко жлобинцев и досада брала: как мог шахтерский командир поддаться врагу? Ведь каких только слухов не ходило о Жлобе. Будто попал он в плен к Врангелю и черный барон собственноручно повесил его на городской площади в Мелитополе. Слухи слухами, а разгром чувствовался во всем. Трудно будет Оке Ивановичу создавать армию из разбитых частей...

По пути со станции в штаб Ленька поотстал, и с ним поравнялся старый друг командарма - дядя Миша Кучуков (бойцы уже успели прозвать его за бородищу Папашей). Командир бронепоезда был в военной форме, с шашкой и наганом. Он обращал на себя внимание поистине необычайной черной бородой, доходившей до пояса. Кучуков раздобыл себе серую кубанку. Она лихо сидела на голове и молодила кузнеца.

Ленька хотел попросить Папашу взять к себе на бронепоезд Абдулку, но командир был занят своими мыслями, и пришлось отложить разговор до другого раза.

Штаб корпуса помещался в одноэтажном каменном доме с высокими овальными окнами.

Командиры заходили в большую комнату и рассаживались на лавках вдоль стен. Эта комната сообщалась с небольшой передней двустворчатыми дверями, которые плохо закрывались и скрипели. В передней собрались ординарцы на тот случай, если кто-нибудь из них понадобится командиру.

Они молча покуривали, на Леньку не смотрели. Настроение у жлобинцев было скверное.

Когда все были в сборе, явился Жлоба. Ленька не знал его в лицо, но догадался, потому как ординарцы при его появлении вскочили по стойке «смирно».

На Жлобе была длинная синяя черкеска, стянутая в талии кавказским ремнем. На груди слева и справа нашиты крупные серебряные газыри. На голове кубанка черного каракуля. Спереди на поясе висел широкий кинжал, отделанный чеканным серебром и с шариком на конце. Длинная казацкая шатка свисала до сапог, едва заметных из-под черкески. И еще заметил Ленька на груди комкора орден Красного Знамени.

Жлоба вошел в сопровождении личной охраны - двоих молчаливых черкесов. Он не ответил на приветствия, распахнул дверь ногой и вошел в большую комнату. Половинки двери долго качались ему вслед. Черкесы остались в передней и, настороженные, мрачные, заняли места у входа.

В комнате военного совета смолкли голоса. Ленька услышал разговор между Городовиковым и Жлобой:

- Здорово, Ока.

- Здравствуй, Дмитрий Петрович... Рад тебя видеть.

- Я тоже...

- Значит, будем вместе добивать Врангеля?

- Гуртом и батьку бить легче, - сказал Жлоба с обидой в голосе. Ему казалось, что все только и думают о его поражении, и не собирался отмалчиваться или скрывать, свои неудачи. Поэтому добавил нарочито весело: - Пока что нам белогвардейцы дают жару: и в хвост и в гриву...

- Ничего, - успокоил Городовиков. - Есть поговорка: побили - научили.

Военный совет начался с докладов командиров. Первое время разговор шел спокойно. Потом страсти разгорелись, зазвучали речи, полные взаимных упреков. Ординарцы в передней притихли, вслушиваясь, а кто был посмелее, заглядывал в щелку. Телохранители Жлобы нахохлились, готовые броситься на помощь своему начальнику.

Из докладов и жарких споров Ленька узнал всю горькую правду о поражении Ударного кавалерийского корпуса под командованием Дмитрия Жлобы.