С Агроном Туффом из Албании пришли экземпляры «Имитатора» на албанском.
12 сентября, суббота.
В Обнинске. Очень плохо себя чувствую, кашель меня изнуряет, почти нет сил работать. Впереди поездка в Китай по линии Союза писателей.
17 сентября, четверг.
Пекин. Раньше об этом в дневнике не писал, но поездка эта по линии МГСПС намечалась уже давно. Я как-то несерьезно относился к разговорам Пулатова, а когда все определилось, стал утешать себя, что это невозможно. Не может судьба так подыграть, чтобы в сказочной стране, в которой мне тридцать лет назад посчастливилось пробыть двое суток и проспать две ночи, удалось бы побывать снова. С меня вполне хватило пения птиц в посольском саду, чуть ли не под конвоем поездки с аэродрома в посольский городок, какой-то мимолетной прогулки по неведомому парку и в день отъезда во Вьетнам — в 1968 году я летел туда в качестве фронтового корреспондента — картины утреннего прочно забитого, как ватой, туманом Пекина без машин, без реклам, медлительного, упорного — от одного края улицы до другого — потока велосипедистов, через который продиралась машина. Господи, неужели промелькнуло ровно тридцать лет! А теперь я стар, сед, болен и, хотя стараюсь идти прямо и высоко держать голову, чувствую, что меня качает и походка неверна. Но тем не менее сроки планированной поездки приближались, развернуться на сто градусов уже было неудобно, и я, несмотря на отвратительное самочувствие, решил ехать.
В самый последний момент, перед отлетом, отказался ехать и сам Пулатов, переменчивый, как ветер мая. У него, по его словам, это было связано с болезнью жены, «пролетом» с каким-то банком и постоянными наездами ганичевской команды. Я Пулатова по телефону покорил, и мы втроем полетели: кроме меня, это Вл. Гусев и Ренат Мухамадиев, председатель Союза писателей из Татарии. О нем впоследствии особое слово.
Перелет Москва — Пекин. Наш огромный Ил-86, который, кажется, полностью не набьешь никакими силами, китайцы вперемешку с русскими. Запомнилась одна фраза стюардессы: «Леди и джентльмены! Подушки и пледы являются собственностью «Аэрофлота». Просьба при выходе из самолета оставить на ваших креслах».
Город потрясает своей величиной, красотой, обилием современных зданий, машин, велосипедистов и видом людей, вполне, кажется, довольных жизнью. Здесь, похоже, нет богатых и бедных — одни китайцы в машинах и на велосипедах. Сразу вспомнился тридцатилетней давности Пекин. Это было одно из самых сильных моих потрясений. Утром, когда мы в туман ехали из посольства в аэропорт, я увидел через окно машины лишь крыши какой-то старинной постройки и облепившую нас со всех сторон беззвучную толпу велосипедистов — это было как победное и молчаливое нашествие саранчи.
«Программа пребывания делегации МСПС (Международный Союз Писательских Союзов)
17 сентября.
В 15 часов встреча с русистами в Пекинском университете. 18 сентября. Поездка на Великую Стену; в 16 часов встреча с писателями в Союзе писателей Китая; в 18 часов банкет. 19 сентября. Вылет из Пекина в Ханчжоу. 22 сентября. Вылет из Ханчжоу в г. Сиань. 25 сентября. Вылет из Сианя в Пекин».
Вся эта программа нашего пребывания в Китае написана круглым почерком нашего переводчика Лю. С ним я встречался в Москве, и он на аэродроме в Пекине без всяких табличек и вывесочек, к которым прибегают при встрече иностранцев, меня опознал.
Сразу же после встречи в аэропорту и обеда повезли на факультет славистики в Пекинский университет. Расположился факультет в бывшей загородной резиденции императоров, в тех самых знаменитых садах. И опять я подумал о живительной роли социализма в этой стране. Полный двор молодежи, играющей в какие-то спортивные игры. Слушали хорошо, я подарил книги для факультетской библиотеки. Интересно выступал Гусев, немножко по национальному вопросу посражались с Мухамадиевым. Ренат — бывший соратник Ельцина — тот предлагал ему даже место своего заместителя в Верховном Совете — теперь пришлось уходить в патриоты. Речь зашла о русском языке в бывшем Союзе, о республиках. Я говорил о том, что все политические деятели этих республик сейчас, давая интервью телевидению, всегда говорят по-русски. Говорил, что без русского языка не было бы Айтматова, да и неизвестно, что там писали Нурпеисов и Гамзатов. Не усилиями ли Солоухина и Казакова, переводивших первого, и опытнейших профессионалов Гребнева и Козловского, переводивших второго, возникли эти имена, теперь известные во всем мире.
Завтра едем на Великую Стену. Здесь бы дать описание гостиничного номера на третьем этаже гостиницы «Пекин», но будем краткими: современная роскошь.
18 сентября, пятница.
Я недаром никогда не подстегивал события и поддавался их течению, не пытался что-то схватить, не принадлежавшее мне, и легко относился к тому, что от меня уходило. Еще найдется. Я помню, как тогда, тридцать лет назад, кто-то из посольских, с симпатией относившихся ко мне, сказал за столом, кивая в мою сторону: «Свозить бы молодого человека на Великую Стену и к Минским могилам». Минские могилы — это могилы императоров эпохи Мин. Я тихохонько спросил: «А это далеко?» И мне ответили: «К Стене — километров семьдесят, а могилы еще ближе». Меня никуда не свозили, а свозили в ресторан, единственный, кажется, в годы культурной революции, открытый для дипломатов. Мы там с какими-то француженками лихо сплясали модную тогда коллективистскую летку-енку. Я еще очень гордился спортивными ботинками и почти воинскими спортивными штанами. На следующий день, переспав в посольстве, я улетел во Вьетнам.
Вот и Великая китайская стена. Описывать ее, как описывал картины природы и архитектурные достопримечательности Гончаров во «Фрегате «Паллада», в век телевидения, фотографии и массовых иллюстрированных изданий не имеет смысла — все это запечатлено тысячу раз и в том числе на сетчатке глаза почти любого телезрителя. Запомнилось напряжение, с которым я поднимался по ступеням к верхней башне, густая толпа китайцев и иностранцев, с которыми довелось совершать это путешествие, и мучительное чувство останавливающегося сердца и принудительного, а не органического дыхания. Здесь дети, молодожены, смеющиеся парочки, старухи в шелковых костюмах, поддерживаемые под локоток стариками. В этой толпе мне легко дышится. Я ощущаю здесь, конечно смешно сказано, беззаботный воздух социализма и равенства. Как у нас в лучшее время. Как мне жаль людей будущего, не живших в той атмосфере уверенности в своих правах и уверенности в своей жизни.
Спускаясь, я все время вижу загорелый плотный затылок Рената и его седую голову. Ни в чем он, конечно, не виноват, но я виню всех, кто привел Ельцина к власти. По рассказам Рената, Верховный Совет голосовал его в качестве ельцинского заместителя, но не хватило голосов. Это уже потом он оказался и в Лефортово, и в оппозиции. Чего-то не додал. Вот опять Ренат, патриот-демократ, рассуждает о том, что русский язык сознательно насаждали, чтобы он вытеснял татарский, а потом говорит, что сам он из крестьянской семьи. Защищался он в МГУ у Метченко с диссертацией по общей теме дружбы народов, а мы знаем, какого рода диссертации были на эту тему.
Вечером в Союзе писателей Китая был обычный разговор о писателях, о новых именах, потом банкет. Мне очень нравится наш Лю, с которым мы работаем. Прекрасно знает русский язык и русские реалии. Тот роскошный «русский» фарфоровый чайник, который я вез в подарок начальству, я решил подарить ему. Китайцы, с которыми мы общаемся, знают русскую классическую литературу в мелких подробностях и очень неплохо нашу советскую и современную. Первую половину встречи вел Jidi Majia, секретарь китайской ассоциации писателей, который подчеркнул, что он из представителей нацменьшинств, из племени «И». Это даже подчеркнуто в его фамилии. Я сразу вспомнил знаменитое стихотворение Семена Липкина и всю возню вокруг него. И тогда, и сейчас мне кажется эта возня несущественной, хотя, может быть, Липкин что-то и имел в виду. Обычный круглолицый китаец, больше похожий на казаха. В копилку общеизвестных сведений: в Китае проживает 56 национальностей. Самая большая из них — 95 % — это племя хань, собственно китайцы. Только по отношению к семьям из национальности хань действует закон о планировании рождаемости — только один ребенок на семью.