Написал письмо «Редану», фирме, которая организовывала у нас в общежитии и институте охрану. Времена изменились: «бартер» — они нам охранников, мы им — площадь под офис и оружейную комнату — институт уже не устраивает. Охрану в общежитии они просто завалили. Расстаемся. Капитализм предполагает денежные, а не товарные отношения.

Вечером Светлана Михайловна оповестила меня, что в четверг выходит на работу Ольга Васильевна Горшкова, наш находящийся в декретном отпуске главный бухгалтер. Но я уже подписал новые документы в банк, где ее подпись отсутствует. Теперь я с удовольствием буду наблюдать за ситуацией. Несколько недель назад я ее предупредил, что ей не следует торопиться. Объективно отметим, что за время ее отсутствия мы оздоровили нашу отчетность, почти совершенно избавились от наличных денег, укрепили финансовую дисциплину. И — ни одной истерики, ни одного скандала с бухгалтерией. Добрых слов в этой ситуации у меня нет. Федя предупредителен и вежлив.

Закончили ремонт фасада, выходящего на Тверской. При закрытии нарядов подрядчики пытались впаять мне зимнее удорожание.

15 ноября, среда. Утром был на лекции Алексея Матвеевича Зверева. Это стало одним из главных удовольствий текущей работы. Сегодня Зверев взял английскую послевоенную литературу и остановился на творчестве Грэма Грина. Надо еще помнить, что это писатель нашей общей молодости. Зверев рассказывает о писателях. Зверев приводил в качестве примеров около десяти-пятнадцати романов и других крупных произведений Грина. Я читал из них, наверное, пяток. А ведь ребята, наверняка, не читали ничего. Но почему с упоением слушали? Я, кстати, подумал, что кафедра зарубежной литературы сильно меняется. С приходом Пронина, Зверева, с чтением очень обстоятельно курса английской литературы Толкачевым поднялась планка. Скоро студенты не потерпят ни занудливого, ни поверхностного чтения.

Во время этого интересного рассказа вдруг внимание переключается, как во время хорошего концерта, и начинаются собственные мечтания. Чужие ассоциации вызывают свои. Вдруг созрело жестокое желание написать роман, взяв далеким прототипом Олю Горшкову. Вот это характер, и я полагаю, что и у меня получится что-то новенькое. Сюда бы еще добавить Наталью Михайловну с ее разнообразием стилей, причесок и ее ленивой грацией. Слишком много эта расторопная девочка из Подмосковья (Оля) потрепала мне нервов. Теперь я ее буду держать для своей литературы, все время подпитываясь ситуацией. Она, кстати, единственный человек в институте, который не на договоре. Для начала я ее переведу на договор. Охраняет ее на месте, как ей кажется, еще и ребенок. Будем иметь в виду и это. Я, полагаю, что она поймет, что я ей не доверяю. Но ребенок есть ребенок и человеческую судьбу я трогать не стану, пусть устраивается на новое место работы с прежней должности.

К трем часам я уезжал в бывший Дом Советской Армии на встречу с учащимися библиотечного техникума и военными библиотекарями. Организовывала это Лариса Жарова, так сказать, я согласился по старой памяти. Забегая вперед, скажу, что все прошло удачно. В основном были девочки из библиотечного техникума. Они сидели с довольно индифферентными лицами, но потом подходили брать автографы и благодарили. Видимо, с ними никто серьезно и на хорошем уровне до сих пор никто не разговаривал. Я-то говорил о молодости, о ее значении в дальнейшей жизни человека, о значении литературы и искусства в построении судьбы. А потом я выпустил троих своих студентов: Лешу Тиматкова, Лешу Тихонова и подвернувшегося Мишу. Была, не была! Он оказался в приемной, Пусть пробует. Потом Миша мне признался, что это в первый раз. Ну, что, голубчик, попробовал сок отравы? Леша Тиматков бы, как всегда, убедителен. Мне всегда кажется, что при разговоре со зрителем, Леша внезапно взрослеет. А может быть, это ипостась поэта, который взрослый, когда у него взрослые стихи. Был ли мальчишкой Бодлер? И вот, кстати, еще один довод, что производит что — то не образование, а самообразование и внутреннее возвышение. Вырос Леша Тихонов — его перевод из Гесса был по русским словам безукоризненным. Надо внутренне нацеливать его на аспирантуру. Интересные стихи были и у Миши. Он талантливо с юмором держит аудиторию.

После выступления я поговорил с милой женщиной — библиотекарем суворовского (?) музыкального училища, находящегося в Теплом Стане возле Севастопольской дивизии. Она говорит, что шесть последних лет фонды библиотеки не пополняются, в том числе нет и периодики.

Вечером по ТВ г-н Березовский из Нью-Йорка долго распинался, почему он не хочет возвращаться в Москву, чтобы встретиться со следователем по делу «Аэрофлота». Какая назойливость здесь вопрошающего телевидения, кто оплатил этот дорогостоящий канал. Стало, конечно, ясно, что Борис Абрамович, словно опытный рецидивист, готовился к этому побегу давно: передача акций ТВ «интеллигенции». У интеллигенции их будет труднее потом национализировать. Естественно, как у нас в стране принято, под мошенничество подверстывается политика. Как стремительное внезапное обогащение, так и политика: Быков, Гусинский, Березовский. Это лишь первый эшелон.

16 ноября, четверг. Утром работал над дневником — редактирование старых кусков. А когда приехал на работу, обнаружил, что меня уже ждет Ольга Васильевна с готовым заявлением. Заявление я отправил в отдел кадров, но постепенно мое довольно благостное настроение принялось испаряться. Через Ирину Николаевну я выяснил, что у О.В. вообще было ощущение, что я могу не допустить ее до работы. Но тут же старательная бухгалтерия дала мне справку о ее зарплате перед уходом в декрет. Я опять подивился, до чего шустрая девица. У главного бухгалтера, оказывается, был приработок, она еще работала у себя же экономистом учебного отдела. И теперь этой матери-одиночке надо по закону платить ту же сумму, что и до отпуска — около 3 тысяч рублей, и за бухгалтера, и за учетчика. Причем, воистину, брань на вороту не виснет. Она, оказывается, согласна работать главбухом без права подписи и со всеми ее выговорами. Мысль такая — фразу, естественно передали — «Есину 65, а мне только 30. Он подохнет, а я еще долго буду работать». Мне надо с ней сразу же подписывать договор. А на кого, на какую должность? Если «главбуха», значит, я признаю, что я ее и в нынешнем состоянии вижу главбухом? Ну, нет, милочка. Усугубилось вся эта странная ситуация еще и тем, что мне только что стало известно о неком визите А. Д-ча в сопровождении Феди и Баженова в общежитие, где они рассуждали, где будет магазин и как они модернизируют гостиницу. Шестидесятипятилетнего ректора уже нет, и витает хозяйственный разбор. И чего собственно я в случае такого долгосрочного прогноза барышни буду ее жалеть? Себя надо жалеть. Значит просто так, жалеючи, от нее и, главное, ее от бухгалтерии не отторгнешь. План у меня уже вызревает. Не самый плохой план. Здесь как в восточных единоборствах — побеждает то, кто умеет ждать.

17 ноября, пятница. Технология написания дневника, если я не пишу несколько дней такова: выставляю на экране отсутствующие числа, а потом по всем сразу пунктам начинаю заполнять. Постепенно все обрастает подробностями, деталями, все вспоминается.

В пятницу выяснилось, что мои евреи окончательно меня опять накрыли. Я, как дурак, ежедневно ездил в общежитие, переселял наших матерых ВЛКашников на другие этажи, освобождал седьмой этаж под комнаты для еврейских детей, под их жилье покупал новые простыни, но вот уже месяц освобожденные комнаты пусты, а милые хасиды из Марьинской синагоги не чешутся. Где наша взаимная симпатия с Ароном, выпускником медицинского вуза, где наши планы реконструкции седьмого этажа? Мы терпим убытки и упускаем выгоду. А ведь вроде договаривались, что через две недели мгновенно дети будут заселены, и начнется оплата. А разве новая дорогая охрана в общежитии не связана была с этим проектом? В пятницу я твердо решил, что ждать больше не могу и решил заселять верхний этаж студентами гуманитарного экономического института. Они будут жить по трое и платить по 1000 рублей в месяц. Здесь у меня и еще один расчет: чем плотнее заселение, тем меньше возможностей к злоупотреблениям.