Всё это там, где крайний ряд лачуг

И новые дома, что узкогрудо

И робко выступают из-под спуда

Лесов, чтоб видеть, где начнется луг.

Весна всегда там теплится чуть-чуть,

В бреду подходит лето к этим доскам,

Неможется деревьям и подросткам,

И осень лишь повеет чем-нибудь

Далеким, примиряющим: зарю

Там нежно плавит вечер на равнине,

И брезжит стадо, и пастух в овчине

К последнему прижался фонарю.

Деревца горят в оконных рамах,

Как пирамидальные костры.

В застекленных параллелограммах

Блещут свечи, бусы и шары.

Посмотри, вверху над небоскрёбом

Встала Вифлеемская звезда.

Даже небо кажется особым,

Сделанным из голубого льда.

Мы пойдем бродить с тобой без толку

За веселой цепью огоньков,

Всю тебя осыплю я, как ёлку,

Золотым дождем моих стихов.

Вот он снежный, уличный, старинный,

Радостный рождественский уют.

И витрин высокие камины

Заревом прохожих обдают.

Вот и ты застыла изумленно,

Бронзовым окном поражена,

Точно там не звери из нейлона,

А блистает клад с морского дна.

Закипает вечер снегопадом

Светятся снежинки на бегу.

У окна стоят с тобою рядом

Ангелы босые на снегу.

В горячей и пыльной столице

Ты книгу Толстого открой.

И вдруг с типографской страницы

Запахнет землею сырой.

Как будто проходим мы лугом,

Как будто мы полем идём,

Как будто он вспахивал плугом

Вот этих страниц чернозём.

Бродильные крепкие соки,

Пахучие соки земли,

Вот в эти толстовские строки

Тяжелым составом вошли.

Пускай они кажутся грубы,

Но плотно друг в друга войдя,

Сколочены фразы, как срубы

Одним топором без гвоздя.

Толстому ль вколачивать ровно

Искусства заржавленный гвоздь.

Он слов непокорные бревна

С размаху сбивал на авось.

Героя по-своему строя,

С него он соскабливал грим,

Что толку в типичном герое,

Он должен быть неповторим.

Зачем приукрашенность Анне,

Наташе к чему ореол?

Толстой их не вывел в романе,

А просто на землю привел.

Я знаю, что неба не хватит.

Немного

у неба

осталось

времени.

Потомки

какой-нибудь паклей

законопатят

Прорву космической темени.

Еще я небо в живых застал!

У меня еще

место

в звездном театре.

Быть может, остались еще места

Всего поколения на два,

на три.

Мне уже

на земле

не хватило земли.

Был я

едва подростком,

Когда землю

с обеих сторон

от меня отсекли,

Оставив

узкой дороги полоску.

Ничего у меня не было,

Только одна дорога.

Но над дорогою было небо

И было его много.

С небом

была в моей кружке водица.

С небом —

краюха хлеба.

А когда-нибудь человек родится,

И ему не достанется

неба.

Вечная темень вселенной.

Атомных ламп

сияние синее.

Город

с гигантской антенной.

Город,

построенный из алюминия.

И миф о закате и солнечном свете

Толкует

профессор

в университете.

— Вот этот

мрак,

над нами разверстый,

Черная

яма

вселенной —

Находится

в веденьи министерства

Санитарии

и

гигиены.

Где

мнилась

архангельская труба

Древним

небопоклонникам,

Туда,

в темноту,

в ракетах-гробах,

Мы запускаем

наших покойников.

Мы землю

не засоряем отбросами,

Рассадником эпидемий!

Отбросы —

атомными насосами

Вышвыриваются

в верхнюю

темень.

Кто видел солнце?

Мы знаем, что нет, его:

Будь оно

в месте

самом укромном,

Радара

диск фиолетовый

Его бы нащупал экраном приемным.

Кто видел

когда-нибудь

звездный проблеск,

В который верили многие?

Небо

для нас —

это только область

Канализации

и

мифологии.