Сценарий Леонида Генриховича был принят еще прежним руководством нашей редакции. Тогда же было решено, что к съемкам я приступлю весной 1987 года.
Фильм-спектакль предполагает соединение натурных и студийных съемок. Добиться органичного перехода из мира живой природы в мир декораций — дело весьма сложное. И удается это лишь тогда, когда натура снимается в условной манере, созвучной условности студийного интерьера. И в смысле своего оформления «Портрет» заставлял меня волноваться. Ведь там столько мест действия: бедная и богатая мастерские художника с множеством масляных портретов, аукцион, светские салоны, ресторан, редакция, бальный зал... Сколько необходимо павильонов, сколько средств... А средства на телеспектакли отпускаются крайне скупо даже по отношению к телефильмам, которые (возможно сейчас положение изменится) в мое время были золушками по сравнению с детьми большого кинематографа. И как соединить декорации с натурными съемками? Эту вторую проблему мне помог разрешить Вилар — его световые колонны в «Дон Жуане». Виды Петербурга будем снимать в лучах светового дождя, что создаст и определенную атмосферу настроений. Но что делать с павильонами?
Над декорациями работал художник Стас Морозов. Мы много беседовали с ним о будущем спектакле. Однако своих заготовок он мне не показывал, отговариваясь тем, что представит сразу макет. И вот в один из дней, когда я сидел над режиссерским сценарием, думая над построением мизансцен, попадая почти в тупиковое положение при обозначении переходов из одного места действия в другое, явился Стас и протянул мне макет, который весь умещался на одной площадке.
Отношения между художником и режиссером могут складываться двояко. Либо они находятся на разных полюсах понимания, и тогда это неудача спектакля. Либо мысли их созвучны, что рождает интересное решение.
Предложение Стаса, казалось, соответствовало моим мыслям и вместе с тем было настолько необычным, настолько многое поворачивало по-другому, что я вынужден был взять макет домой для его тщательного обдумывания. Просидев над ним довольно долго, понял — Стас сделал невозможное. Он разместил многочисленные места действия спектакля в одном павильоне, ничего не упустив. Конечно, это несколько меняло построение мизансцен, но я с удовольствием подчинился художнику. Стасу принадлежит и еще одно весьма остроумное решение: для того, чтобы наполнить мастерскую Чарткова портретами, мы фотографировали действующих лиц спектакля, а затем обводили масляными красками их изображения. Такое умение оправдать пословицу «Голь на выдумки хитра», с одной стороны, не может не привести в восхищение, с другой, порождает щемящий до боли вопрос: почему? Почему талантливые люди должны не просто интересно решать спектакль, но и ломать голову над тем, как достойно свести концы с концами? Ведь мы выходим сразу на миллионную аудиторию, что не подвластно кинематографу. Так почему же нас материально ставить в такие условия, чтобы потом сказать: а вот в кино это бы сделали лучше. Предоставьте нам равные возможности, а потом судите.
На, а пока таких возможностей нет, мне хотелось бы вспомнить и еще одного человека, сделавшего в «Портрете» почти невозможное — художника по костюмам М. Савицкую, которая из нищенского обихода ТВ сумела создать костюмы для всех персонажей нашего спектакля. А ведь это густонаселенный спектакль, где масса эпизодических ролей, которые, тем не менее, должны исполнять большие актеры. Но, видимо, Гоголь настолько притягателен, что я встречал и понимание, и согласие. К нам пришли Б. Иванов, Л. Целиковская, В. Филиппов, А. Котов, создавшие интереснейшие образы: человек-орден, дама, заказывающая портрет дочери, представительное лицо, издатель. Был и еще один весьма значительный эпизодический персонаж, исполнение которого я поручил не драматическому актеру. Прежде чем назвать его фамилию, позволю себе предысторию. Во время съемок «Тевье-молочника» я вдруг увидел человека, который заставил меня вздрогнуть и спросить у помощников: «Что он тут делает? Немедленно уберите его с площадки». И услышал в ответ: «Что вы? Как можно? Это же наш балетмейстер». А дело было в том, что лицо Иосифа Ильича Слуцкера удивительно напоминало мне изображение таинственного человека в восточных одеждах из «Портрета» Гоголя. Почти тогда же я сказал Иосифу Ильичу, что, если буду делать спектакль по этому произведению, то он получит немую, но весьма важную роль. Справился с ней, на мой взгляд, Слуцкер прекрасно, как и со своей обязанностью балетмейстера, поставившего в нашем спектакле «Портрет» ряд танцев.
Исполнение главных героев доверил актерам А. Кутепову (Читатель) и М. Зонненштралю (Чартков). Игру Кутепова самыми добрыми словами отметила в «Литературной газете» поэтесса Лариса Васильева, а о Мише... о Мише, видимо, необходимо сказать и несколько слов самому. Впервые на Зонненштраля обратил внимание как на студента второго курса Щукинского училища. На третьем предложил ему крошечный эпизод в телефильме «Призываюсь весной». Однако случилось так, что на съемки, которые проходили довольно далеко от Москвы, не приехал актер, исполнявший тоже эпизодическую, но важную для фильма роль «главного хулигана». Кто же выручит? Обратился к Мише: «Сможете?» И хотя его эпизод был совершенно иным, он мгновенно перевоплотился. Вспомнил об этом при работе над четырехсерийной картиной о Маяковском, пригласил Зонненштраля и не ошибся. Миша убедительно читал воспоминания Мейерхольда, Шостаковича. Во время съемок в Чехословакии предложил подумать ему над образом Чарткова, ведь и внешние данные говорили «за». Миша согласился. Он заранее знал о роли и мог готовиться. Это было важно, особенно, если учесть, что времена продолжительных репетиций, как и досъемочных сдач фактически сделанного спектакля, к сожалению, миновали, и мы были весьма ограничены во времени. На съемки спектакля давалось 15 дней. Репетиций было крайне мало. Мне казалось, что вторая часть «Портрета» наиболее сложная для молодого актера, и внимание уделял именно сценам этой части нашей постановки.
Еще в Ленинградский период моей жизни как театральный режиссер я был приглашен в Финляндию для постановки нескольких музыкальных спектаклей. Там обратил внимание вот на какой момент. Если мне не надо было заглядывать в синхронный перевод, чтобы понять происходящее на сцене, значит актеры окончательно сжились с образами своих героев и могут выходить на зрителя.
Подобной «проверкой» я пользуюсь и на телевидении, когда отключаю звук и слежу только за изображением на мониторе. Если актер захватывает и убеждает меня своей пластикой, то это уже определенная гарантия, и можно вслушаться в звуковое решение роли.
Так вот, Зонненштраль прошел все репетиционные проверки и был весьма убедителен во второй, сложнейшей части нашего спектакля. Первая же не вызывала опасений — молодой человек должен был играть своего ровесника. Но вот, однако же, в начало роли Миша как следует и не вскочил. А времени на доработку не было. Тут еще «ветряные мельницы»...
Съемки в павильоне думал делать после натурных. Но они откладывались с весны до осени. Нервничал, ведь мы нашли дом на тринадцатой линии, где, по Гоголю, жил Чартков, и снимать хотелось не только под световым дождем, но и под натуральным снегом. Конечно, поздней осенью это тоже возможно, однако спектакль надо было сдать в январе следующего года. Наконец нам объявили, что в Ленинград мы вообще не поедем и либо должны все отснять в павильоне, либо отказаться от постановки. Отказаться от спектакля, к которому стремился так долго, я не мог. Но все эти бессмысленные препоны, губительное равнодушие к творческим порывам, незаинтересованность в качестве выпускаемой в твоей же редакции продукции убеждало меня в мысли, что «Портрет» — последняя моя работа на телевидении. И я должен сделать все от меня зависящее, чтобы выполнить ее как можно лучше.
Выйти из трудного положения помогли все тот же Стас Морозов и операторы Ю. Исаков и А. Пугачев. Решили сделать большой фотоколлаж с видами Петербурга и, переключая на них камеры, обойтись без натурных съемок. Операторы работали замечательно. Это был, если можно так сказать, союз льда и пламени: Юра, тяготеющий к достоверности, и Саша, удивительно чуткий к телевизионной условности (достаточно вспомнить отснятый им «Фауст» М. Козакова). Я мог полностью на них положиться и, не думая о телекамерах, заниматься с актерами. Мне кажется, что критика справедливо оценила прекрасные съемки Исакова и Пугачева.