ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
В 1941 году на вступительных экзаменах в киноактерскую школу я читал поэму В. Маяковского «Во весь голос», читал одного из своих самых любимых поэтов, творчество которого, казалось, прекрасно знал со времен ученичества. А через некоторое время «Во весь голос» зазвучала для меня с черной граммофонной пластинки в исполнении Василия Ивановича Качалова. От неожиданности перехватило дыхание – мне приоткрылся иной поэт, глубокий, многогранный, тот Маяковский, мимо которого, не задев, прошла школьная программа. Позднее в училище имени Щукина Павел Иванович Новицкий, преподававший русскую и советскую литературу, скажет: «Человек открывает для себя Маяковского всю жизнь. Более того, уверен, что этого поэта будут открывать заново в каждом новом историческом периоде. Безмерный талант всегда современен, но при этом он всегда еще и «глашатай грядущих правд».
Новицкого считали трудным человеком. Он смел не признавать метода социалистического реализма, противопоставляя ему романтический реализм. Был критикован, избит словесно, но на компромисс не шел. Да и преподносить Маяковского так, как он, в конце сороковых годов мало кто решался. Ведь еще совсем недавно творчество поэта замалчивалось, и близился елейно-глянцевый период чугунно-бронзовых авторитетов. Против которых категорически восставал Новицкий. Своими лекциями он заставил влюбиться в личность и творчество Владимира Владимировича весь курс. И вместе с Маяковским учил молодых людей не просто ненавидеть мещанство, но и распознавать его в любой среде, в том числе и творческой. Может быть поэтому в свои молодые годы я был столь заворожен сатирой поэта. Читал сатирические стихи по Всесоюзному радио. В Ленинграде мечтал поставить «Баню». Но впервые серьезно подойти к Маяковскому удалось только на Грузинской студии телевидения.
Когда приехавший из Москвы в командировку Николай Карцов во время одной из дружеских бесед поставил в укор то, что люди, живущие рядом с Багдади, до сих пор не создали ничего о великом поэте... Заговорили о жизни Маяковского, стали читать его стихи и решили вместе с Карцовым поставить документальный фильм. Через несколько недель после отъезда Николая Пантелеймоновича из Москвы пришел сценарий. Весьма своеобразный сценарий, поскольку написан он был фактически Маяковским: на автобиографию поэта ложились точно подобранные стихи. Надо было воссоздать строчки поэта о себе на экране. Вместе с оператором Нагорным мы отправились в путешествие по Грузии. В группу, кроме режиссера фильма и оператора, входили еще директор картины, художник, ассистент. Все боготворили Владимира Владимировича, и его стихи звучали беспрерывно. Они вдохновляли нас на поиски, и мы открывали между Саирме и Багдади гору, которая своими очертаниями напоминала рвущуюся ввысь фигуру поэта, дом, где жили Маяковские, могилу отца...
Поскольку я никогда прежде не снимал документальных фильмов, не знал законов документалистики, то, руководствуясь опытом художественного кино, нарушал их всячески, вводя игровые моменты, хотя соблюдал педантично факты и хронологию событий. Например, Маяковский в автобиографии вспоминал о приездах гостей. На экране мы решили этот момент следующим образом. Сначала показывали грузинский стол, уставленный блюдами, затем пустые стулья занимали гости в фотографическом изображении. Постепенно гости исчезали один за другим, оставив после себя пустой стол. Эпизод со студентом Глушковским, который сливался в воображении поэта с Евгением Онегиным (написанным в одну строчку), мы превращали в веселый мультик. Наконец, фильм начинался с того, что профессор, которого играл ваш покорный слуга, вел экскурсию по музею. Именно его рассуждения прерывал голос Маяковского (артиста В. Маратова), и громовое «Я сам» переключало внимание телезрителей на рассказ поэта о себе, а нерадивый профессор улетучивался из кадра.
Повторяю, что не осмелился бы на такие вещи, если бы знал, как надо снимать документальный фильм. Но мои вольности были хорошо восприняты. «Багдадские небеса», как я уже упоминал о том в главе, посвященной Грузии, получили награду Первого Всесоюзного фестиваля телевизионных фильмов в Киеве. И мы с Карцовым решили продолжить экранизацию автобиографии Маяковского.
Московскому периоду жизни поэта, событиям 1906-1917 годов посвящалась вторая серия картины «Глашатай грядущих правд». Название третьей серии «Моя революция» говорило само за себя. Эта заключительная часть должна была охватить самое плодотворное в творчестве Владимира Владимировича пятнадцатилетие.
При съемках нам очень помогали сотрудники музея Маяковского. Не могу не отметить также интересное решение всевозможных перебивок и мультиков, которые предложил московский художник А. Грачев.
Несмотря на то, что фильм тепло был встречен критикой, неоднократно повторялся в эфире, я испытывал чувство неудовлетворенности. Третья серия казалась смазанной и неудачной. Не без оснований вынужден был признаться себе, что захлебнулся в обилии материала.
Мне хотелось восполнить пробелы и упущения, вот почему, уже работая на ЦТ, я вновь и вновь возвращался к творчеству любимого поэта. Близился юбилей Владимира Владимировича – восьмидесятилетие, к которому взялся подготовить три передачи: «Поэзия Маяковского», «Маяковский о любви», «Маяковский смеется». Особо запомнилась вторая. И своим оформительским решением, когда в ряд выстроились персонажи поэмы, вернее их картонные фигуры с прорезями вместо лиц. Лица появились одновременно с актерами, которые, зайдя за рисованные силуэты, читали строчки стихов и поэм. И, конечно же, запомнилась передача своими исполнителями. Ведь это была одна из первых работ на телевидении Натальи Гундаревой. Еще будучи студенткой Щукинского училища, Наташа выделялась среди товарищей, а это был один из самых сильных курсов Катина-Ярцева, где учились К. Райкин, Ю. Богатырев, Т. Сидоренко... Так вот, повторяю, Наташа выделялась и своим лиризмом, и юмором, и неистовым темпераментом, уже тогда в ней чувствовалась самобытная актриса. Я пригласил ее в свой телеспектакль по повести Короленко «Нестрашное», где Павла Семеновича исполнял Г. Бурков, Гаврилу – А. Галевский, а Наташа должна была играть Елену. И поскольку в спектакле, направленном против обывательского покоя, бессмысленной сутолоки жизни, где отказ от борьбы неминуемо ведет к нравственной гибели, Гундарева проявила себя достойно, то вполне резонно было предложить ей параллельно выступить в передаче, в которой с одинаковой силой звучал и гимн любви, и приговор мещанству. Вместе с Наташей произведения Маяковского читали А. Галевский и В. Смехов. Именно Смехов попросил меня послушать одного молодого актера из Театра на Таганке, страстного почитателя Владимира Владимировича. Так я познакомился с Леонидом Филатовым. Инсценировка «Маяковский о любви» стала его телевизионным дебютом и началом наших добрых и подлинно творческих отношений, которые продолжались вплоть до «рокового Сирано».
К юбилею Маяковского удалось сделать и еще одну передачу – с монитора снять фильм-спектакль «Во весь голос». Кроме знаменитой поэмы в него вошли отрывки из пьесы «Баня». По определению критики, в фильме-спектакле тесно переплелись элементы эстрады, цирка, буффонады. Мне казалось, что эти жанры органичны языку поэта. В этой постановке были в основном заняты актеры театра «Современник»: Т. Лаврова, Т. Дегтярева, Е. Козелькова, А. Покровская. Вновь участвовал Л. Филатов, играли Р. Суховерко и А. Вилькин.
Позднее с Леонидом Филатовым мы поставили два моноспектакля. Сценарист Ю. Шведова предложила литературную композицию по поэме «Владимир Ильич Ленин» и стихам Маяковского о вожде революции. Мы решили снять этот моноспектакль в музее Владимира Ильича. Филатов переходил из зала в зал, и развернутая экспозиция как бы становилась документальным подтверждением поэтических строк. И нельзя было не поразиться точности Маяковского, его чуткой верности фактам.
Около десяти раз вышла в эфир наша передача и получила массу хороших откликов. Мне было жаль лишь того, что мы ее сняли в черно-белых тонах. И поэтому инсценировку по поэме «Хорошо» решили сделать в цвете. Читал Леонид на фоне интерьеров Музея Революции, Музея Маяковского и Музея архитектуры, поскольку именно там мы нашли эскизы будущего градостроения, о котором так мечтал поэт.