Викниксор выслушал, попробовал смутить говорящего ему из строя Сашку своим пристальным взглядом и короткими вопросами, но Сашка не смутился — всё высказал и теперь ждал ответа.

— Мое решение неизменно, — медленно заговорил Викниксор. — В школе все должны подчиняться общим правилам. Исключений ни для кого нет — таков закон… Если вы не занимаетесь в кружках, то взамен этого должны нести другую работу по школе.

Но строй волновался… Второй класс перешептывался, толкался.

— Говори, говори, — шептали ребята, выпихивая Старостина.

— Виктор Николаевич… — рассудительно заговорил, выходя, Старостин, — пущай старшие занимаются — им нужно, а мы работать будем… А то надоели все экскурсии, и ни хрена в них пользы…

Викниксор рассердился, покраснели затопал ногой.

— Пошел на место! — закричал он. — Сопляк! Учить меня вздумал! Без обеда! — И, давая понять, что все разговоры кончены, скомандовал:

— Смирно!..

Занятые в этот день чрезмерной работой, старшие торопились: приходилось рассчитывать время, чтобы выкроить из него еще и для учения. Но утром заниматься почти не пришлось. Пока носили воду, пилили и кололи дрова, мели двор и улицу, — время прошло до полдня, а потом Викниксор придумал убирать огород, и ребята освободились лишь за полчаса до обеда. После обеда надо было мостить кирпичом двор. Здесь кто-то предложил делать всё сообща, и оказалось, что работа пошла много легче и быстрей. И ребята повеселели.

Они кончили, когда другие шкидцы еще не сделали и половины ежедневной работы.

— Ну, теперь всё, — со вздохом поднялся Голый и улыбнулся. — Теперь заниматься.

Все встали с мостовой и, с усилием расправляя спину, тоже улыбались.

— Мирно всё и без бузы, — сказал Иошка, опуская закатанные рукава. — Всё в порядке, можно сказать.

Начали умываться.

Около кухни поднялся хохот, гогот, визг… Выскребывали из кадушки последние остатки воды, шаркая по дну ковшиком. Ругалась кухарка Марта, отнимая ковшик. Сашка облил Голого Барина и оба, завизжав как поросята: помчались по двору.

— "Держи"!..

Неожиданно из-за угла сада вышел Викниксор.

— Что такое? — остановился он. — Что за беготня. Почему вы не работаете?..

Кончившие работать старшие стояли возле кухонного крыльца. Иошка сидел на перилах.

— Мы своё сделали, — сказал Иошка, не вставая. — Всё правильно, Виктор Николаевич.

Этот веселый тон и то, что Иошка, говоря, продолжал сидеть на перилах, и то, что Голый с Сашкой, несмотря на окрик, не остановились сразу, раздражил и без того нервничавшего Викниксора.

— Ничего нет правильного, — сказал он, сдерживаясь и подходя ближе. — Ничего нет правильного, — повторил он. — Вы старше и сильнее и потому сделали все быстро…

— Нет, — ответил Иошка. — Это потому, что мы работали сообща, по-фабричному…

— Это дела не меняет… Вы должны были работать больше, вдвойне.

Ребята загалдели…

— Ка-ак?

— Когда же заниматься?..

— Это несправедливо…

— Прошу не разговаривать, — оборвал крики Викниксор. — Доделайте сначала работу…

— Мы сделали…

— Я сказал: вдвое…

У Голого еще раньше дрожали от обиды губы. Он не выдержал и закричал в лицо Викниксору:

— Довольно вам издеваться… Что мы — скотина, что ли?..

Викниксор оглядел его.

— В четвертый разряд! А вы, — он повернулся к остальным: — за работу!

И ушел…

— А мы работать не будем, — неслышно прошептал ему вслед Червонец. — Не будем!

На него испуганно взглянули и шикнули. Но Голый рассердился и полным голосом прокричал:

— Не будем!

— Не работать…

— Бастовать — и к чертям!..

Работать никто не пошел.

Викниксор чувствовал, уходя от ребят, что поступил несправедливо. Даже обида на них, которую он старательно при этом вспомнил, уже не казалась ему утешительной. Он старался оправдаться тем, что всё-таки это им будет на пользу. Им меньше будет времени хулиганить.

Так оправдывался он перед собою, но был неспокоен.

Он не мог понять, что те, старшие, которые пришли в Шкиду оборванными, тринадцатилетними шкетами, теперь выросли, развились и были даже образованнее халдеев, без педагогического опыта, без охоты к работе, набранных с бору да с сосенки, по биржам и отделам труда.

Эти люди, за редким исключением, больше годные в дядьки и надзиратели, призваны были учить и исправлять трудных детей, детей с повышенными способностями и чувствительностью, детей, превратившихся в юношей…

И это непонимание было причиной, почему школа так круто стремилась под уклон.

Работать ребята не пошли. За ужином и вечерним чаем все безразлично ждали, что вот-вот разразится гроза.

Но ничего не случилось. Викниксор забыл о ребятах, а вечером уехал в город, думая там поспокойней провести пару деньков и посоветоваться с доктором относительно своих почек.

— Так как же ребята? — в третий раз спросил Голый Барин.

Спальня молчала.

Ребята, закутавшись в одеяла, сжавшись лежали по койкам, но не спали. Спать не могли.

— Бастовать…

Лежали… Сашка, уткнувшись лицом в горячую подушку, лежал, думал: "Зря хлопочет Голый, ничего не выйдет, будет буза; надо поговорить с Викниксором, как говорили раньше, — а не бастовать"… Иошка думал: "Три года говорили с халдеями — хватит; не бузить надо, не разговаривать, а бороться". И Будок, Кубышка, Адмирал, Червонец, другие думали: "Как же так?., бастовать?., сразу?., вдруг? Завтра"?..

— Бастовать!..

— Погоди, — угрюмо сказал Будок. — Сразу ведь так нельзя, подумать надо…

— Это определенно, — загудели кровати. — Подумать надо… Сразу нельзя…

— А что думать? — закричал, сорвавшись, Голый. — Мало кирпичей потаскали, мало в пятых разрядах посидели, да?.. Ждать будете, просить будете. Да? Думаете, простит Витя, что мы сегодня не работаем? Думаете, забудет? Да?..

— Не забудет, — вздохнул из темноты Кубышка. — Ох не забудет, Витя, вспомнит! Он сейчас в город уехал, а потом вспомнит.

— Фана..

Ребята зашевелились, Иошка сел на кровати.

— А, по-моему, лучше всего поговорить с Витей, — глухо в подушку начал Сашка. — Зря волыним, ребята… Что Витя Голого в четвертый разряд перевел…

— Врешь, врешь, Сашка! — вскочил Голый. — Мне на разряд наплевать, тут не разряд, тут мы все, — мы бастовать будем…

— Ну и забастуем, — нудно продолжал Сашка. — А младшие работать будут. Оставят нас без жратвы, переведут кого в четвертый, кого в пятый разряд, а кого и вышибут…

— Не пугай, — тихо уронил Иошка: — не испугаемся… С младшими сговориться надо. Как думаете, ребята?..

— Обязательно надо! — загалдели ребята. — А то как же одним?.. Бастовать — так всем. Надо кому-нибудь сходить к ним.

— Я схожу, — выскочил Голый, — я с Андрюшкой.

Прошло несколько минут после ухода Голого, и ребятами снова овладело сомнение. Им уже живо представлялась та расправа, которой они подвергнутся завтра, все как-то вдруг ощутили свою беспомощность и бессилие. Но отступать было поздно, и отступать никто не решился бы.

— Помню я… — неуверенно заговорил Адмирал, — на гимнастике… Шел и стал отставать… А Спичка ка-ак шмякнет меня палкой… в приюте это.

— Так то раньше! — закричал Будок, — то в старое время, тогда действительно били… А в Шкиде в прошлом году Аксютку отвозили… Наследил кто-то в классе, а халдей один — Хрящиком звали — и говорит Аксютке: "это ты"… Аксютка говорит: "нет"… Хрящик говорит: "убери". Аксютка говорит: "это не я"… Хрящик Аксютку за шиворот. Аксютка Хрящика в пузо. Хрящик Аксютку по кумполу — загнулся парнишка… Тут набежали халдеи и поволокли его в изолятор… А потом как вечером отправляли его с ментами в реформаторий…

— За што?..

— Дык он же Хрящика по пузу треснул… Когда вели его вечером, смотрим — голова у него вся разбита в кровь,

— Халдеи?..

— Не-е… Он в изоляторе об стенку головой бился. Психом был… Так разве с психом можно?..

— А Женьку как отвозили?..