XVII

— Как вы сказали? Ах да! Ревельон… Так… Хорошо, я буду… — Шардэн положил трубку и повернулся к Жанине. Перед ним сидела маленькая парижанка, точно соскочившая с жанровой картинки. Придумать такую невозможно. Яркая, живая мордочка молодой женщины выражала неудовольствие.

О чем, собственно, они говорили? Шардэн это прекрасно помнил. Жанина только что спросила: «Почему же все-таки ты не вступаешь в партию?» — и Шардэн со своей адвокатской логикой пустился перечислять причины. «Во-первых, потому, что есть вещи, в которых так мне свободнее. Во-вторых, потому, что жизнь привела меня к вам, поставила рядом с вами, но не слила нас воедино. В-третьих, потому, что я должен помогать переделывать мир…» Как раз в этот момент их разговор прервал телефонный звонок.

Если бы этот разговор происходил по сценарию, написанному Шардэном, он не смог бы придумать более выразительного ответа. В это утро Первого Мая мсье Кадус приглашал своего главного юрисконсульта на званый обед, который состоится в тот же вечер. Обед дается в честь зятя и дочери мсье Кадуса. Мсье Кадус приносит извинения, что не передал приглашения раньше, и просит мсье Шардэна быть непременно…

Шардэн любил минуты, когда жизнь ставит неожиданные препятствия, когда приходится бороться с людьми или самим собой хотя бы для того, чтобы лучше разобраться в себе. Он улыбнулся Жанине.

— Вот видишь, сегодня вечером я должен быть в гостях у капиталиста, у трестовского воротилы…

И они заговорили о другом. Шардэну было сорок лет, и он не имел ни малейшего желания портить себе редкие свободные часы. Странно, что в это первомайское утро его заставили опять подумать о Кристиане. Столько лет прошло, но она по-прежнему оставалась его великой любовью. «Женщина из далекого прошлого», — говорил он себе, желая утешиться. Забыть ее ему не удавалось.

Если он отдал Кадусу вечер, давно обещанный Жанине, то на это у него были причины. Необходимо было разобраться в себе. Не вполне ясно, почему эта молоденькая женщина-фотограф сидит сейчас здесь, рядом с ним. Они встретились в Вене, на Конгрессе сторонников мира, и понадобилось немало случайностей, чтобы снова встретиться в Париже. В конце концов первомайским утром можно мечтать о чем угодно…

Серенький, тусклый денек прошел незаметно. Женевская конференция кончилась неплохо. Фостер Даллес уехал обратно в Соединенные Штаты. Похоже, что американская интервенция во Вьетнаме не состоится. Возможно, что война вообще отодвигается на неопределенный срок.

Шардэн повел Жанину завтракать в маленький ресторанчик на берегу Марны. Оттуда они поехали в Сент-Антуанское предместье поглядеть на народную демонстрацию, которую правительство не успело запретить. Они увидели «принятые меры» воочию — патрули жандармов и гард-мобилей были повсюду. Спрятавшись в машине, Жанина незаметно щелкала фотоаппаратом.

На лугу Рельи, где происходила демонстрация, они смешались с успокоившейся, освободившейся толпой. Демонстрация прошла благополучно, и настроение у Шардэна поднялось. Наверно, все-таки придет день, когда жизнь станет светлой и ясной, как надежды, о которых кричали эти десятки тысяч женщин и мужчин.

Позднее, прощаясь с Жаниной, он шепнул:

— Насчет твоего сегодняшнего вопроса… Такому человеку, как я, нелегко решиться, нелегко сказать да или нет… Ты понимаешь, ведь выбор тут окончательный…

По улыбке молодой женщины он догадался, что она ожидала от него и другого выбора. И, очевидно, тоже окончательного.

Пришло время, когда наш мир должен повернуться вокруг оси. В этом Шардэн был убежден и ждал от этого поворота решения всех личных проблем. В другое время и в других обстоятельствах он ни за что не согласился бы встретиться с Ревельоном. Дело было не в том, что Ревельон был мужем Кристианы; в глазах Шардэна он был символом тех, кто составил свое богатство на войне. За годы работы с Кадусом Шардэну приходилось встречать самых разных людей. Однако сегодняшний обед никак нельзя было назвать служебным.

Шардэн хотел понять намерения Кадуса. Значит ли все это, что Ревельон перебежал в другой лагерь? Или, наоборот, мсье Кадус несколько испуган оборотом дел на Женевской конференции? Шардэн решил не торопиться.

Ma авеню Фридланд он явился последним из всех приглашенных. В гостиной его представили сенатору от независимых, который был как две капли воды похож на Его Превосходительство Жозефа Ланьеля, председателя Совета Министров, однако братом Его Превосходительству не доводился. Супруга сенатора казалась столь же близкой родственницей супруги Президента Республики. Коренастый, с попорченным лицом отставного боксера депутат Ривьер в прошлом представлял в палате Народный Фронт, но почел за благо покинуть его. Он гордо стоял возле молоденькой жены, которая в своем бледно-голубом платье казалась только что выпущенной воспитанницей пансиона «Небесных Ласточек». Если память не изменяла Шардэну, она приходилась кузиной мадам Кадус. Кристиана издали сделала Шардэну приветственный знак, и тут же он заметил Ревельона, стоявшего за спиной мадам Кадус. Шардэн никак не ожидал увидеть его таким киногероем, породистым, крепким, даже с каким-то благородством в манерах… Мсье Кадус не замедлил представить их друг другу.

Филипп тоже воображал себе Шардэна совсем другим. Он много слышал об адвокате, и тот рисовался ему чем-то вроде мсье Кадуса в молодости. А перед ним стоял очень высокий, худощавый человек с надменной осанкой. На висках у него серебрилась седина, и уже сейчас было видно, что с седыми волосами он будет еще красивее. Кадус, казалось, был занят лишь ими двумя. Во всяком случае, он несколько поспешно освободился от дамы в строгом английском костюме, с коротко подстриженными прямыми черными волосами, которая казалась типичным синим чулком. Когда она отошла, Кадус сказал:

— Вам придется иметь с ней дело, Филипп. Она ведает моими экономическими связями с заграницей.

Кадус умолк. Он дал им время, чтобы они, как боксеры после удара гонга, могли примериться друг к другу. Затем он медленно заговорил:

— Наш Шардэн, дорогой Филипп, — потомок известной династии судейских крючков. Рядом с этой фамилией Кадусы — просто мелкие буржуа. Один Шардэн состоял в Личном Совете короля Франсиска Первого. Знаменитый художник Шардэн — их родственник. В то время когда Кадусы были простыми седельщиками, предок Жоржа был профессиональным финансистом. Он стал «генеральным фермером» при Людовике XIV, в наши дни это примерно соответствует посту министра сельского хозяйства…

Говоря это, Кадус думал, что из двух мужчин, стоявших перед ним, Шардэн, со своим костистым и гордым лицом, кажется более опасным.

— Признаться, — закончил Кадус, — я никогда не понимал одного: что мешает нашему дорогому Шардэну вступить в коммунистическую партию?

Шардэн громко засмеялся. Решительно, этот вопрос сегодня в моде.

— Позвольте, Кадус, раз я работаю с вами…

У Шардэна был низкий и звучный голос, который он сам слушал с видимым удовольствием.

— Не приписывайте мне власти, которой у меня нет. Разрешите, Шардэн, закончить ваш портрет. Вы великолепно защищаете мои интересы от иностранной конкуренции. Вы хотите, чтобы к тому моменту, когда ваши идеи восторжествуют, наследство, которое я оставлю, было богатым и в полном порядке…

— Кадус, вы передергиваете. Я говорил о Франции!

— Действительно, дорогой Филипп, Шардэн говорил мне, что в его глазах я имею некоторое национальное значение. Я капиталист, но все же являюсь частью общефранцузского имущества. Когда его друзья придут к власти…

Шардэн простер руки, точно держал невидимый сноп. Он был истым адвокатом, и теперь казалось, что адвокатская мантия на мгновение прикрыла его хорошо сшитый костюм.

Глядя на Филиппа, он сказал торжественно:

— Вот уже шестнадцать лет, Кадус, как мы работаем вместе. Наше сотрудничество сумело пережить войну, оккупацию, освобождение, план Маршалла…