Как может подтвердить любой человек, имеющий отношение к хоккею, вратари — это особая порода, потому, видимо, что им приходится вставать на пути шайбы, выстреливаемой со скоростью полтораста километров в час, часто — в голову. Некоторые вратари — веселые везунчики, как например, Грант Фюр (Grant Fuhr) и Майк Вернон (Mike Vernon), и кажется, что у них совершенно нет забот. Так они справляются с ситуацией. Другие — наглухо закрытые, такие, как Патрик Руа.

Трэвис Скотт больше подпадает под вторую категорию. Он — серьезный парень, спокойный, можно сказать — размышляющий. Когда я думал о нем вне тренировок, именно эти мысли несколько беспокоили меня. Все, у кого я интересовался, говорили мне, что он — по-настоящему хороший командный парень и партнер, но тихо делающий все по-своему. Я подумал: «Да… это может превратиться в проблему». Потому что, когда я ввожу хоккеистов в команду, всегда учитываю, насколько они вольются в коллектив и справятся с новой ситуацией. По Трэвису у меня сложилась запутанная картина, потому что некоторые говорили: «Нет-нет, он очень сильный духом человек». Так что нам пришлось присматриваться к нему. Он очень спокоен. И наблюдателен. И в нем чувствуется сила. Его присутствие ощущается. Когда он выходит на лед тренироваться, он полностью погружается в работу.

Я знаю, что случаются моменты, когда он бывает раздражен. Вратарю здесь приходится нелегко, потому что во время тренировки партнеры по команде могут сделать двадцать пять пасов от центра круга до сетки ворот. Я пытался говорить ребятам, чтобы они бросали по воротам, но они не делают этого. Иногда с другого конца катка доносится громкое «Fuuuuuuuck», и, не оборачиваясь, я знаю, что это Трэвис. Потому что хоккеисты так изобретательны и мастеровиты, что практически заводят шайбу пасами в ворота. Еще одно сильное отличие для него — объем работы на земле, который мы проделываем во время тренировочного сбора. Тренер вратарей у нас — Юрий Шундров, из Киева, работник украинской федерации хоккея, он заставляет этих парней прыгать через препятствия — то, чего Трэвис никогда не делал. Вот вам пример. Игра у нас будет через два дня. Сегодня утром мы собрались в десять часов, и провели с ребятами получасовую разминку в спортзале. Затем полтора часа позанимались на льду. После льда мы поднялись в тренажерный зал для занятий плиометрией (упражнения, при выполнении которых мышцы развивают максимальное усилие в кратчайший период времени — прим. пер.) и работы с тяжестями. Так что, Трэвис оказывается в совершенно новой для него обстановке, поскольку в Американской хоккейной лиге приходится так много ездить, что проводить хорошие тренировки вне льда просто нет возможности. Я доверяю ему, потому что он проявляет вполне достаточную приспосабливаемость. До сих пор он успешно проходил этот тест, но нынешняя ситуация означает для него огромные изменения и вызов, и нам придется постоянно отслеживать ее.

На второй или третий день пребывания здесь Линда напекла ему шоколадного печения. Он сказал: «Здорово! Пока сохраню, отнесу домой, в квартиру». Он был просто поражен этим жестом — тем, что кто-то думает о нем. Линда живет здесь уже несколько дней и постепенно привыкает, но даже простейшие мелкие вопросы могут оказаться тяжелой задачей. Пример: у нас есть пластиковая карта российского банка, и сегодня утром Линда позвонила мне на работу: «Дэйв, я только что была в двух разных банках с нашей карточкой, она не работает. У нас вообще есть деньги на счету?» Да, есть. Я сказал: «Не волнуйся. Скорее всего, в банкомате просто кончились деньги». Ну, конечно, так оно и оказалось. Дело кончилось тем, что мы обошли пять разных банкоматов, и все они были пусты — потому что на выходные дни их иногда не заполняют. Поэтому, если в пятницу вечером не позаботишься, к полудню субботы зачастую остаешься у разбитого корыта.

29 августа

Если бы вы увидели тренировки или игры моей команды, на вас произвело бы впечатление общее мастерство и количество пасов, даваемых игроками. Однако, если начать анализировать чуть глубже, и рассматривать не столько количество пасов, сколько их «ценность» или преимущество, достигаемое пасом, — вы пришли бы к тому же выводу, что и я.

Мы слишком много передаем шайбу без особой цели, особенно когда пересекаем синюю линию атаки. Я начинаю понимать, что это будет существенной частью моей тренерской задачи: принуждать наших хоккеистов забрасывать шайбу в сетку ворот. Для нас характерно делать так много лишних передач, что мы проскакиваем зону поражения ворот, уходя в зону, откуда голы не забиваются. Стоя за скамейкой во время игры, я вдруг подумал, что нам интересно, скорее, развлекать публику распасовкой, чем забивать голы. Мы начинаем играть так заумно и артистично, что становимся сами себе врагами; в конце концов, плохой пас становится началом контратаки соперника, при этом нам сложнее обороняться из-за усталости вследствие старательных усилий развлечь болельщиков. Я надеюсь, что эта мысль постепенно дойдет до команды, и к середине сезона я устраню эту тенденцию в игре нашей команды. Я не жду, что она исчезнет полностью. Я был бы рад, если бы она даже проявлялась время от времени — мы были бы менее предсказуемой командой, против которой сложнее защищаться.

30 августа

Сегодня, работая в своем кабинете перед тренировкой, я услышал нечто необычное: звуки тишины. Никакой привычно ревущей музыки из раздевалки; никаких звуков ремонтных работ из столярки, где хоккеисты доводят свои клюшки. Я выглянул из-за двери, прошел по коридору, вошел в раздевалку и оказался посреди церковной службы. Священник Русской Православной церкви с двумя певчими ходили по комнате, разбрызгивая святую воду на хоккеистов. Хоккеисты стояли, склонив головы, у своих шкафчиков. Это был совместный молебен за успешный и свободный от травм сезон. Медленно отойдя в уголок, чтобы наблюдать эту торжественную церемонию, я вновь поймал себя на мысли — насколько всё теперь совершенно по-другому в России.

31 августа

Наступило время конечного этапа подготовки к регулярному чемпионату. Название этого этапа — Кубок Ромазана, и здесь это — очень важное событие. Это турнир, в котором мы выступаем в качестве хозяев, он проводится в честь отца магнитогорского хоккея — Ивана Ромазана, который был директором металлургического комбината до Рашникова. Ромазан скончался от инфаркта в молодом возрасте — пятидесяти пяти или пятидесяти шести лет. Во дворце висит его портрет; его здесь глубоко уважают за то, что он вывел магнитогорский хоккей на уровень XX века. Как гласит история, после Олимпиады-80 строительство каких- либо спортивных сооружений в России было заморожено, потому что Олимпиада оказалась очень затратной. Но Ромазан убедил Москву, что он строит объект культуры — театр. На самом же деле он строил крытый хоккейный стадион. И в конечном итоге это помогло клубу выйти в Суперлигу.

Все тренеры команд-участниц посетили могилу Ромазана. Вместе с ними были его вдова, дочь, и, по моим прикидкам, еще человек 70–80 — целый автобус плюс два микроавтобуса. Мы все возложили цветы. Было много венков, у всех в руках было по розе; по одному человеку все подходили и клали цветок у основания большой статуи. Это был не бюст, а именно статуя. Это была очень торжественная церемония. Огромное уважение к этому человеку и ко всему, что он сделал для хоккея в Магнитогорске, впечатляло.