– А потом будет продолжение о том, как Шевченко разматывает все это дело. Представь себе: следователь идет по следам, вычисляет подозреваемых, предъявляет обвинения, выступает на суде…

– Уголовное дело глазами сыщика, – понимающе оценил Сергей.

– Причем честолюбивого сыщика.

– Я слышал, что ему не хватает подленьких качеств, чтобы попасть в номенклатуру и пойти на повышение.

– Да, я тоже так считаю. У каждого эксклюзивного материала есть своя цена, говоря о которой…

– Давай все по порядку. Я согласился работать здесь на нескольких условиях. И одно из них – изрядный гонорарный фонд на мое усмотрение. Обещаю, что тебе заплатят прилично.

– Сколько это «прилично».

Он откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

– Ну, это… скажем… сто двадцать пять тысяч рублей.

– Сережа, а не маловато?

– Это как смотреть: сумма в десять раз больше средней недельной зарплаты.

– В десять? Неужели? Ну что ж, цифра довольно верная. Только она должна относиться к гонорару, в десять раз превышающему месячную зарплату.

– Ты требуешь полмиллиона рублей?

– За первую статью, а за два продолжения – по двести пятьдесят.

– Нет, нет и нет. Четверть лимона за первую и по семьдесят пять за продолжения.

– Почему бы нам не облегчить труд твоих бухгалтеров и не округлить гонорар до трехсот за первую и по стольнику за последующие? – предложил я, протянув руку на мировую.

Секунду-другую Сергей колебался, а затем хлопнул меня по ладони.

– Ну что ж, вполне справедливо. Пол-лимона за все про все. – Он рассмеялся и ткнул меня в бок карандашом. – А теперь мы должны сделать все, чтобы наш вариант вестерна поспел бы к утреннему выпуску.

– Да я тут же переделаю его. Выдели мне только местечко, где бы присесть…

– Нет, нет, не надо. Ты же и без того всю ночь просидел над ним, разве не так?

– Да, но…

– Да и вид у тебя такой.

– Чувствую себя нормально. В самом деле.

– Лицо у тебя бледное, как восковка. А измученный автор выдает вымученные тексты, друг мой. Чтобы хорошо писать, нужны собранность и энергичность.

– А еще что? Твои советы?

Вместо ответа он затянулся сигаретой и выпустил клуб табачного дыма, затем потянулся к внутреннему переговорнику и нажал кнопку.

– Древний? Древний, зайди ко мне. Сейчас же.

На другом конце редакционной комнаты из-за стола быстро вскочил молодой человек и помчался к нам.

Густые пряди каштановых волос падали ему на лоб и на ворот рубашки. В голубых джинсах, расстегнутой куртке, он выглядел так, словно только что вернулся с концерта рок-музыки в парке Сокольники. Сергей познакомил нас, и я увидел, что моя фамилия, не в пример начинающим лечение алкоголикам в доме культуры, ему ничего не говорила. Он был уже из другого поколения, которое не ощутило на себе влияние диссидентов.

– Товарищ Катков принес нам материал, – объяснил Сергей. – Эксклюзивный. Такой, что сделает очередной наш номер довольно примечательным. Но нужно, чтобы ты прошелся по тексту.

Прыткий газетчик самонадеянно кивнул головой и начал внимательно просматривать страницы рукописи, словно уже «причесывая» их.

– С первого взгляда, отредактировать ее пара пустяков, а на деле… – заметил он с улыбкой и пошел к себе, но потом, что-то подумав, обернулся и добавил: – Ну и работенка.

– Он неплохой литсотрудник. Очень даже толковый, – успокоил меня Сергей. – Может раскопать интересный материал для репортажа и очерка, выверить факты, умеет писать и ничего не боится. Он на голову выше всех этих пацанов, которые и пикнуть боятся наперекор Кремлю. Один из самых многообещающих молодых журналистов, которых я перевидел за много лет.

– Не забудь еще упомянуть его крепкое рукопожатие, бьющую через край энергию и наглость. Естественно, он мне сразу же не понравился.

Сергей от души рассмеялся.

– Он и мои писания разносит в пух и прах. Подожди, стоит мне зазеваться, тут же окажусь за дверью, выпихнет. А ты знаешь, почему политические передряги называют оттепелями, а?

– Ну, это метафора весны, возвращение к жизни, оживление.

– Нет. Потому что пробираться сквозь эти перипетии, все равно что идти по тонкому льду.

– Тогда тебе нечего волноваться, должно быть, парнишка сделает все в лучшем виде. – Вставая, чтобы уйти, я неожиданно почувствовал, что уже старею и перестаю понимать молодежь.

– Подожди! – бросил Сергей и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. – Опусти-ка вон ту занавеску.

Потянув за шнур с кисточкой на конце, краем глаза я заметил этого молодца в редакционной комнате: он сидел за столом, но не тюкал на машинке, а оживленно болтал по телефону. Интересно, о чем и с кем? В этот момент я услышал за собой стеклянный звон. Сергей достал из серванта бутылку водки и пару стаканов. «Столичная», что ли? Хотя водку в Москве в ту пору достать было легче, чем мясо и свежие овощи, правительство все равно лучшие сорта приберегало на экспорт и в продажу не пускало.

– Никогда не пей на троих, Николаша, – усмехнулся Сергей, разливая водку. – Потому как не узнаешь, кто тебя заложил, – повторил он известную шутку.

– Но только не тот из двоих, кто приносит с собой «Столичную».

– Разумеется. Он достает эту водку на черном рынке и тем самым нарушает закон. Стало быть, с милицией он не дружит. Значит, остается другой.

– Совсем не обязательно… – Я еще ниже опустил занавеску на стеклянной стенке, отделяющей нас от общей комнаты. – Возможно, что тот, кто нарушает закон, уже на крючке у милиции и закладывает других.

Сергей ухмыльнулся и согласно кивнул.

– Ну, будь здоров, – сказал он, чокаясь со мной.

Осушив стакан, он вытер губы ладонью и посмотрел на меня с любопытством: с чего это я тяну резину и не пью?

И я шлепнул свой стакан тоже. Черт возьми, меня же никто сюда не тащил. Что я жду? Одобрения от Веры? Может быть. На встрече с московскими алкоголиками, бросающими пить, настаивала она. Где же она сейчас, когда я так в ней нуждаюсь?

Я уже ехал домой, был в метро, как вдруг запищал мой бипер. Слава Богу, значит, она жива и не сидит на Лубянке, в Лефортово или в лагере ГУЛАГа. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я уже на полпути уловил тонкий запах ее духов.

– Вера! – крикнул я и стремительно ринулся к двери, которая оказалась незапертой.

Как я и представлял себе накануне вечером, Вера свернулась калачиком на софе и читала. Ее светлые волосы мягко легли на одно плечо, нош были укутаны одеялом, но вместо книги она читала копию моего репортажа.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

– Подонки хреновы! – с горечью воскликнула она, отложив страницы в сторону и протянув мне руки, чтобы обнять. Лицо ее порозовело от гнева.

– О ком это ты?

– О Шевченко и его подонках. Двое его болванов без стука вломились сюда и уволокли с собой.

– Шевченко? Что это с ним?

– Ему не понравилось, что я сообщаю тебе кое-что.

– Тебя похитили? Да как он посмел! Мы же…

– Забавного тут ничего нет.

– А я и не шучу. Мы же с ним договорились. Он предоставляет мне эксклюзивное право, а я, так сказать, содействую его продвижению по службе.

– Начальник следственного управления Шевченко, – по слогам, с чувством произнесла Вера. И, показав пальцем на страницы, лежащие на софе, добавила: – Если они не помогут, то и все другое пойдет коту под хвост.

– Написано ведь неплохо, правда?

– Здорово, черт возьми. – Она глубоко вздохнула и в недоумении пожала плечами. – Но я чего-то не понимаю.

– Я полагаю, Шевченко убежден, что мне известен человек, в кого стреляли, и что я об этом напишу.

– Ты всегда говорил, что у тебя есть обязанности, которые мне не по нраву. Теперь я убеждаюсь, что это действительно так.

– Он что, устроил все, чтобы тебя выгнали с работы?

– Нет. Но за два дня прогула мне не заплатят ни копейки.

– А я метался, звонил тебе домой, в милицию. Звонил даже в этот чертов КГБ.