Уже смеркалось, когда мы подъехали к кафе «Граница», оказавшемуся типичной припортовой забегаловкой, сложенной из неотесанных связанных тросами бревен, с узкими оконцами, похожими на амбразуры. Я вышел из машины и направился к входу. В воздухе уже заметно похолодало, изнутри доносился активный звон пивных кружек и перестук метательных дротиков. Остановившись в дверях, я принялся внимательно разглядывать присутствующих. Рафика не было видно. Я пробрался на другой конец пивнушки – тот же результат. Уже собрался было уходить, как вдруг в кучке гогочущих метателей дротиков заметил приметную твидовую кепку.

– Катков! – Рафик тоже увидел меня. – А я читал твой очерк. Здорово написано.

– Спасибо за комплимент.

– Вот уж никогда не думал, что я «таинственный тип среди елок», но спасибо, что не назвал фамилии.

– Мы же об этом договорились.

– Но ты ведь заявился сюда не для того, чтобы выслушивать похвалы? – Теперь он смотрел на меня с сомнением.

– Конечно, не за этим. Имеется капуста.

Легким кистевым броском Рафик метко послал последний дротик в цель и повел меня к столику, стоящему в сторонке.

– Капуста, капуста, – шел и приговаривал он, имея в виду не эту овощную культуру, а конвертируемую валюту. – Капуста – это ключ.

– Не будь таким уваренным. Этих торгашей обозлили до чертиков, до того, что они, паразиты, чуть не прикончили меня, Может, теперь они и не захотят иметь с нами дело.

– Да они запросто поубивают друг друга из-за таких денег, уж поверьте мне.

– Шевченко считает, что эти ордена стоят здесь порядка тридцати миллионов рублей.

– Стало быть, по нынешнему курсу это, черт побери, тридцать тысяч долларов. А заказчик достанет такие деньги?

– Уверен. Даже больше, если потребуется.

– Может потребоваться больше, если не поторговаться как следует.

– Вы хотите сказать, что если тот человек, у которого сейчас ордена, узнает, что нам требуются именно они и только они, что конкурентов у него нет и что цена…

Я замолк, заметив, как в зал через боковую дверь быстро проскочил какой-то человек. Да это же тот самый тип в узком пальто! Он крадучись приближался к нам, вытащив из наплечной кобуры пистолет. Прозвучал выстрел.

Я рыбкой нырнул под стол и, перевернув его, прикрылся им как щитом. Рафик же выхватил из кармана пистолет и открыл ответный огонь. Посетители с криками и воплями бросились в поисках укрытия, бесприцельный огонь усилился. Выстрелы следовали один за другим почти беспрерывно – шестой, седьмой, восьмой… Пули так и впивались в дерево, отскакивали рикошетом от бетона. Я скрючился за столом, вздрагивая при каждом выстреле. Тишина наступила разом, в зале повис дымок, запахло порохом, послышался стук и шум отодвигаемой мебели, люди поднимались с пола. Я потихоньку выбрался из-под перевернутого стола.

Несколько речников склонились над телом стрелка, распростертым на полу. У него была прострелена грудь, кровь заливала лацканы пальто. Пуля уложила его наповал, и люди вокруг него, не теряясь, тащили мало-мальски ценные вещи.

Я пробился сквозь кучку мародеров и увидел, что Рафик привалился спиной к стойке бара, прижимая ладони к животу. Рубашка у него намокла от крови, сочившейся между пальцев.

– Вызовите «скорую помощь»! – крикнул я в толпу.

– Не надо, – прохрипел Рафик сквозь зубы. – Никакой больницы. Там сразу же докладывают милиции об огнестрельных ранениях. Они…

– Вызовите, черт бы всех побрал, вызовите!

– Нет, – умолял Рафик, морщась от боли. – Милиция… Они…

– Ты что, умереть хочешь?

Он решительно кивнул головой и попытался выпрямиться:

– Да лучше сдохнуть, чем попасть за решетку, на нары…

– Нет, ты не пойдешь в тюрьму и не умрешь. – Я помог ему встать и повел к выходу.

Таня Чуркина, должно быть, решительно настроилась заполучить назад отцовские награды, ибо пальба и шумиха в забегаловке ее не испугали, она ждала меня. Но когда я вывалился из двери в обнимку с раненым Рафиком, у нее даже челюсть отвисла. Мы заковыляли к машине, и она с готовностью бросилась ко мне, помогая усадить Рафика на заднем сиденье. Похоже, ее совсем не волновало, что кровь может запачкать новенькую обивку «Лады».

– Поедем как можно скорее, прямо по осевой. Адрес: Мясницкая, 63.

– Зачем? – опасливо встрепенулся Рафик, он побледнел, едва Чуркина прибавила скорость. – Что там такое?

– Там живет доктор.

– Лучше найти такого, который заткнется, если дать ему на лапу, – слабым голосом пошутил он.

– Он еще лучше – ему можно довериться.

– Ты уверен?

– Нет. Но я когда-то был женат на этом докторе.

13

«Лада» Тани Чуркиной мчалась по Садовому кольцу, затем повернула на Мясницкую и покатила уже по старой Москве. Заметно темнело.

– Последний дом справа, – подсказал я Тане. – Поворачивайте в этот проулок.

Как и многие дома в исторической части города, дом 63 реставрировался, поэтому его фасад закрывали леса, а у парадного подъезда громоздилась куча всякого строительного мусора. Лихо выкручивая руль, Чуркина подъехала к ступенькам лестницы, ведущей к служебному входу.

Поставив тормоза машины на ручник, она быстро выскочила и побежала вперед, чтобы открыть дверь.

– Надо перевязать рану, чтобы прекратилось кровотечение, – объяснил я Рафику, приводя его в сидячее положение. В уголках рта у него мелькнула слабая улыбка. Он был очень бледен и вот-вот мог потерять сознание. Я уже просунул под него руку, чтобы он не завалился, но в этот момент подбежала Чуркина.

– Дверь заперта, – сообщила она.

– Вот черт! Посидите с ним.

Подбежав к двери, я дернул ее изо всех сил – да что толку. Я вскарабкался по шатким лесам наверх и заглянул в окно – там оказался приемный покой, народу полным-полно – все стулья заняты. Несколько больных стояли в очереди к регистрационному столику, за которым усталая медсестра что-то торопливо записывала в журнал. Да, моя бывшая жена была права, когда решила избавиться от меня и от бремени политической обузы, связанной с моим диссидентством.

Следующее окно было задернуто занавеской полностью, если не считать некоей щелки. За столом сидела с какой-то историей болезни сама Александра Серова, женщина, обещавшая мне любовь, уважение и ласку до гробовой доски. Видимо, она только что отпустила одного больного, а другой еще не вошел. Она одна. Это то, что надо.

Только я хотел стукнуть в окно, как она встала и пошла к двери; медицинский халат негнущимися складками топорщился у нее на спине. Я негромко постучал. Она остановилась и оглянулась вокруг, ища глазами, откуда стук. Я снова постучал, уже громче и настойчивее. Тут она посмотрела на окно и с опаской подошла к нему, загородив собой мою щелку.

– Александра?! – тихонько позвал я. И тут все завертелось.

Впервые за долгие годы мы очутились лицом к лицу. Увидев меня на строительных лесах, она испуганно отшатнулась, раскрыв глаза и явно не доверяя себе. Через изморозь стекла я разглядел, как в тумане, классические черты ее лица, похожие на нарисованные. Как всегда, она была прекрасна, от нее так и веяло целительной добротой Гиппократа, предназначенной страждущему больному.

Сейчас я помнил лишь одно: нужно спасать жизнь, уходящую из человека, что сидит там, в «Ладе».

– Служебный вход заперт! – крикнул я, энергично показывая на него руками. – Дверь, Алекс! Открой дверь!

– Обойди кругом! – громко пояснила она, не догадываясь, почему я заглядываю в окно с лесов.

– Не могу. Нужна срочная помощь – несчастный случай, черт возьми. Давай, Алекс. Открой эту хренову дверь.

Она отпрянула от окна, кивнула головой и заторопилась, недоуменно глянув на меня напоследок.

Спрыгнув со стропил, я поспешил к «Ладе». Чуркина помогла вытащить Рафика, после чего, не говоря ни слова, уехала, подняв в воздух облако всякого мусора. Я перенес Рафика по ступенькам к двери, запор лязгнул, и она открылась.