(6.21) И тогда вытащили гвозди из рук Господа и положили Его на землю. И земля вся сотряслась, и начался великий страх. (22) Тогда солнце засветило, и стало ясно, что час еще девятый. (23) Обрадовались иудеи и отдали Иосифу тело Его, чтобы он похоронил тело, ибо видел, сколько благого соделал [Он]. (24) Взял же он Господа, омыл и обернул пеленой и отнес в свою собственную гробницу, называемую садом Иосифа. [431]

(7.25) Тогда иудеи, и старейшины, и жрецы, поняв, какое зло они сами себе причинили, начали бить себя в грудь и говорить: увы, грехи наши! грядет суд и конец Иерусалима [432]. (26) Я же с товарищами моими печалился, и, сокрушенные духом, мы прятались [433], ибо нас разыскивали как злодеев и тех, кто хотел сжечь храм [434]. (27) Из-за этого всего мы постились и сидели, горюя и плача ночь и день до субботы.

(8.28) Собравшиеся книжники, и фарисеи, и старейшины услышали, что весь народ ропщет и бьет себя в грудь, говоря: если при смерти Его такие великие знамения явились, то видите, сколь Он праведен! (29) Испугались они и пошли к Пилату, прося его и говоря: (30) дай нам воинов, чтобы мы могли сторожить Его могилу три дня, чтобы Его ученики не пришли и не украли бы Его и народ не решил, что Он восстал из мертвых и не сделал бы нам зла. (31) Пилат дал им центуриона Петрония [435], чтобы охранять гробницу. И с ним пошли старейшины и книжники к гробнице. (32) И, прикатив большой камень, вместе с центурионом и воинами привалили вход в гробницу. (33) И, запечатав семью печатями, разбили палатку и стали стеречь [436].

(9.34) Рано же утром, когда начался субботний рассвет, пришла толпа из Иерусалима и его округи, чтобы посмотреть гробницу опечатанную. (35) И в ту же ночь, когда рассветал день Господень [437], – сторожили же воины по двое каждую стражу [438], – громкий голос раздался в небе. (36) И увидели, как небеса раскрылись, и двух мужей, сошедших оттуда, излучавших сияние, и приблизившихся к гробнице. (37) Камень же тот, что был привален к двери, отвалившись сам собою, отодвинулся, и гробница открылась, и оба юноши вошли.

(10.38) И когда воины увидели это, они разбудили центуриона и старейшин, ибо и они находились там, охраняя [гробницу]. (39) И когда они рассказывали, что видели, снова увидели выходящих из гробницы трех человек: двоих, поддерживающих одного, и крест, следующий за ними. (40) И головы двоих достигали неба, а у Того, Кого вели за руку, голова была выше неба. (41) И они услышали голос с небес: возвестил ли Ты усопшим? (42) И был ответ с креста: да!

(11.43) А те обсуждали друг с другом, чтобы пойти и сообщить Пилату. (44) И пока они раздумывали, снова разверзлись небеса, и некий человек сошел и вошел в гробницу. (45) Увидавшие это вместе с центурионом поспешили к Пилату, оставив гробницу, которую охраняли, и возвестили обо всем, что видели, в сильном замешательстве и волнении говоря: истинно, Сын был Божий. (46) Отвечая же, Пилат сказал: я чист от крови Сына Божия, вы же так решили [439]. (47) Тогда все просили его приказать центуриону и воинам никому не рассказывать о виденном. (48) Ибо лучше, говорили они, нам быть виноватыми в величайшем грехе перед Богом, но не попасть в руки народу иудейскому и не быть побитыми камнями. (49) И приказал тогда Пилат центуриону и воинам ничего не рассказывать.

(12.50) Рано утром дня Господня Мария Магдалина, ученица Господа, опасаясь иудеев [440], охваченных гневом, не совершила у гробницы Господа [того], что обычно совершают женщины над близкими умершими. (51) Взяв с собой подруг, пошла к гробнице [441], куда был положен. (52) И боялись они, как бы не увидели их иудеи, и говорили: если и не могли мы в тот день, когда Он был распят, рыдать и стенать, то теперь у гробницы мы сделаем это [442]. (53) Кто же откатит для нас камень, закрывающий вход в гробницу, чтобы, войдя, мы сели около Него и совершили положенное? (54) Ибо камень был велик, и мы боимся, как бы кто-нибудь не увидел нас. И если мы не сможем, положим у входа то, что принесли в память Его, будем плакать и бить себя в грудь вплоть до нашего дома.

(13.55) И они пошли, и увидели гробницу открытой, и, подойдя, склонились туда, и увидели там некоего юношу, сидящего посреди гробницы, прекрасного и одетого в сияющие одежды, который сказал им: (56) кого ищете? не Того ли, Кто был распят? Восстал Он и ушел. Если же не верите, наклонитесь и посмотрите на место, где Он лежал, Его нет там. Ибо восстал и ушел, откуда был послан. (57) Тогда женщины, объятые ужасом, убежали [443].

(14.58) Был же последний день праздника опресноков, и многие расходились, возвращаясь по домам своим, так как праздник кончался. (59) Мы же, двенадцать [444] учеников Господа, плакали и горевали, и каждый, удрученный совершившимся, пошел в дом свой. (60) Я же, Симон Петр, и Андрей, брат мой, взяв сети, отправились к морю. И был с нами Левий, сын Алфеев, которого Господь… [445]

Наряду с апокрифами, подобными «Актам Пилата» и «Евангелию от Петра», представлявшими собой компиляцию и подражание новозаветным Евангелиям, появились и такие христианские произведения, которые были призваны заполнить своеобразные «пробелы» в канонических писаниях. Они не столько компилировали Евангелия, сколько добавляли, примыкали к ним. Верующих не устраивало, что Новый Завет ничего не говорит о детских и юношеских годах Иисуса (за исключением короткого рассказа Луки о путешествии 12-летнего Иисуса на Пасху в Иерусалим – 2:42-51). Уже во II веке возникли многочисленные апокрифы, где детство Иисуса описывается подробно и обстоятельно.

Формально продолжая евангельскую традицию, эти сочинения в сущности резко отличаются от новозаветных образцов и во многом даже противостоят им. Если новозаветные Евангелия являются именно Евангелиями в собственном значении этого термина (греч. εύαγγέΛιον – «благая весть», в смысле «весть о спасении, которое принес Мессия Иисус») и уделяют больше внимания проповеди Иисуса, нежели его биографии, то апокрифические Евангелия именуются таковыми только условно, являясь на деле почти что светскими развлекательными романами. Первые века нашей эры были временем чрезвычайного распространения такой литературы. Огромной популярностью пользовались произведения, описывающие невероятные приключения и чудеса, творимые богами и людьми. Даже реальные исторические личности неузнаваемо преображались в народных романах. Весьма показательна в этом отношении «Александрия», или «Роман об Александре», созданный во II веке и переведенный почти на все тогдашние языки. Македонский царь-завоеватель выступает в этом романе как сын чародея, его поход в Персию представлен как героическое приключение, наполненное встречами с чудовищами, карликами, великанами и прочими персонажами народной мифологии.

Конечно, массовые вкусы оказывали свое влияние и на христианские произведения. Рядовые члены христианских общин оставались теми же людьми, сохраняли ту же распространенную в обществе психологию и сказочно-фольклорное восприятие мира. То, что происходило с образом Александра Великого, происходило и с образом Иисуса Христа. Адаптированный в эллинистической среде, образ этот обрел те черты, которыми обычно наделялись сверхъестественные герои и античные божества. В апокрифических Евангелиях религиозное учение Иисуса отступило на задний план, уступив место рассказам о чудесах, подвигах и победах над противниками. Хотя и здесь преследуются определенные теологические цели, большей частью сказания эти вульгарны и примитивны.