Изменить стиль страницы

Нюйва не хотела ссориться с лунным зайцем, она даже по-женски сочувствовала ему. Решив любым способом разрушить великую земную любовь, она же и переживала за предчувствуемые ею трагические последствия этого разрушения. Нюйва не хотела, чтобы лунный заяц Юэ Ту догадался, кто был причиной крушения любви. Первобогиня решила использовать в своих коварных целях вечного хулигана, царя обезьян Сунь Укуна. Царь обезьян давно уже был виноват перед нею и другими небесными богами. То украдёт персик из сада бессмертия бабки Сиванму, богини Запада. То устроит дебош во время бала в Нефритовом Лунном дворце, умыкнет какую-нибудь лунную фею. За все его проделки царя обезьян давно уже хотели отправить в преисподнюю. В царство мёртвых, которым заведовала бабка Сиванму. Царь обезьян этим был напуган изрядно, готов был хоть чем услужить всесильным богам. Вот ему и поручила Нюйва тем или иным способом разрушить любовь, а принцессу Ли отправить обратно на луну.

Царь обезьян добрался до танской империи, расспросил у попрошаек и нищих, расположившихся у покоев принца, когда и куда выходит принц из своего дворца, узнал о их ежедневном посещении древнего храма, и отправился встречать влюблённых на развилку дорог, прихватив с собой своё волшебное копьё. Он решил сразу же поразить насмерть принца Тиу, и тем закончить историю любви. Ни жалости, ни сожаления злой и жестокий царь обезьян не испытывал.

И вот принц Тиу и царевна Ли стали прощаться с монахом, который никак не хотел их отпускать.

– Дорогие мои, прошу вас, я слаб, останьтесь в монастыре на ночлег. Мне будет легче с вами, – уговаривал их монах Чжунли, чувствующий своим бессмертным внутренним даром, что впереди влюблённых ждёт трагедия.

– Дорогой монах, конечно же, мы вам поможем, – отвечала царевна Ли. Они вместе с принцем отнесли монаха в его покои и провели с ним всю ночь. Монах Чжунли даже дрожал от напряжения всех своих сил, внутренне упрашивая небеса простить царевну, и даровать ей право земной любви… Так прошла одна ночь. На другую ночь всё повторилось. На третью… На четвертую… В императорском дворце заволновались – исчез принц. Послали гонца с требованием срочно вернуться.

Император-отец сам был сторонником скорой свадьбы сына, ему искренне нравилась его будущая невестка принцесса Ли и красотой своей, и простотой, заботливостью и нежностью. О чём ещё может мечтать родитель, даже будучи властелином могущественной танской империи? Он уже почти ненавидел неведомого ему монаха, который всё тянул-тянул, и никак не давал благословения небес на свадьбу. Император готовил пышную свадьбу, собирался в связи с этим обьявить помилование многим вечно осуждённым, заключить великий союз с северными царствами. Он уговаривал сына бросить эти походы в заброшенный храм в древнему монаху и обратиться к дворцовому священнослужителю, который готов был давно уже выполнить любой приказ своего императора. Он продумывал даже, с присущей всем восточным императорам жёсткостью, казнить нерадивого и строптивого даосского монаха, тормозящего скорую свадьбу.

В храм был послан гонец, принц обязан был выполнить приказ отца. Гонец прискакал на лошади, ещё одна лошадь для принца стояла рядом. Царевна Ли разрывалась между женихом и дряхлеющим монахом.

– Дорогой мой Тиу, я провожу тебя до дворцовой дороги, и вернусь в храм. А ты уж убеди отца, пусть дождётся благословения небес, – чуткая царевна, несмотря на все свои нежные чувства к принцу, всю поглощенность любовью, начинала догадываться, что небеса упрямятся из-за неё, и не из-за своих болячек дряхлеет на глазах древний монах. Царевна прихватила с собой и свой волшебный яшмовый пестик, которым она в лунной ступке смешивала целебные снадобья. Принц заметил волнения своей невесты.

– Дорогая Ли, может быть, я один быстро домчусь в императорский дворец и привезу с собой императорского лекаря, и мы вылечим монаха, – принц был уверен, что уговорит отца. Он даже мечтал привезти отца в этот дивный храм Небесной Чистоты. Он был единственным любимым наследником у владетеля огромной империи и знал о всепоглощающей любви отца к нему, об императорских надеждах на достойного наследника престола.

– Нет, одного я тебя не отпущу, – царевна обняла принца, и так, обнявшись, они пошли по лесной тропинке. За ними следовал гонец с лошадьми. Священный кот остался с монахом.

Только они вышли на большую дорогу, ведущую к дворцу, как навстречу принцу со своим волшебным копьём вылетел царь обезьян Сунь Укун. Еле успела царевна отклонить удар копья, нацеленный в сердце принца. Спасая своего любимого, царевна уже не думала ни о чём, она вновь преобразилась в боевого зайца, и со своей дубинкой ринулась на неизвестно откуда появившегося врага. Лунный заяц думал, что он легко преодолеет сопротивление взбесившейся обезьяны, тем более Юэ Ту сразу же узнала Сунь Укуна, а о его проделках были наслышаны все небеса. Сам по себе этот царь обезьян зайцу был не страшен.

– Ты хоть знаешь, с кем ты схватился? Сдавайся, если не хочешь смерти? – лунный заяц никак не ожидал, что царя обезьян послали самые грозные небесные силы. Она видела, что удар был направлен на принца Тиу, она защищала своего любимого, даже не думая о том, насколько принц удивится её превращению из нежной принцессы в боевого зайца. Она была уверена, что когда объяснит свою тайну любимому, принц поймет её. Её дубинка из яшмы отражала все удары обезьяньего копья, она стремилась поразить дубинкой самого Сунь Укуна. Как позже писали восточные поэты:

Знай: матерьял, из которого сделана

Эта дубинка, что славу стяжала, –

Яшма чудесная, яшма бесценная

Цвета бараньего свежего сала.

Сколько веков её мастер обтачивал,

Счесть не под силу и тайной науке:

Во времена первозданного хаоса

Это оружье попало мне в руки.

Царевна думала, что царь обезьян просто решил поживиться богатствами принца, устроить очередной свой обезьяний дебош и, узнав о ней самой и о волшебной дубинке, Сунь Укун поспешно отступит. Первым же мощным ударом она вбила царя обезьян в землю по колено. Царевна уже думала остановиться, не добивая обезьяну, лишь напугав её возможностями волшебной дубинки.

И, неразлучен с чудесной дубинкою,

Долго средь лунного жил я народца,

Долго толок драгоценное снадобье

Возле дворца, что Коричным зовётся…

Так предначертано было заранее,

Мне с наречённым сейчас пировать бы,

Ты же задумал расстроить мой замысел,

Чтобы не праздновать мне этой свадьбы?

Дерзостный, ищешь ты собственной гибели,