– Чем больше сгущаются подобные тучи, тем острее в обществе потребность прорвать темноту, осветить и развенчать какие-то укоренившиеся либо старательно укореняемые мифы. Не так ли?

– Безусловно. Я здесь поставил бы вопрос ещё острее. Приходилось развенчивать не только укоренившиеся мифы, но и мифы, наново созданные в каком-то лихорадочном порядке и массированным прессом вколачивавшиеся в головы людей с такой силой, на какую не был способен советский агитпроп. Самое отрадное в общении с людьми по поводу нашей книги было то, что мы удостоверились, как велико в умах людей сопротивление этому новому агитпропу. И какое подспорье сам Есенин и наша книга о нём оказывают в этой тяжелейшей интеллектуальной, духовной и душевной борьбе за русское самостояние.

– Не хотелось бы прерывать эту линию разговора, но вернёмся к созданию книги о Есенине. Как шла совместная с отцом работа над рукописью? Литературное соавторство – такая тонкая и сложная вещь, что не случайно во всей истории литературы – буквально считанные случаи удачных опытов на этой ниве.

– Отвечать на этот вопрос, с одной стороны, очень просто, с другой, – очень сложно. Приходится возвращаться к самому процессу работы над книгой. В моей творческой судьбе это был единственный случай именно совместного написания, после которого я сказал себе, что больше такого опыта никогда повторять не буду. Дело не в том, что мы как-то мешали друг другу или вносили какой-то дискомфорт в жизнь друг друга во время работы над книгой. Нет. Дело в том, что интенсивность творческого процесса была очень велика, приходилось соединять главы, совершенно по-разному и с разных концов написанные. К счастью, мы сразу решили не писать вдвоем одну главу, а разделили материал и обозначили в плане книги, кто какие периоды в жизни Есенина берёт. Тем самым работу облегчили, сделали ее более естественной. Но все равно без очень жёстких споров, без каких-то удвоенных, утроенных по силе размышлений над теми или иными моментами биографии, над теми или иными строчками отдельных глав обойтись, естественно, не могло. А ведь ещё стояла задача подогнать главы друг к другу так, чтобы не было стилистического зазора между ними. Нам удалось этого добиться: люди читали книгу и не отличали главы, написанные отцом, от глав, написанных мною. С одной стороны, для творческого человека эта характеристика самоубийственная. Но, с другой стороны, как будто сам Есенин потребовал от нас такой жертвы, принесенной лично для него. Хотя приносить её было, ой как непросто.

Хочу подчеркнуть, что сила и интенсивность мозгового, нервного и духовного напряжения в этот период была такова, что, разбирая накопленный за 20 лет материал, мы осмыслили его и написали книгу за два месяца. Это кажется невероятным?

Если бы мне сейчас кто-нибудь сказал, я бы тоже в это никогда не поверил. И тем не менее, это чистая правда, я говорю, как есть. Было такое ощущение, что это пишем не мы сами, а кто-то помимо нас.

– “Божья дудка”, говоря словами Есенина?

– Возможно.

– А когда открылись архивы в начале 90-х годов, как вы работали с ними? В повествование вошел такой обширный материал, который действительно в советское время был недоступен.

– Слава Богу, опыт работы с архивами у меня уже был. Поскольку я, можно сказать, многолетняя "архивная крыса", накопились навыки обращения с документами, рукописями, они многому способствовали в создании книги. Ведь впервые есенинские подлинники я взял в руки в двадцатилетнем возрасте. И с этого момента шло уже не просто эмпирическое чтение его стихов и попытки анализа тех или иных произведений. Это совмещалось с попыткой проникновения в его творческую лабораторию, в его непосредственную поэтическую работу над стихотворением, над его формой, над каждой строкой. Здесь уже шло постижение того, что водило рукой поэта, когда он писал ту или иную строчку или слово. Впрочем, я подхожу уже к той черте, которую не стоит переступать.

Во время чтения документов и накопления материалов открывались такие вещи, которые по самой своей природе, наверное, не могли укладываться ни в какую письменную или устную формулу. Я знаю страницы книги, где эти моменты присутствуют, можно сказать, за кадром, за написанным текстом и как бы сообщают ему необходимую музыку. А что касается новейших архивов, то безусловную помощь нам оказали сотрудники тогда еще Комитета государственной безопасности, давшие возможность ознакомиться с делами, заведёнными на крестьянских поэтов в 20-30-е годы. Тогда мы впервые увидели дело Есенина, заведённое в ЧК в 1920 году, знаменитое дело четырех поэтов 1923 года, а также все дела друзей Есенина: Николая Клюева, Сергея Клычкова, Василия Наседкина, Петра Орешина, Ивана Приблудного и других.

– То есть параллельно Есенину шло накопление фактуры для следующей книги, о крестьянских поэтах?

– Да, фактически одновременно с биографией Сергея Есенина у нас складывалась книга "Растерзанные тени", которая состояла из этих дел и комментариев к ним. Отдельными главами она печаталась в 1992 году на страницах "Нашего современника". Но само книжное издание состоялось тогда же, к юбилею Есенина в 1995 году в издательстве "Голос".

– А сборник "О Русь, взмахни крылами!", куда вошли стихи названных поэтов, вышел чуть ли не за 10 лет до этого – в 1986 году?

– Собственно, с него всё и началось. Потому что мы предложили издательству "Современник" выпустить антологию так называемой новокрестьянской поэзии. Тогда впервые подумалось о том, чтобы к 90-летию Есенина представить как единый литературный пласт это уникальное направление в литературе. Я нисколько не преувеличиваю, говоря о нём, как о направлении. У нас принято считать последним литературным направлением символизм. Но новокрестьянская литература обладает всеми признаками, свойственными именно направлению, которое, к сожалению, в таком качестве практически не рассматривалось. В лучшем случае, этих поэтов считали литературной группой рубежа 10-20-ых годов. С тех пор их произведения под одной обложкой, как представителей единого культурного пласта, никогда за все годы советской власти не появлялись. Можно сказать, на её излёте мы это сделали первыми.

После выхода антологии "О Русь, взмахни крылами!" появилась книга "Последний Лель", объединившая прозу крестьянской плеяды – от публицистики Клюева до "Чертухинского балакиря" Клычкова, романа "Завтра" Алексея Ганина и "Яра" Сергея Есенина. Только тогда этот пласт уже стал осмысливаться как совершенно отдельный, оригинальный, уникальный, обладающий колоссальным творческим и энергетическим зарядом и огромным влиянием на современную литературу.

– Я бы оценила это не только как литературный, но и исторический феномен. Ведь впервые за многовековую историю крестьянство России так мощно вышло на общественную арену, дав целое созвездие талантов не только в литературе, но и в науке, в музыке, живописи, в военном деле, в технике… Впервые пришло сословие из глубины народной жизни. И вы, наверное, очень вовремя заговорили об этом явлении.