Геннадий ИВАНОВ ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ТЮТЧЕВСКИХ ПИСЕМ

Вот уже пошёл второй десяток лет, как мы переживаем такое состояние, когда кажется, что всё рассыпается. Потеряны все цели и ориентиры. Все не конкретно, расплывчато, хаотично, противоречиво. Появляются бесчисленные прожекты — и тут же лопаются, возникают манящие образы — и, как миражи, обманывают.

Происходит то, о чем в "Закате Европы" писал Шпенглер: во времена стагнации общество нуждается в непрестанном поиске, выдумывании очередных идеалов. В нормальные времена люди не задумываются о них. Они у них в крови.

Но нужно ли нам выдумывать эти очередные идеалы? У России есть идеалы. Надо только вдуматься в свою историю, в свои ошибки, в свои победы.

Тут многое зависит от власти: будет она направлять усилия народа на обретение своих идеалов, или, наоборот, будет мутить воду или будет равнодушной…

Вопрос о власти всегда и везде ключевой вопрос. Образ ее сейчас тоже расплывчат. Одни хотят такую власть, другие — эдакую. А чего хочет она сама? Тут полный туман. Кризис власти ужасающий. Ошибок сделано много.

Но эти ошибки делались и сто лет назад.

Надо извлекать уроки.

К этому выводу я пришёл, перечитывая письма великого нашего поэта и мыслителя Фёдора Ивановича Тютчева. Оказывается, у него много размышлений на тему, скажем так, "власть в России". Суждения глубочайшие. Они настолько для нас актуальны, как будто написаны в наши дни. Они ощутимо приближают нас к пониманию, чем же должна быть у нас власть, какой она должна быть.

Впервые я читал письма Тютчева, будучи студентом. И тогда искал в них и находил мысли о творчестве, о поэзии, о жизни. А теперь стал читать — и пронзительнее всего воспринимал мысли о России.

Вот пишет поэт письмо Александру Михайловичу Горчакову, министру иностранных дел, в будущем государственному канцлеру: "Но не опасности создавшегося положения сами по себе пугают меня за вас и за нас. Вы обретете в самом себе достаточно находчивости и энергии, чтобы противустать надвигающемуся кризису. Но что действительно тревожно, что плачевно свыше всякого выражения, это — глубокое нравственное растление среды, которая окружает у нас правительство и которая неизбежно тяготеет также над вами, над вашими лучшими побуждениями".(Выделено здесь и далее, когда нет ссылок на автора писем, мною. — Г.И.)

Далее Тютчев более конкретно говорит о среде , в которой и он находится: "Всё, что я примечаю, всё, что я слышу вокруг себя, внушает мне как бы предчувствие невероятной подлости…". От кого он ждет этой подлости? От каких сил? От "всего антинационального по эгоизму или происхождению…". " И вот эти-то люди являются вашими естественными врагами… — говорит поэт Горчакову. — Они не простят вам разрушение системы, которая представляла как бы родственные узы для всех умов, как бы политическое обиталище всех этих убеждений. Это — эмигранты, которые хотели бы вернуться к себе на родину, а вы им препятствуете…".

Мне казалось, что в середине девятнадцатого века и слова-то такого в ходу не было — эмигрант. Видимо, его не было в нынешнем понимании, когда эмигранты у нас на каждом шагу: они и там, они и тут, они и на радио, они и на телевидении, они в Америке и в Израиле, и в Австралии, и в Лондоне… И все — наши эмигранты.

В тютчевском контексте — это люди, которые, будучи у власти, не думают о национальных интересах, думают, как бы "вернуться к себе на родину", или Россию, лишив самобытности и индивидуальности, изменить под эту самую свою "родину". Так было уже тогда. А сейчас-то из нас лепят кому что вздумается…

Кого-то из читателей может покоробить "по происхождению". Нет, Тютчев не был шовинистом. У него жены были немками. И вообще известно, что он не шовинист. Дело в другом. Было же засилье иностранцев в России. Хотя бы при Бироне. Это мы знаем даже из школьных учебников. Были другие такие периоды в нашей истории…

Сколько людей по происхождению были не русскими, не из России, а для России делали великие дела.

Тут определение простое: человек чувствует себя единым с Россией, заботится о её национальных интересах — это одно. Какой бы национальности он ни был. И другое — когда человек, живя в России, или, больше того, находясь в руководстве страной, не исповедует национальных интересов, предаёт их, продаёт, играет в них, преследует свои корыстные цели или вообще отстаивает интересы другого государства.

Власть должна прежде всего заботиться о национальных интересах. Попробовал бы Буш-младший или старший поставить "новое мышление" выше национальных интересов, развалить страну, а потом выставлять себя снова кандидатом в президенты…

Но чтобы отстаивать эти интересы, надо проникнуться национальным сознанием. Тютчев пишет Горчакову: "Перед лицом создавшегося положения и ввиду того, во что оно может превратиться, сам государь по вопросам внешней политики не менее вас нуждается в более твердой точке опоры, в национальном сознании, в достаточно просвещенном национальном мнении…".

К идеалу власти на Руси, в России: власть не должна быть безбожной. В письме графине Антонине Дмитриевне Блудовой поэт пишет: "Одним словом, власть России на деле безбожна, ибо неминуемо становишься безбожным, если не признаёшь существования живого, непреложного закона, стоящего выше нашего мнимого права, которое по большей части есть не что иное, как скрытый произвол. В особенности грустно и безнадёжно в настоящем положении то, что у нас все общество — я говорю об обществе привилегированном и официальном — благодаря направлению, усвоенному им в течение нескольких поколений, не имеет и не может иметь другого катехизиса, кроме катехизиса самой власти".

У нас идёт борьба за власть день и ночь, год за годом…

Конечно, видимо, со временем придут к власти люди истинно верующие, а не атеисты и не авантюристы.

Народ наш очень устал от демагогии и от риторики. И прежняя власть этим грешила, и нынешняя взяла на вооружение риторику.

В письме к Ивану Сергеевичу Гагарину, издателю сочинений Чаадаева, Тютчев писал: "Мне приятно воздать честь русскому уму, по самой сущности своей чуждающемуся риторики, которая составляет язву или скорее первородный грех французского ума. Вот отчего Пушкин так высоко стоит над всеми современными французскими поэтами…"

Конечно, в двадцатом веке мы, видимо, обогнали все страны по риторике, но пора возвращаться к себе. И в поэзии, и во власти.

Кстати, в поэзии риторики было не меньше, чем в президиумах.

О своих переживаниях севастопольского поражения (Крымская война) Тютчев пишет жене Эрнестине Федоровне: "Одним словом, несмотря на истинные чудеса храбрости, самопожертвования и т.д., нас постоянно оттесняют, и даже в будущем трудно предвидеть какой-нибудь счастливый оборот. Совсем напротив. По-видимому, то же недомыслие, которое наложило свою печать на наш политический образ действий, оказалось и в нашем военном управлении, да и не могло быть иначе. Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствие подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели".