Чтобы я не делал ничего —

Только жил и сохранял терпенье

И рассудка ясность — средь всего,

Что зовется светопреставленье —

Перед Страшным пред Судом Его.

* * *

Без вина черствеет сердце,

Рассыхается, скрипит.

Словно потайная дверца,

Где скупец деньгу копит.

Без вина тускнеет разум,

Что без отдыха горит,

И все то же раз за разом,

Словно дятел, говорит.

Без вина хиреет тело,

Не ликуя, не скорбя.

И ему осточертело

Самому носить себя.

Без вина вся жизнь пустыня,

Бесконечна и ровна.

И вся кровь от скуки стынет,

Стрянет в жилах — без вина!

Без вина и лужа — море…

Только если я запью,

То повешусь сам ли с горя,

Демократа ль удавлю.

В БОЛЬНИЦЕ

Гляжу на мир как неживой,

С того — на этот свет:

Как он прекрасен, Боже мой,

Когда меня в нем нет…

Моею смертной суетой

Не застим, не смущен,

Покоем, волей, красотой

И счастьем дышит он.

Поля весенние, леса,

Домов высокий ряд,

Как сказочные чудеса,

На солнышке горят…

Как будто я ему мешал,

И он меня убил.

Но лишь роднее вчуже стал,

Желаннее, чем был…

Гляжу на мир я как впервой,

Молчу в смятенье чувств:

Убийца ты родимый мой…

И Божьей милостью — живой! —

Опять ходить учусь.

ПРОПОЙ

Прупил я звезды неба

И память родных могил.

И коркой черного хлеба,

Последнею, закусил.

Пропил я тело и душу,

Работу, семью, очаг.

Сушит меня и душит,

И всё темнее в очах.

Трупом лежу во мраке

И гробовой тишине.

Бездомные лишь собаки

Воют в ночи по мне.

Но я живой и не спятил.

Бутылок строй опустел,

Но где-то я, помню, спрятал

Чекушечку на похмел.

Пропил я мир и Бога.

Пропил всю жизнь свою.

Вот полежу немного,

Встану и смерть пропью.

* * *

Гнут в дугу меня столетья

Нищеты, работы черной,

И терпенья, и безвестья,

И тоски неизреченной.

Но такие ж вековые

Жажда жизни, воли, слова

Распрямляют спину, выю

Из-под гнета векового.

Вот иду, красиво страшный,

Я походкою привычной,

Кочегар еще вчерашний

И поэт уже столичный.

Но в ковровом коридоре,

Хоть и шествую отважно,

С наглецой такой во взоре,

Чувствую себя неважно.

И с редактором сановным

В кабинетном интерьере

Чувствую себя виновным,

Как при милиционере.

И кляну в себе нередко

За такую вот бодягу

Неизвестного мне предка,

Работягу иль бродягу.

Но и вижу, как иные

Зябко ежатся во кресле,

Будто перед ними ныне

все разбойники воскресли.

И встречаем и читаем

С тонкой лестью и опаской,

Вижу я, что не чета им,

Вольный мастер — дворне барской.

И, тая в себе упорство

Бурлака полуживого

Под личиною притворства

Думного дьяка царева,

В лямке согнут иль в поклоне —

Только дело разумею:

Чтобы в честном русском слове

Быть сильнее и прямее.

Гнут в дугу меня столетья,

Но они же распрямляют.

И желаю умереть я,

Как поэты умирают.