Фаузия с трудом вливала мужу в рот живительное молоко. Плача, хлопала неподвижного Шауката ладонями по щекам, трясла за грудки, умоляла открыть глаза, просила прощения…

Наконец муж приоткрыл блеклые глаза и не понимал, что с ним произошло, почему жена плачет и держит кружку. Думая, что это водка, он схватил кружку и залпом выпил. И только потом недоуменно уставился на жену.

— Ты что мне дала? — прошипел Шаукат. — Молоко?! Если помру, смотри у меня! — погрозил муж.

— Дурачок мой, кто ж умирает от молока?

Выпив вторую кружку, Шаукат уснул, точно принял снотворное. Он проспал почти сутки. Все это время женщина сидела возле его кровати. Детям говорила, что отец очень болен и чтоб они не шумели…

Бедная женщина думала: как жить дальше? Если после всего, что произошло, Шаукат снова ударится в загул, она не выдержит — может наложить руки на себя или прибить мужа. От таких мыслей ей становилось страшно. И решила тогда несчастная женщина пойти к известной в Тайшете знахарке — бабушке Дарье. Ходила молва, что она наставляла на истинный путь гулящих мужей, возвращала их к семьям, женщин вертихвосток, забывших очаг и детей, приводила в нормальное состояние настоями трав и заклинаниями. Говорили, что баба Дарья могла, если надо, накликать беду, навести порчу…

Из живности баба Дарья держала белую козу — бесову скотинку, кота черного и с десяток кур. А здоровенный красногрудый петух с гребнем с царскую корону перетоптал всех кур в округе. Гонять петуха соседи боялись. Кто знает, может в нем сатана сидит!

Про своего мужа Фаузия могла и не рассказывать — вся улица знала о запоях Сафиуллина. Удивлялись соседи, каким добрым, уважительным, желающим помочь каждому бывал Шаукат, когда не пил. Его отзывчивость, умение делать любую работу поражали каждого, кто знал его. А вот когда запивал, в него будто бес вселялся.

— Баба Дарья, что мне делать? — с порога спросила Фаузия и расплакалась.

— Знаю, голубушка, знаю… Шаукат весь на виду. В нем намешано и порчи, и распущенности, доченька. Воля измазалась. Видно, сатана в душу закралась. Вот и раскаляет он эту проклятую водку…

— Другие тоже пьют и ничего. Песни поют, веселятся, а мой начинает куралесить и надолго… Небо темнеет, земля гудит, зверем становится… Нет у меня больше мочи. Сейчас, правда, притих. Лицом что негр. Исхудал. Плохо спит. Тошнило желчью…

— Душу, милая, душу его надо лечить. Слабая она у него.

— Как?

— Ну-у, думаю, ему надо к кому-то душой пристать, — осторожно, глядя мимо Фаузии, сказала баба Дарья. И тут ей на колено вспрыгнул зеленоглазый черный котище, замурлыкал и стал тереться большой головой хозяйке под мышку. Поглаживая кота, баба Дарья заключила: — Может, кого полюбит…

— О какой любви, баба Дарья, — махнула рукой Фаузия. — До этого ли ему…

— Не о том, дочь, я не о том… Ему кого-то жалеть надо. Жалость, она иной раз сила немалая. Нередко жалость врачует упрямых, гордых.

— Старушка задумалась, почесала кота за ухом, треугольничком торчащим из-под густой шерсти. Кот прикрыл глаза, замурлыкал еще громче, точно одобрял слова хозяйки. — Когда я жалею кота, он млеет, мягчает… Вот и думаю, может, ему какую живность приобрести? Занять его надо…

— У нас и корова есть, и овцы, и куры… Собака…

— Попробуй завести лошадь… Лучше оно, конечно, если жеребенком возьмете: возясь с малышом, попривыкнет, привяжется к нему… Это как родители к своим детям. Вы ж, татары, коней любите, у вас в крови привязанность к ним. Разных трав, настоек я дам тебе. Пусть попьет месяц-другой. После придешь с ним ко мне, вроде на чай, поможет мне заплот починить… Вот за чаем мы втроем покалякаем о разных разностях. Поняла?

— Ага…

— Ну, доченька, с Богом. Сделай то, что я сказала, а там будет видно… Помни, животные не злопамятны, не таят, как человек, обиду, не мстят. Доброте надо учиться у них. У животных нет корысти, не могут они и завидовать… Отсюда все беды у людей. Сатана вселяется в души…

Фаузия покинула избу старой Дарьи с некоторой надеждой: может и правда, появление во дворе жеребенка изменит к лучшему характер мужа.

Несмотря на обиды и оскорбления, которые пришлось Фаузии испытать от мужа, она верно и преданно ухаживала за ним. Не вспоминала оскорбления, которые пришлось видеть от мужа, когда он был в запое. Женщина ухаживала за Шаукатом, как за малым ребенком. Она чувствовала, как муж становится мягче, меньше капризов, душевных срывов.

Фаузия отпаивала Шауката травными настоями валерьяны, зверобоя, пустырника, пижмы, листьев брусники. Варила куриные бульоны, зарезала телку, которую мечтала вырастить в дойную корову…

Чего не сделает любящая детей мусульманка ради их отца!

Когда Шаукат чуть окреп, Фаузия истопила баню.

— Помыть тебя надо по-настоящему, — сказала она мужу. — Сколько времени твое тело не видело бани!

— Как хочешь, — равнодушно ответил Шаукат. А было время, когда он ходил в баню почти через день… Был чистюлей.

Протопив баню березовыми дровами, выдержав часа два, Фаузия смыла полок, скамейку хвойным настоем, размягчила в крутом кипятке два небольших, но плотных веника и вернулась в избу снаряжать мужа в баню.

Шаукат раздевался в предбаннике смущенно, будто впервые видел женщину. В бане Фаузия посадила мужа на пол, чтобы его ослабленное тело постепенно втянулось в банную жару. Помыв его, она помогла ему взобраться на полок. Уложила на живот, положила под голову один веник, чтоб он дышал в него. Второй, мокрый попридержала на раскаленных камнях и стала прикладывать к плечам, спине, пояснице…

— Не жгет?

В ответ Шаукат только извивался и постанывал от удовольствия. Потом Фаузия перевернула изрядно уставшего мужа на спину и снова повторила процедуру.

— Отдохни, ты ж устала… — промолвил Шаукат.

Фаузия поняла, что муж обессилел. Чтобы не задеть его самолюбие, она ответила, что подустала и помогла Шаукату спуститься на пол. Тут женщина окатила мужа теплой водой и пошла в предбанник за брусничным соком. Пока Шаукат утолял жажду, Фаузия взобралась на полок, крепко попарилась и, порозовевшая, вызывающе встала перед мужем. Тот вдруг прикрыл веником пах.

— Тю-ю, ты что это прикрылся? — нарочито бодро спросила Фаузия. — Иль я тебе уж не жена? — деланно засмеялась и, повернувшись спиной к мужу, стала споласкивать после себя полок. Потянувшись, веником смела из дальних углов листья…

Шаукат не мог оторвать от жены глаз. Сильная молочно-белая спина переходила в плотные, аккуратные порозовевшие ягодицы… Крепкие бедра и ямочки под коленками дразнили его и манили. Несмотря на свои тридцать восемь лет, тело Фаузии было молодым и притягательным. Трудно было поверить, что она родила и вскормила двух детей. Шаукат не сдержался, подошел к жене. Осторожно погладил ее по спине, бедрам.