Этот критерий Ковалев и кладет в основу своего понимания эксплуатации. Были партократы скромными – не эксплуататоры, все рабочие им в Ростове аплодировали. Стали нахальничать, послали детей в английские школы – эксплуататоры. Значит, долой КПСС, да здравствует товарищ Ельцин! В своем «марксистском» подходе Ковалев идет до конца: если получку у мужа берет добрая жена, то эксплуатацией и не пахнет, а если, стерва, купила себе серьги, то даже муравью ясно – эксплуататор, язви ее в корень.

В статье, осердившей Ковалева, я не стал говорить простую истину, которую подчеркивал Маркс: эксплуатация и угнетение – принципиально разные вещи, хотя иногда и совмещаются. Изъятие прибавочного продукта хоть злым татарином, хоть злой женой или номенклатурщиком, всегда имеет элемент угнетения, но не всегда это эксплуатация. Путать вилку с бутылкой – остаться голодным.

В статье про муравья я не стал приводить и другую известную истину, о которой напоминал Ленин: любое государство есть угнетение. Рабочие обязаны бороться даже против советского государства – и в то же время беречь его, как зеницу ока. Они же не делали ни того, ни другого.

Ковалев, изображая меня «поэтом», который из каприза «попытался доказать, что Золушка – неблагодарная тварь», постарался не заметить в моей статье такой фразы: «О том, каким образом советское государство реально оттолкнуло и даже озлобило значительную часть рабочих – особый разговор, и жаль, что мы никак к нему не подберемся». Но даже и до разговора скажу: по моему разумению, все дефекты и обиды советского строя с точки зрения интересов человека труда никак не перевешивали уже созданных благ и будущих возможностей. У Ковалева же – наоборот, и в этом наша несовместимость.

Переход от восторга к ненависти при его философии прост, как щелчок выключателя. Пока Сталин держал колхозников без паспортов, все было хорошо, и «в любом магазине было все, вплоть до черной икры». Да здравствует советская власть! А как только впустили в город «новую, деревенско-кулацкую номенклатуру», то она все в магазинах сожрала, и заступаться за такой строй рабочим уже не следовало. Так же и потом. Любил-любил Родину, а тут таможенник отнял у его жены Е.Н.Флеровой 70 книжных иллюстраций и вот вам – «жена (и я, конечно) решила не возвращаться в Россию, если ей не вернут ее произведения». Прямо-таки ленинская принципиальность.

Вот логика Ковалева и близкого ему рабочего «перед которым мы были долго виноваты» (кто это «мы»?): «Я работаю автозаправщиком, добиваясь звания ударника – а этот гад из райкома ездит на „Волге“ – так пусть „Уралмаш“ приватизирует Каха Бендукидзе». И Ковалев считает, что прав этот его двойник, а не я, который никогда не был идеалистом, не путал советскую реальность с коммунистической утопией, не добивался звания ударника, но ценил то, что имел, и не ходил под красным флагом с портретом Ленина громить горком.

Хрущеву нельзя простить Новочеркасска, но я на те красные флаги смотрю иначе, чем Ковалев. Он в них видит незамутненность идей коммунизма, которые вдохновили рабочих, а я вижу бороденку попа Гапона. А под каким портретом начали подгрызать советский строй – все, вплоть до Горбачева? Под портретом Ленина, с его цитатами в руке. Иначе и быть не могло, это старо, как мир.

Ковалев начисто исключает из своих размышлений проблему личной ошибки и исторической вины классов и народа. Рабочих, оказывается, нельзя ругать, а надо перед ними только виниться. А по мне, так прав Маркс: нации, как и женщине, не прощается, если она становится добычей проходимца. А классу тем более. Сам Ковалев поддерживал Ельцина даже в 1991 г., но ни ошибки, ни вины тут не видит: он же думал, что Ельцин борется против номенклатурного строя. Многие из тех, кто одобряет свержение советского строя, сегодня клянут «демократов». Они недовольны тем, как больно и гpубо убили СССР, но это привередливость. Все было сделано максимально аккуpатно – не по доброте, а из-за невырванного советского зуба, ядерного оружия. Менее больно сделать было невозможно, и единственно кто это мог сделать, был союз Запада и его «пятой колонны». Тому, кто хотел свержения реального, а не надуманного советского строя, нечего теперь хныкать. Или пусть признает, что в своих желаниях жестоко ошибся.

Хорошо, что Ковалев показал кончик той ниточки, которая вплетена в его мировоззрение. Это – «гениальные сценарии Е.Шварца, удивительно преображавшего старые сказки». В манипуляции сознанием «освежевание» старых сказок – одно из мощных средств, изобретенных шварцами всего мира. Мудрость старой сказки изымается, в любимую оболочку закладываются современные идеи-вирусы, и сознание беззащитно. Наш Шварц в этом преуспел – прочтите хотя бы сказку «Дракон» и посмотрите фильм. Важный кирпич у архитекторов перестройки. Герой, победивший Дракона, неизбежно сам оказывается Драконом – вот тебе и философия для Гроссмана. Вот тебе и победа над фашизмом.

Ковалев сравнил рабочих с Золушкой. Готов признать, что вообще-то Золушка не была неблагодарной тварью, а была благородная красавица, достойная хрустальных башмачков. Но что такой Золушкой был советский рабочий, а злой мачехой советское государство – не соглашусь.

Если уж следовать метафоре, то советское государство было именно матерью – но детям показалось (а хотя бы так и было – не будем спорить), что мать стала неумелой, беззубой, заглядывает в рюмочку, а то и съест что-то тайком от детей. И они эту мать помогли убить – им сосед пообещал хорошую мачеху. А мачеха оказалась людоедкой. И теперь только косточки этих деток хрустят. Тех, которые в Нью-Йорк не успели уехать.

1996

Духоносная пена

Наконец-то я удостоился целого «открытого письма» – от Татьяны Глушковой.1 Значит, надо отвечать – поэт в России больше, чем поэт.

Как теперь повелось, сначала мне делаются преувеличенные комплименты («талантливейший публицист» и т.п.). Потом выливается ушат туманных, скользких обвинений, которые расползаются, как клопы – изволь чесаться и ловить их. Есть такая наивная уловка: «Мы Вас так уважаем, у Вас такие интересные статьи, позвольте Вам на этом основании плюнуть в физиономию. Только не обижайтесь, это мы любя». Конечно, сейчас такое время, что не до обид. Поэтому утираюсь и объясняюсь по существу.

Главный тезис Т.Глушковой облечен в обращенный ко мне риторический вопрос: «Вправе ли Вы выходить к читателю, не накопив в своей душе света, не неся просветляющего слова?».

На вопросы такого рода есть один ответ: «На пушку берете, гражданин начальник?» Ибо на самом деле это никакой не вопрос, а примитивная ловушка. Что бы я ни ответил – останусь в дураках и признаю скрытое обвинение: да, я не накопил в моей душе света.

Не знаю, из хитрого ли расчета или само так получилось, от чистого сердца, но всю свою торжественную речь Т.Глушкова построила в шизофренической манере (это – не клиническое, а методологическое понятие). Шизофренический стиль отличается от диалектического тем, что не видит единства и борьбы противоположностей. Он «расщепляет» реальность, причем так, что обе части оказываются исчадием зла. Таков расщепляющий взор Т.Глушковой. Что она видит, например, в нынешнем коммунистическом движении? С одной стороны, «мертво-застылые комортодоксы», которые «отвечают на колокол времени» что-то не то. А с другой стороны – «демагогические комобновленцы», которые в своем ползучем оппортунизме чего-то там «тихою сапой роют поглубже». Ну куды крестьянину податься?

Ну ладно бы говорила Т.Глушкова только о «мертво-застылых комортодоксах», но с той же логикой она берется за живых людей. Как не вздрогнуть. Вот, она запрещает мне судить о народе, ибо «это невозможно вне глубоко религиозного сознания…, похоже, достаточно чуждого Вам». Как говорится, «закладывает» меня перед Синодом РПЦ. Всякому времени – свои песни (раньше писали в газету, копия – в райком). Не знаю, нужен ли возрождающемуся Православию такой Торквемада в юбке, но в фанатизме вернувшейся в лоно блудной дочери есть своеобразная прелесть. И я снял бы перед ревнительницей религиозного сознания шляпу, если бы через абзац она не стала клеймить «фарисейство православствующих русских интеллигентов с их пуританским презрением к атеистам». Кто же у нас выходит фарисей-то?