Он подумал о том, не подняться ли ему и сейчас первым делом наверх, чтобы взять пистолет, но какое-то чувство подсказывало Киту, что в данный момент ему ничто не угрожает; а если все же и есть какая-то угроза, то лучше оставаться здесь, в кухне, поближе к выходу. Он открыл холодильник и достал банку пива.

– Так что же, последовать совету Уилкеса, подставить вторую щеку и уехать? – проговорил Кит. Но до сих пор он следовал в жизни совсем другим правилам.

Кит открыл банку и стоя выпил ее залпом почти до конца.

– Или, наоборот, разделаться с Бакстером? Поймать его, когда он будет выходить от одной из своих баб, и перерезать ему горло. Мокрое, конечно, дело, ну да не в первый раз. Подумают, разумеется, на меня; но будет и сотня других подозреваемых, да никто и не станет особо расследовать это дело.

На первый взгляд идея неплоха; но ведь жена его останется вдовой, двое детей потеряют отца; да и вообще, можно ли убивать человека только за то, что он скверный муж, продажный коп и грубиян по натуре?

– А почему нет? Я убивал куда лучших людей и по куда менее серьезным причинам.

Он допил пиво и взял другую банку.

– Нет, не могу я убить этого сукина сына. Просто не смогу этого сделать. Так что придется уезжать. – Он подошел к кухонному столу и при слабом свете, что проникал через окно и заднюю дверь, поискал глазами письмо, которое, как он помнил, уходя, он оставил именно здесь. Но письма на столе не было. Он включил висевшую над столом лампу и поискал на стульях, на полу; письмо исчезло.

Мгновенно собравшись и насторожившись, Кит выключил свет и поставил на стол банку с недопитым пивом. Он прислушался, но в доме не раздавалось ни звука. Ему пришло в голову, что, возможно, в его отсутствие в дом заглянула тетя Бетти или кто-то из женщин, чтобы прибрать тут или пополнить его холодильник. Они могли увидеть письмо и прихватить его с собой, чтобы отправить. Но такая возможность казалась Киту маловероятной.

Если в доме все еще кто-то находился, то ему или им должно было быть известно, что Кит появился. Так что и думать нечего о том, чтобы подняться за пистолетом: даже если ему и удастся проникнуть наверх, оружия там наверняка уже нет.

Он тихонько подошел к задней двери и взялся за ручку.

Со стороны гостиной до него вдруг донесся так хорошо знакомый ему скрип; потом звук повторился. Кит отошел от задней двери, перешел в смежный с кухней холл – там никого не оказалось, а оттуда тихонько вошел в гостиную, из которой доносилось поскрипывание. Он включил торшер и спросил:

– И давно ты уже здесь сидишь?

– Около часа.

– А как ты вошла?

– Взяла ключ в ящике для инструментов на верстаке, он там сто лет лежит.

Она сидела в качалке, одетая в джинсы и свитер. На коленях у нее лежало письмо.

– Я рассчитывала застать тебя дома, – проговорила она, – но тебя не оказалось, и я уже чуть было не уехала, но потом вспомнила про ключ и решила устроить тебе сюрприз.

– Тебе это удалось. – Однако, входя сюда, он каким-то непостижимым образом уже знал, что в гостиной сидит именно она.

– Ты не возражаешь, что я сама вошла?

– Нет.

– У меня до сих пор такое чувство, будто это мой второй дом.

У Кита было совершенно четкое ощущение, что все это происходит во сне, и он старался вспомнить, когда это он успел улечься спать.

– Ты один? – спросила она.

– Да.

– Мне показалось, что ты там с кем-то разговаривал на кухне, вот я и притаилась тут, как мышка.

– Один. Это я сам с собой разговаривал. А где твоя машина?

– В амбаре.

– Умно. А мистер Бакстер где?

– На заседании городского совета.

– А ты сама?

– У тети Луизы.

– Понятно… Ты слышала, о чем я там говорил?

– Ни слова, только интонацию. Ты на что-то сердился?

– Нет, просто сам с собой спорил.

– И кто же победил в споре?

– Добрый ангел.

– Однако вид у тебя озабоченный.

– Это именно потому, что победил добрый ангел.

– Я тоже спорила сама с собой, прежде чем приехать сюда, – улыбнулась она. – Это ведь тебе не случайная встреча на улице.

– Да, верно.

– Оно было адресовано мне, вот я и… – Она подняла с колен письмо.

– Ничего страшного. На марку не придется тратиться.

Она встала и подошла к нему.

– Я тебя понимаю. Честное слово. Ты прав. Невозможно… помнишь то стихотворение, которое нам обоим нравилось? «И пусть ничто нам не вернет те чудесные часы, когда мы лежали на траве, и ту пору цветения – не будем сожалеть о них, а станем черпать в прошлом силу». – Она помолчала, потом добавила: – Думаю, оно нам нравилось потому, что мы верили: нам самими небесами начертано любить друг друга, и эти стихи про нас… – Мгновение поколебавшись, она прильнула к нему, поцеловала его в щеку и сказала: – Прощай, дорогой. – Потом легонько оттолкнула его и направилась к выходу в холл.

Он слышал, как она вышла в кухню, открыла, потом стала закрывать заднюю дверь. Да, надо быть сильным, благородным, мужественным. Но не полным же идиотом! Он развернулся и бросился за ней вдогонку.

– Подожди! – закричал он.

Кит выскочил из двери прямо следом за ней, она обернулась и проговорила:

– Нет, Кит, не надо. Пожалуйста. Ты прав. Ничего не выйдет. Невозможно… слишком все сложно… мы будем только сами морочить себе голову…

– Нет, послушай… мы же должны… нам надо понять… я хочу знать, что случилось… то есть… – Ему никак не удавалось найти нужные слова; в конце концов он просто сказал: – Энни, не можем же мы опять вот так вот взять и разойтись в разные стороны.

Она глубоко вздохнула и ответила:

– Я не могу тут оставаться. Я хочу сказать – на улице.

– Заходи в дом. Пожалуйста.

Она секунду поколебалась, потом вошла на кухню.

– У тебя есть время немного посидеть со мной? – спросил он.

– Да, хорошо… наконец-то мы посидим за чашечкой кофе. А где кофейник?

– Не хочу я никакого кофе. Мне надо что-нибудь выпить. – Он включил небольшую лампочку над мойкой, подошел к буфету и достал из него бутылку виски, что когда-то привез с собой. – Хочешь?

– Нет. И тебе не надо.

– Верно. – Он поставил бутылку на место. – Просто я нервничаю из-за того, что ты сюда приехала.

– Ты нервничаешь? А представляешь, как у меня дрожат колени и колотится сердце.

– И у меня тоже. Хочешь присесть?

– Нет.

– Ну, ладно… послушай, я понимаю, как ты рисковала, приехав сюда…

– Я дважды рисковала, Кит. Во-первых, тем, что меня могли выследить по дороге. А во-вторых, тем, что эта встреча может окончательно разбить мне сердце… Нет, извини, я не должна перекладывать на тебя свои проблемы и трудности.

– Не надо извиняться. Я рад, что ты приехала. Больше чем рад. Слушай, я написал это письмо…

– Не надо ничего объяснять. Я понимаю. Честное слово.

Они постояли так, в противоположных сторонах кухни, молча глядя друг на друга, потом Кит произнес:

– Не так я представлял себе нашу встречу.

– А как ты ее представлял?

Он поколебался, потом подошел и обнял ее.

– Вот так.

Они обнялись и поцеловались – он мгновенно вспомнил и аромат ее волос, и ее поцелуи, и ощущение прижимающегося к нему тела, когда он держал ее в объятиях.

Она слегка отстранилась от него, потом уткнулась лицом ему в плечо. Он понял, что она плачет; ее тело сначала легонько вздрагивало, потом стало сотрясаться в рыданиях. Ей никак не удавалось справиться со слезами – он не знал, что делать, и только все сильнее и сильнее прижимал ее к себе.

Наконец она оторвалась от него, достала из кармана джинсов бумажный платок, вытерла глаза, высморкалась и рассмеялась.

– О Боже… нет, вы только посмотрите… я знала, что именно этим все и кончится… не смейся надо мной.

– Я не смеюсь. – Он вынул свой платок и смахнул у нее со щек слезы. – Господи, как же ты прекрасна.

– Ну конечно. С хлюпающим-то носом. – Она снова высморкалась, потом подняла на него глаза. – Ну что ж… – Она откашлялась, прочищая горло. – Ну что ж, мистер Лондри, рада была повидаться с вами. Не проводите меня до машины?