– Это я и без тебя давно знаю. А вот потом? Зачем вам драконов дали? Для праздных путешествий? Гондорцев пугать?

– Похоже, что так. Разглядеть кого-то сверху, да еще если он не надевает Кольцо…

– Значит, пешком ходите!

– Но ведь вы сами приказали наступать на Гондор – кто я, чтобы нарушать приказ?

– Я тебя не для того возвращал, чтобы в войну играть, – да это, насколько я помню, и не твое амплуа, – а чтоб ты искал этого пресловутого кольценосителя!

– Ангмарец тоже мог мне приказывать…

– Ангмарца больше нет, ты давно расстался с ним!

– Сначала его еще надо было похоронить.

– О Мелькор всемогущий, какая щепетильность у Еретика! Скопище добродетелей! Ты лучше расскажи, о чем вы беседовали с Гэндальфом Белым на Пеленорской равнине?

– Обсуждали последнюю премьеру Гондорского Большого театра.

– Ну и как нашел ее бывший арбитр изящества?

– Несколько эклектичной – все же конец эпохи, декаданс…

– О, конечно, двум интеллектуалам и ценителям было о чем поговорить. Опять издеваешься?! – не выдержал Саурон. – Какой театр?! О чем вы договорились? Что он тебе наобещал? Лучше сразу скажи.

– А что я могу сказать? Вы же можете почитать мои мысли, Господин…

– Спасибо, подсказал, а то я бы ни за что не догадался. Впрочем, слишком много придется возиться, чтобы из того мусора, которым забито твое сознание, извлечь что-нибудь путное! Ты уж поведай сам, по-хорошему…

– Боюсь наскучить вам, Господин. – В голосе назгула уже явственно проглядывала ирония.

– Ах ты… дошло-таки! Майарский ублюдок! Думал, я тебе за красивые глазки кольцо давал, восхищенный твоими салонными подвигами?! Вот уж действительно, овчинка выделки не стоила! Что ты там еще задумал? Опять бунтовать? Тебе кажется, что я это так оставлю?

– Призраки не способны галлюцинировать. И что еще ты можешь со мной сделать?

– Не беспокойся, на то, чтобы с тобой управиться, сил хватит! Но… – Голос Темного Владыки как-то надломился. – Зачем ты это все? Ведь мы же были друзьями. Сколько ночей провели в беседах, сколько вина вместе выпито… А как насмехались над маразматиком Ар-Фаразоном! Я так устал сейчас… Мне, что ли, легко? Облик вон дивный – и тот утратил. А ты меня еще добиваешь, предаешь… Это не оскорбляет твое чувство прекрасного? Все против меня, и ты заодно? А казалось, ты способен мыслить самостоятельно, чем и гордишься. А о товарищах подумал?

– Это касается лишь нас самих. Но я тронут таким уважением к моей скромной персоне, позволяющим тебе наносить удары ниже пояса; впрочем, если ты полагаешь, что я ненавижу тебя, то глубоко заблуждаешься, – мне действительно так казалось раньше, но сейчас осталось только сожаление. Зачем тебе кольцо, Гортхауэр? Что ты с ним будешь делать? Средиземье завоюешь? А дальше – что?

– Я смогу все! Я… я смогу вернуть тебе жизнь, отпущу на свободу. – («Дался ты мне, в конце концов», – сказал Саурон про себя) – Ты же помнишь, какой я был – я всегда понимал тебя, уважал твою независимость – я помогу тебе. Ты будешь моим заместителем, моей правой рукой (или левой, как тебе будет угодно).

– Благодарю за оказанную честь. Но жизни мне не надо – я лишился самого дорогого – мне нечего терять.

– Ты не простил мне – этого. Но я постараюсь загладить свою вину – у тебя будет новая жизнь, придет новая любовь. Ты же знаешь, что такое смерть – видел ее. Ты готов на это еще раз? Но на этот раз никто оттуда тебя не вытащит.

– Это уже мое личное дело. Спасибо за заботу, Господин Учитель, – показал, научил. А так… я прекрасно помню, каким ты был, и вижу, каким – стал. И мне жаль тебя.

– Меня – жалеть?!! – рассвирепел было Владыка, и вдруг… Они оба почувствовали Единое. Совсем рядом. Страшное озарение пришло к Саурону. – Так вот оно что?!

И полетели мысленные приказы к семи оставшимся:

– Задержать! Перехватить! Отобрать!

– Они далеко, им не успеть.

– А ты куда собрался? Стой, где стоишь!

– Мне показалось, что наша беседа окончена.

– Так ли? – Мощный волевой поток, как черная река, устремился навстречу назгулу – и остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду, разбиваясь на два рукава, огибающих ее.

Две воли столкнулись в тронном зале тьмы: древняя, державшая в трепете Средиземье не одну эпоху, и недавно проснувшаяся, обретенная и закалившаяся в пламени преисподней.

«Какого цвета были ваши глаза? – Синие, синие»…

Черная волна явно теряла силу – и сошла на нет. (Кольцо, сила моя, власть моя… в порошок бы стер наглеца!)

– Вот так… Прощай, Гортхауэр. – Аллор достал моргульский клинок и переломил о колено, бросив обломки под ноги Саурону. – Я прощаю тебя, – и, развернувшись, направился к выходу.

– Будь проклят ты, Еретик! – громом прозвучало под темными сводами, и багровая молния устремилась вслед уходящему.

Увернувшись едва уловимым движением, улайири бросил через плечо:

– Зря вы так. Надо уметь проигрывать. – И вышел, слившись с тьмой дверного проема.

Теперь – к Ородруину. А может, к морю – и пусть разбираются сами. Или просто присесть на широкие ступени Барад-Дурской башни – ждать… Что будет со мной… с нами? Освобожденные Арагорном мертвые… Мы – такие же – почти… Откуда-то пришла неуверенность, затем – страх. Небо нависло над головой, словно крышка гроба, обитая тусклыми, ржавыми гвоздями звезд.

– Пока существуют твои душа и память, у нас есть надежда, – сказала когда-то полюбившая тебя милая девчонка. Могла ли она знать, о чем говорит? Так ли это? Или и впрямь посетило ее пророческое предсмертное озарение?

Что-то коснулось плеча – это ящер ткнулся в него, то ли сочувствуя по-своему, то ли требуя ласки. Назгул провел рукой по чешуйчатой шее летучей твари.

– Время, на посиделки отпущенное, у тебя истекло, – сказал он себе – и полетел к Роковой горе. Это не отняло много времени, и вскоре, спрыгнув со спины ящера, Аллор вступил в освещенный багровыми сполохами проход, именуемый Роковой щелью. Свет становился все ярче, и тут ему показалось, что воздух в тоннеле сгустился, образовав невидимую преграду. С трудом продолжал он двигаться дальше, словно преодолевая бешеный напор встречного ветра.

Еще поворот – и перед его взглядом предстала длинная, похожая на зал пещера, рассеченная недалеко от входа глубокой трещиной, из недр которой то и дело выстреливали языки пламени.

Сэма назгул разглядел нечетко, скорее угадав в сером комочке слугу Фродо.

А вот Хранителя, в отличие от него, видно было прекрасно, и Кольцо сияло на его пальце.

– Что ты делаешь?! Брось его!

– Ну нет – я слишком долго хранил Его, чтобы ни с того ни с сего расстаться с Ним. Уж не ты ли попытаешься отобрать Его у меня, раб?! – Кольцо блеснуло – его мощь скрутила кольценосца – словно тысячи невидимых веревок опутали, лишив возможности двигаться.

– Ах ты… – прошипел Аллор, утратив свойственную ему иронично-интеллигентную манеру изъясняться, и прибавил пару выражений на темном наречии, смутивших бы матерого орка.

– Так-то. Можешь ругаться, сколько влезет.

– Ты сошел с ума. – Назгул скрипнул зубами в бессильной злости. – Одумайся, во имя Эру! – взмолился он наконец…

В это мгновение мимо него к Фродо метнулась тень – это был Горлум, вступивший теперь в яростную схватку с Хранителем. В безмолвии боролись они, катаясь по полу и рискуя ежесекундно свалиться в пропасть.

Почувствовав, что снова может двигаться, Аллор попытался приблизиться. Тут Горлум подпрыгнул, лязгнул челюстями, и Фродо, держась за окровавленную руку, упал на колени на краю пропасти, утратив для зрения улайири четкость очертаний, ибо Кольцо сверкало теперь нестерпимым светом в руке у Горлума, оставаясь надетым на откушенный им палец Фродо.

– Сокровище! Прелес-сть моя! – плясал счастливый обладатель всевластья, освещенный огнем, рвущимся из расщелины.

Внезапно он осекся, заметив назгула, сделавшего движение в его сторону, невольно отступил на шаг и, оступившись, беспомощно взмахнув руками, полетел вниз, в пламя…