В мгновение ока оба вскочили на лошадей.

— В ваши котомки положили еду, — прокричал Гараб им вдогонку.

Ударив пятками по животам скакунов,[3] влюбленные помчались к горизонту, где звезды касались земли.

Безмолвие вновь окутало равнину. Наш хозяин присел у костра под открытым небом и погрузился в раздумья; его лицо, озаренное трепещущим пламенем, приобрело странное выражение, которого я никогда еще у него не видела. Внезапно он подозвал слугу и приказал принести крепкого ячменного пива. Выпив несколько чашек кряду, он вновь впал в задумчивость.

Хотя я лишь мельком взглянула на лошадей, которых он предоставил беглецам, от меня не ускользнула немалая стоимость этих животных. Что побудило моего хозяина отдать незнакомцам одного из скакунов даром? Я не удержалась от попытки установить истину.

— Вы одарили влюбленных по-царски, — сказала я.

— Я тоже был в их положении, — задумчиво пробормотал хозяин фермы.

Что пережил в своей жизни этот суровый человек? Любовный роман? Драму? Этим ли объяснялось его неожиданное сочувствие к попавшим в беду влюбленным?

В ту ночь мы не сомкнули глаз. Сидя у лагерного костра, мы затаив дыхание слушали странную историю, которая ожила в душе нашего хозяина, глубоко взволнованного недавней встречей. От пережитого потрясения оп говорил сам с собой вслух, видимо не осознавая, что кто-то его слушает. 

Часть I

Посеявшие будущее

Глава I

Пустынное и голое плоскогорье, окаймленное далекими цепями гор, простиралось под сияющим ровной голубизной небом. Ни одна птица не оживляла пространства своим полетом, ни один звук не выдавал присутствия человека или зверя. Этот край земли — последний приют духов и фей, ищущих спасения от врага природы, строителя городов — человека.

Однако в тот день помимо невидимых существ, которые могли водиться на этой возвышенности, узкий овраг, перерезавший гористый пояс плато, приютил пятьдесят всадников с суровыми лицами, одетых в плотные одежды из бараньих шкур и остроконечные фетровые шапки, потемневшие от грязи. У выхода из оврага сидел на лошади впереди затаившегося в засаде отряда его молодой предводитель, он старался держаться как можно ближе к обрывистому склону горы и среди неравномерно разбросанных высоких травяных зарослей, на фоне бурой земли его было трудно заметить даже на достаточно близком расстоянии.

Время шло; люди и лошади, как видно привыкшие к долгому ожиданию, почти не двигались, а предводитель, устремивший взор на противоположный конец плато, застыл как изваяние. 

Внезапно он нахмурил брови, силясь что-то разглядеть. Вдали, оттуда, куда он смотрел, у подножия горы показалось темное, едва заметное пятно, которое постепенно увеличивалось в размерах, превращаясь в движущуюся группу людей и животных. Не оборачиваясь, не потревожив своего скакуна, предводитель поднял руку; приглушенный ропот пробежал среди его спутников, а затем снова наступила тишина.

Неясное пятно все расширялось; оно оторвалось от горы и перемещалось теперь в пустом пространстве. Через некоторое время уже можно было разглядеть навьюченных мулов — многочисленный караван, направлявшийся в сторону всадников.

Когда он приблизился к месту засады, предводитель быстро поднял над головой ружье и с пронзительным криком галопом помчался навстречу путникам. В ответ раздались дикие вопли его сообщников, которые, выскочив из оврага, ринулись за ним следом.

Прежде чем странники успели опомниться, разбойники окружили их плотным кольцом, открыв пальбу. Ошалевшие от выстрелов вьючные животные разбегались врассыпную, роняя на землю поклажу и путаясь в отвязавшейся упряжи.

Тибетские грабители, как правило, прибегают к этому тактическому маневру, чтобы посеять панику среди животных каравана и парализовать волю людей. Устрашив погонщиков, разбойники всегда сумеют отыскать разбежавшихся лошадей и мулов и собрать разбросанную по земле поклажу. Однако, если караван ведут хорошо вооруженные, закаленные в подобных стычках торговцы, нападающие могут получить резкий отпор. Завяжется перестрелка, и обе стороны понесут урон. На сей раз путешественники оказались безобидными паломниками, направлявшимися в Лхасу, чтобы преподнести дары Далай-ламе и попросить у него благословения. Благодаря своим осведомителям разбойники знали истинную цену этих даров: дорогих лошадей и мулов, массивных слитков серебра и ценных китайских шелков. Они также предвидели, что те, кому доверена защита каравана, не смогут справиться с порученной им задачей. Их расчет оказался верным. Завидев разбойников, несчастные паломники поняли, что им придется расстаться со своим добром. Робкие попытки к сопротивлению были быстро пресечены; мужчины с понурыми головами и заплаканные женщины смирились со своей участью. Оставалось лишь уладить некоторые детали.

Путникам нечего было опасаться за свою жизнь. Все жители Тибета питают отвращение к убийству и прибегают к нему лишь в крайнем случае. Разбойники, которых я окрестила в одной из своих книг «благородными»,[4] не являются исключением; эти «удальцы» к тому же почти всегда набожны и грубо обращаются лишь с теми, кто не спешит сдаваться.

Вещи паломников, их лошади и мулы, деньги и драгоценности, которые они имели при себе, перекочевали в руки грабителей, но те оставили им необходимое количество съестных припасов, чтобы они не умерли с голоду, прежде чем доберутся до ближайшего селения. Они также оставили путникам несколько вьючных животных из тех, что подешевле, которые должны были везти провизию.

Не прошло и часа, как все было кончено, и отряд паломников скорбно поплелся в обратный путь. Бедняги думали только о том, как бы им добраться до родных мест. Продолжать путешествие без еды и денег под силу лишь крепким, энергичным молодым мужчинам, а большинство злополучных странников были зажиточными людьми, не привыкшими к нагрузкам и лишениям. А главное, их паломничество потеряло всякий смысл: у них похитили дары, которые они везли в Лхасу, а предстать перед Далай-ламой с пустыми руками немыслимо.

Пока караван удалялся, разбойники поспешно собирали разбежавшихся животных и раскиданные тюки, взваливали груз на мулов и привязывали к своим седлам за узду захваченных лошадей. Дележ добычи должен был произойти позднее, в надежном укрытии, далеко от места засады.

Грабители уже собирались отправиться в путь, как вдруг из-за пригорка показалась девушка. Она сделала несколько шагов и остановилась перед ними.

Это могла быть лишь одна из паломниц разграбленного каравана. Почему же она не последовала за своими спутниками?

Оправившись от изумления, разбойники рассерженно стали осыпать незнакомку вопросами. Что ей нужно? Получить милостыню? Попытаться вернуть отобранное украшение? А было ли оно на ней до их нападения? Кто мог подтвердить это? (Разве кто-нибудь из них всматривался в лица своих жертв, с которых они сдирали бусы и сережки?..) Притворщица, бесстыдница!.. Она за это поплатится! Ей придется возвращаться совсем одной и ускорять шаг, чтобы догнать своих далеко ушедших спутников.

Они выкрикивали, перебивая друг друга, все, что только ни приходило им на ум.

Девушка замерла, словно не слыша оскорблений и угроз, и ждала, не сводя глаз с предводителя разбойников. Она была очень высокой, серьезной и красивой.

Предводитель подъехал к ней на лошади.

— Почему ты не ушла вместе со всеми? Как получилось, что они не увели тебя? — спросил оп.

— Я спряталась, — ответила паломница.

— Спряталась?.. Зачем?.. Ты что, шпионишь за нами?.. Ты сумасшедшая?.. Тебе ведь было сказано: если ты не сможешь догнать своих, тем хуже для тебя. Уходи!

Девушка даже не шелохнулась.