Остановите немножко. (Л. Н. Гумилев обращается к сотруднику, ведущему магнитофонную запись. — Ред.).

Все четыре перечисленных мною региона отличаются одной общей чертой: они строят философские системы настолько остроумные, настолько логичные, настолько влиятельные и увлекательные, что влияние их, в той или иной степени, доходит до нашего времени. Поэтому им уделяют огромное внимание, интересуются, с ними спорят или, наоборот, их признают в какой-то степени (целиком-то уже, пожалуй, никто). Но насколько они все не похожи друг на друга!

Когда древние эллины заинтересовались проблемами мироздания, бытия и местом человека в нем, они обратили внимание, прежде всего, на природу. Это натурфилософы, которых интересовало, как устроен мир.

Первый из мудрецов — Фалес Милетский[396] — предположил, что вода составляет источник всего живого и что «все полно демонов», то есть мир — это не косная материя, а живые существа, которые между собой взаимодействуют. Остроумная система, увлекательная. И Земля — организм, и скалы, и утесы, и моря, и горы, и города, и долины — всё полно жизнью, но не похожей на нашу, которую мы просто не можем распознать.

Его младший современник — Анаксимандр[397] объявил, что в основе всего лежит апейрон — первичная материя. Анаксагор,[398] тоже их современник, предположил, что в основе всего лежит эфир — очень тонкий газ.

Гераклит[399] сделал еще шаг по сравнению с ними со всеми. Он предположил, что вообще нет никаких вещей — это обман чувств и обман зрения. Мы видим только процессы:

«Никто не может вступить дважды в один и тот же поток.

И к смертной сущности никто не прикоснется дважды».

Это, пожалуй, близко к нашему современному диалектическому подходу, хотя другой его тезис, логически вытекающий из того же постулата, может быть воспринят в наше время без симпатии: «Война — отец и царь всего живущего; война сделала одних людей богами, других смертными и рабами». Но поскольку весь мир состоит из процессов, то естественно, что пересечение этих потоков вечно движущихся частиц должно вызывать и столкновения. Так что с гераклитовской точки зрения, на уровне его науки, это вывод логичный.

Несколько иная концепция мироздания была разработана греческим натурфилософом, жившим в Сиракузах, — Пифагором,[400] который предположил, что в основе мира лежит абстракция — число.

Но для всех этих греков было характерно стремление узнать: а что же такое мир, который их окружает? Им и в голову не приходило, что можно интересоваться чем-нибудь другим.

В отличие от греков, персам было совершенно не интересно, как устроен мир, они и без того это знали. Им интересно было другое: где друзья и где враги, извечна ли вражда? Тогда Зердушт (я произношу по-новоперсидски, по-древнеперсидски будет — Заратуштра),[401] уроженец города Бальха (на самом востоке Ирана), объявил, что задача вовсе не в том, из чего состоит мир, — это каждый видит, потому что есть реки, горы, леса, пустыни, скот, храбрые воины; а дело в том, что есть день и ночь. Он облек это в замечательную философскую концепцию, легшую в основу многих видов дуализма.[402]

По древнеарийским воззрениям, характерным и для персов, и индусов, и для эллинов, и для скандинавов, и для славян, и для кого угодно — для всех древних арийцев — было известно три поколения богов, то есть три эпохи космического становления.

Первое поколение — это Уран, то есть космос — стабильное пространство, заполненное вещами. И все было в полном порядке; никто никуда не двигался, ибо движения не было. Движение пришло на смену этой эпохе — в «век Сатурна», или Хроноса, когда появилось время. Сатурн, как известно, изуродовал своего отца Урана, заключил его в темницу и начал свирепствовать, всё время всё видоизменяя. Мир превратился в постоянно вертящийся калейдоскоп, в котором ничто не могло удержаться надолго. В нем стали появляться чудовищные формы, которые тут же исчезали.

Греки считали эти формы чем-то совершенно омерзительным (и индусы так же считали), а вот Зердушт объявил, что — нет. Вот эти самые реликты, те, кого индусы называли асурами, а греки — гигантами, это и есть амешаспента — лучшие помощники Светлого Божества. И на этом он остановился.

Греки знали этот переворот в мировоззрении. Знали они и третье начало, персонифицированное в виде Зевса (Зеус и Деус — это одно и то же, «з» в «д» переходит), то есть бога с силой, которую они отождествляли с электричеством, то есть с молниями (все-таки они имели представление, что такое молния).

Зевс победил Сатурна, затолкал его в какую-то подземную пещеру и навел порядок. И установил власть олимпийских богов, которых много и которые постоянно воюют с гигантами, ибо гиганты нападают на них.

Точно такая же мифологема существует и в Индии, где тоже уважают Дэва (Дэва, Дэус — это одно и то же) и воюют с асурами, а асуры, понимаете ли, все время стремятся их победить и все время терпят поражения. Но, потерпев поражение, немедленно реорганизуются и опять бросаются на богов, и так происходит до бесконечности.

Но важно для нас то, что древние эллины и древние индусы стояли на стороне богов, а Зердушт предложил стоять на стороне гигантов и считать богов — дьяволами (хотя по-персидски они называются так же: Дэв — на староперсидском и Див — на новоперсидском, современном). Но Див (это все знают) — это, вообще говоря, черт.

Так вот, в V в. до н. э. Зердушту удалось победить своих противников и уговорить Ксеркса издать «антидэвовскую надпись» — запретить почитание дэвов в своем государстве. Исключение было сделано только для двух бывших богов: для прекрасной Анахиты (это богиня любви и плодородия, уж очень ее полюбили персы, и поэтому поклоняться ей разрешили) и для Митры.

О Митре надо сказать особо. Митра считался братом Урана (Варуны по-индийски, или Космоса, космического божества). Солнце — это только глаз Митры, Митра — это весь космос. И имел он узкое назначение. Так как в те древние времена война была постоянным занятием, которое изредка прерывалось периодами мира, то мир скреплялся клятвой. Во время войны всякого рода обман и дезинформация противника считались разрешенными — на то и война, не будь лопухом, — а вот клятву надо было беречь, и раз мир заключен, то уж, извините, никого убивать нельзя. А так как клятвы нарушали и в те времена, то вот Митра получил узкую специализацию — охранять клятвы и наказывать клятвопреступников, то есть он боролся против предателей.

Но я скажу, что дело это было весьма актуальное по тем временам, да и для более поздних времен тоже. И поэтому культ Митры уцелел даже при наличии тех реформ, которые провел Зердушт. Уж очень было соблазнительно получить хоть какую-то гарантию спокойного существования, подтвержденного договором, и знать, что этот договор будет соблюдаться. А Митра не требовал себе специального поклонения, он был «для верных и неверных». Он охранял любые клятвы, он наказывал любых клятвопреступников.

И поскольку Зердушт в основу нового мировоззрения положил дуализм, борьбу света и тьмы, светлого Ормузда и темного Аримана, причем под Ормуздом понимались персы, которые были, так сказать, допущены к таинствам поклонению огня и поклонения Солнцу и всем видам света, то аримановцами считались все остальные, в том числе почти все наши среднеазиаты и парфяне. И если у зороастрийцев (светлых) священным животным была собака (действительно, собака — хорошее животное, согласен), то туранцы почитали змей.