Кроме Верблюда и Уолтера, недостает еще восьмерых – троих из основного состава и пятерых из Передового отряда. Значит, Черныш со товарищи разделились на бригады и теперь шуруют в разных частях поезда. Понятное дело, раз уж цирк на грани краха, рабочих будут скидывать все равно. Но не на мосту – тут явно целились в меня.

Мне приходит в голову, что в тот самый миг, когда совесть помешала мне убить Августа, кто-то исполнял его приказ убить меня.

Интересно, что он почувствовал, когда проснулся и увидел рядом с собой нож. Надеюсь, понял, что это больше не угроза, а зарок. Ведь я в долгу перед всеми теми, кого все-таки сбросили с поезда.

Все утро я прячусь по углам, упорно разыскивая Марлену. Но ее нигде нет.

Дядюшка Эл в алом жилете и штанах в шахматную клетку обходит свои владения, отвешивая подзатыльники всем и каждому, кто не успевает убраться с его пути. Заметив меня, он замирает. Нас разделяют восемьдесят ярдов. Я не отвожу от него взгляда, в который вкладываю всю свою ненависть. Вскоре губы Дядюшки Эла складываются в холодную усмешку. Он резко сворачивает направо и в сопровождении свиты продолжает свой путь.

Издалека я замечаю, что над кухней взметнулся флаг, зовущий всех на ланч. В очереди вижу Марлену в городской одежде. Она осматривает толпу. Я понимаю, что она ищет меня – и, надеюсь, знает, что я цел. Стоит ей сесть, как откуда ни возьмись появляется Август и усаживается напротив. Еды он не взял. Что-то сказав, он хватает ее за запястье. Она отшатывается, проливая кофе. На них начинают оборачиваться. Отпустив ее, он вскакивает так резко, что скамейка падает в траву, и выбегает с кухни. Я тут же бегу туда со всех ног.

Марлена поднимает взгляд, замечает меня и бледнеет.

– Якоб!

Я ставлю скамейку на место и присаживаюсь на край.

– Он не сделал тебе больно? Ты как? – спрашиваю я.

– В порядке. А ты как? Я слышала… – слова застревают у нее в горле, и она прикрывает рот ладонью.

– Сегодня мы делаем отсюда ноги. Я буду держаться неподалеку. Уходи, как только сможешь, и я уйду следом.

Она, вся бледная, смотрит прямо на меня:

– А Уолтер с Верблюдом?

– Мы вернемся и посмотрим, удастся ли их отыскать.

– Мне нужно еще несколько часов.

– Зачем?

У входа в кухню появляется Дядюшка Эл. Он щелкает пальцами, и с противоположной стороны шатра к нему подходит Граф.

– У меня в купе припрятано немного денег. Я зайду, когда его там не будет, – отвечает она.

– Не стоит. Лучше не рисковать.

– Я осторожно.

– Нет!

– Эй, пойдем-ка, Якоб, – говорит Граф, беря меня под руку. – Боссу не нравится, что ты тут.

– Граф, дай мне еще минутку, – прошу я.

Он глубоко вздыхает.

– Ладно, тогда поборись чуток. Но только пару секунд, не больше, а потом я тебя отсюда выведу.

– Марлена, – в отчаянии шепчу я. – Обещай, что ты туда не пойдешь.

– Не могу. Половина денег – мои, и если я их не заберу, у нас ни гроша за душой не будет.

Я вырываюсь из объятий Графа и встречаюсь с ним лицом к лицу. Ну, то есть к груди.

– Скажи мне, где они, и я заберу их сам, – рычу я, тыча Графу в грудь пальцем.

– Под диваном у окна, – торопливо шепчет Марлена. Обойдя стол, она подходит ко мне. – Сиденье открывается. Деньги в банке из-под кофе. Но, думаю, мне легче будет…

– Ладно, хватит, – говорит Граф. Развернув меня, он заламывает мне руку за спину и подталкивает так, что я сгибаюсь пополам.

Я поворачиваю голову к Марлене.

– Я сам. А ты к вагону даже не приближайся. Обещаешь?

Я принимаюсь извиваться, и Граф меня выпускает.

– Обещай, слышишь? – шиплю я.

– Обещаю, – отвечает Марлена. – Только осторожней.

– Эй ты, сукин сын, отпусти меня сейчас же! – ору я Графу. На публику, разумеется.

Мы с ним устраиваем великолепный спектакль. Не знаю, догадывается ли хоть кто-нибудь, что руку он мне заламывает совсем не больно, однако отыгрывается тем, что отшвыривает в траву на добрые десять футов.

После ланча я только и делаю, что выглядываю из-за углов, проскальзываю за крыльями шатров, прячусь под вагонами. Но ни разу мне не удается незаметно подобраться к вагону номер 48. Кроме того, Августа я не видел с самого ланча, так что, вполне вероятно, он там. Короче говоря, я выжидаю удобного момента.

Дневного представления нет. Около трех часов пополудни Дядюшка Эл взбирается на ящик посреди площади и провозглашает, что на вечернем представлении каждый должен выложиться, как никогда прежде. Что будет в противном случае, он не говорит, да никто и не спрашивает.

В город отправляется импровизированный цирковой парад, после которого животных возвращают в зверинец, а продавцы сладостей и прочие лоточники раскладывают свои товары по местам. Толпа, подтянувшаяся вслед за парадом из города, собирается в центре площади, и вскоре Сесил принимается обрабатывать простофиль у входа в паноптикум.

Прижавшись снаружи к зверинцу, я проделываю дырочку в стянутом шнуром шве и заглядываю внутрь.

Вот Август вводит Рози, угрожающе помахивая у нее под животом и рядом с передними ногами тростью с серебряным набалдашником. Она послушно следует за ним, но глаза у нее светятся неприязнью. Подведя слониху к ее обычному месту, он пристегивает ее цепочкой за ногу к колу. Она вглядывается вдаль над его склоненной спиной, прижав уши к голове, и, похоже, примиряется со своим положением. Покачивая хоботом, смотрит, не найдется ли чего интересного на земле. Обнаруживает что-то достойное внимания, поднимает и, подогнув хобот, пытается понять, что же это такое. И, наконец, запихивает в рот.

Марленины лошадки уже выстроились в ряд, но ее самой пока нет. Лохи уже вовсю тянутся в шапито. Пора бы ей появиться. Ну же, ну же, где же ты…

Мне приходит в голову, что она могла нарушить обещание и отправиться в их купе. Вот черт, вот черт, вот черт. Август все еще возится с цепочкой, но недалек тот час, когда он заметит, что Марлены нет, и займется этим вопросов вплотную.

Кто-то тянет меня за рукав. Сжав кулаки, я оборачиваюсь.

Это Грейди. Он поднимает руки вверх, показывая, что вовсе не собирается нападать.

– Эй, полегче, парень.

– Малость нервничаю, вот и все дела, – опускаю кулаки я.

– Ну да. Имеешь право, – говорит он, оглядываясь по сторонам. – Слушай, а ты уже поел? А то видел я, как тебя вышвырнули с кухни.

– Нет, – отвечаю я.

– Тогда пойдем. Поедим в закусочной.

– Нет. Не могу. Я на мели, – говорю я, не чая, когда он наконец уйдет. И, снова повернувшись к шву, раздвигаю его края. Марлены нет.

– Ладно, угощаю.

– Да нет, я правда не хочу. – Я продолжаю стоять к нему спиной, надеясь, что он поймет и отвалит.

– Послушай, нужно побалакать, – тихо говорит он. – Там безопаснее.

Повернувшись, я встречаюсь с ним взглядом.

Мы идем на площадь. Из шапито доносится музыка, сопровождающая парад-алле.

Добравшись до закусочной, мы присоединяемся к толкущимся там людям. Человек за стойкой молниеносно готовит и мечет на прилавок гамбургеры, обслуживая хоть и немногочисленных, но явно спешащих клиентов.

Мы с Грейди обходим очередь спереди. Он поднимает два пальца:

– Пару бургеров, Сэмми. Да не торопись.

Проходят считанные секунды – и человек за стойкой протягивает нам две оловянные тарелки. Одну из них беру я, другую – Грейди. Продавцу он сует свернутую купюру.

– Пошли отсюдова! – отмахивается тот. – Ваши деньги тут не в ходу.

– Спасибо, Сэмми! – Грейди запихивает купюру обратно в карман. – Вот спасибо.

Он подходит к обшарпанному деревянному столику и перекидывает ногу через скамейку. Я захожу с другой стороны.

– Ну, и в чем дело? – спрашиваю я, ковыряя дерево.

Грейди украдкой оглядывается по сторонам.

– Несколько парней, которых выбросили ночью, вернулись, – говорит он и, подняв гамбургер, ждет, пока жир с него стечет на тарелку.

– Что, они здесь? – я выпрямляюсь и осматриваю площадь. Если не считать горстки застрявших у входа в паноптикум мужчин, которые не иначе как ждут встречи с Барбарой, все лохи уже в шапито.