— Скажи-ка, дорогулечка, может, ты хочешь кого-нибудь, кто тебя будет охранять, а?

Тамар почти вырвала локоть из старухиных пальцев и собралась уйти, не попрощавшись, но последний вопрос заставил ее остановиться. Она оглянулась на старуху, в мозгу ее медленно созревало понимание, что это — то самое и есть, что они пришли за ней, что перед ней те, кого она так ждала, — его посланники.

Но это невозможно! Глупость какая! Да ты посмотри на них — два божьих одуванчика. Но ведь вопрос-то в самую точку. Нет, этого быть не может, это же дедуля с бабулей, безобидные и добрые старики.

— Погодите, а что это значит? — спросила Тамар, пошире распахивая глаза. — Я не понимаю.

Все она понимала, в том числе и то, что главное — не терять головы, выглядеть не слишком заинтересованной, но и не слишком напуганной. Вот только проклятое сердце — наверняка всем видно, как оно пульсирует под комбинезоном.

— А то мы с Иосифом моим знаем такое очень хорошее местечко, что-то вроде родного дома для сироток, там ты и пожить можешь, и покушать хорошо, и весело там, правда, Иосиф?

— Что? — скрипнул Иосиф, словно раз за разом засыпавший за своими темными очками и только с очередным толчком возвращающийся к реальности.

— Что, что — покушать у нас хорошо можно, вот что!

— Ну да, еда у нас вкусная. Это Генечка готовит, — старик кивнул на жену. — Так что завсегда вкусно, и попить есть что, и поспать можно, все хорошо!

Тамар медлила. Какая-то часть ее все еще отказывалась поверить в происходящее. Или боялась поверить. И взгляд Тамар молил стариков убедить ее, что она ошибается. Потому что если это — то самое, если они действительно его посланники, то все уже началось — прямо сейчас, а она вдруг поняла, что боится, до смерти боится.

— Ну, что скажешь, дорогулечка? — спросила старуха.

Тамар видела, как от нетерпения у нее подрагивают губы.

— Не знаю… А где это? Далеко?

— Да не за границей, не! — хихикнула старуха, и ее руки суетливо замелькали перед лицом Тамар. — Да туточки. Здесь мигом, полминуточки. Да такси возьмем — и уже там. Ты только скажи. А уж остальное мы уладим.

— Но я… я вас не знаю! — Тамар почти кричала от страха.

— А чего тут знать? Я — бабушка, а он — дедушка. Старички! И есть такой мальчишечка, Пейсах, который там заведывает всем, и он очень хороший, добренький, уж поверь мне, дорогулечка. Золотко, а не мальчишечка!

Тамар в отчаянии смотрела на них. Все так и есть. Это самое имя назвал Шай, позвонив ей оттуда. Пейсах. Тот самый человек, который избил его до полусмерти.

А старуха продолжала:

— Так у него есть как раз такое местечко для деточек, как ты.

— Местечко? — притворилась непонимающей Тамар. — Так там еще…

— Да ведь конечно! Ты что думала, одна там будешь? Там много деточек, и все артисты — первый сорт! И есть такие, которые изгибаются по-всякому, ну как на цирке, и музыкантики всякие-разные, кто со скрипочкой, кто с гитарой, а один так вообще театр показывает без единого словечка, и один, который кушает огонь, а деточка одна на руках все ходит. Ой-ой-ой! — Старуха в восторге затрясла головой. — Будут тебе там дружочки, куда там! Весело будет тебе весь день!

Тамар пожала плечами:

— Ну, звучит забавно. — Губы у нее дернулись, голос сфальшивил.

— Ну так пойдем, что ли, деточка?

Рот старухи дрожал, лицо раскраснелось, и Тамар вдруг стало ужасно противно: старуха показалась ей жирным пауком.

Старуха подхватила ее под руку, и они спустились к мидрахов. Шли они едва-едва, подслеповатый Иосиф тащился позади, цепляясь за жену. А старуха разливалась соловьем, будто желая болтовней заглушить сомнения Тамар, заморочить ей голову. Асфальт жег Тамар подошвы. Ведь так легко вырвать руку, оттолкнуть мерзких стариков и броситься наутек. И больше не чувствовать прикосновения прохладной, дряблой плоти, не вязнуть в паутине, которую эта женщина плетет вокруг нее. И никогда не появляться в том доме, путь к которому она искала столько месяцев.

Тамар затравленно огляделась, словно прощаясь и с улицей, и с магазинчиками, и со всеми обычными людьми. Подумала про себя плаксивым голосом, голосом ослика Иа-Иа: «Желаю вам много-много счастья в мой день рождения, и большое-большое спасибо за чудесный подарок».

— А песика обязательно? — проквакала старуха, внезапно осознав, что большая собака, плетущаяся за ними, принадлежит Тамар.

— Да, она со мной! — вскрикнула Тамар, втайне надеясь, что они скажут, что с собаками нельзя, и у нее тогда будет замечательный предлог, чтобы вырваться.

— Это девочка? Сучка, да? — Старуха скривилась. — И что теперь будет? Она понесет, ощенится, то-то всем радость будет.

— Она уже… она старая, она не может родить, — прошептала Тамар, и ее сердце сжалось от стыда перед Динкой, которая, в ее цветущем возрасте, должна переносить такие унижения.

— Так на что тебе эта животина, — не отставала старуха. — Оставь ее здесь. И кормить ее еще, и блохи, и грязь…

— Собака со мной! — отрезала Тамар.

Они со старухой уставились друг на друга, и Тамар разглядела то, что до сих пор пряталось за широкими улыбками и уютными складками жира: острый, серый, как сталь, закаленный в боях взгляд. Старуха первая потупила глаза:

— А не надо так кричать, дорогулечка. И чего я такого сказала? И что за привычка такая — кричать на стариков, а мы еще делаем доброе дело…

И Тамар поняла-поняла-поняла, что это — то самое.

Несколько минут они шли молча. У «Кошачьей площади» за ними пристроилась обшарпанная машина синего цвета, едва угадываемого под слоем грязи. Тамар заметила ее не сразу, а когда заметила, удивилась, почему эта «субару» к ним привязалась… И тут же задохнулась от ужаса. Машина остановилась почти вплотную, и старуха проворно оглянулась.

Из машины выбрался водитель — молодой чернявый парень, лоб которого ровно посередке рассекала единственная глубокая рытвина-складка. Бросив на Тамар быстрый, жадный и полный презрения взгляд, он открыл старухе переднюю дверь с таким видом, словно открывал дверь «роллс-ройса» перед королевой-матерью. Старуха подождала, пока ее муж втиснется на заднее сиденье, а потом пихнула внутрь Тамар.

— К Пейсаху! — властно скомандовала она.

Водитель дернул ручник, и машина резко сорвалась с места. Тамар повернула голову, успев разглядеть только, как улица стремительно скрылась из виду, точно кто-то вжикнул «молнией».

Ошалелой птицей…

Грузный человек в черной сетчатой футболке, гоняя зажатую в зубах зубочистку, разговаривал одновременно по двум телефонам. В одну трубку он ocтервенело кричал:

— Я тебе сто раз объяснял: каждое утро проверяй мешок на заднем сиденье — взял он ножи или нет!

А в другую, мобильную, стонал:

— Откуда, ну откуда я тебе сейчас возьму стеклянный ящик, откуда?

Подняв голову, он увидел Тамар и, пристально глядя на девушку, медленно перегнал зубочистку слева направо.

Тамар стояла неподвижно, впившись пальцами в лямки комбинезона. За последние недели она встречала очень много подозрительных личностей и каждый раз успокаивала себя мыслью о том, что все они — только прелюдия к нему, и стоит приберечь страх для решающего момента. И сейчас, очутившись наконец перед ним, она с изумлением разглядывала безобидного, потного толстяка, этакого плюшевого мишутку-переростка. Но колени все же подрагивали.

На одном из толстых пальцев «мишутки» красовалось массивное черное кольцо, и Тамар, как загипнотизированная, смотрела на мизинец с длинным загнутым когтем стервятника, касавшимся телефонной трубки, и думала: не с этого ли телефона велся тот разговор, из-за которого она здесь оказалась, и не в этой ли самой комнате раздался глухой удар, а затем — страшный вопль.

Старики, оказавшиеся родителями «мишутки», поочередно обняли сына, и старуха представила Тамар, лучась многозначительной и многообещающей улыбочкой, словно девушка была драгоценным подарком, припасенным для любимого дитятки. Даже сидя, он возвышался над стариками, заполняя своим огромным телом тесную комнатку, вызывая у Тамар странное ощущение смехотворности собственных габаритов.