- примолвил он, наклоняя мальчика.
В мгновенье ока Степка очутился под амбаром.
- Смотри, солому-то крепче в угол запихивай…
- Небось не вывалится!..
- Тсс - пострел… На спички, бери…
Спичка чикнула; на секунду подполье амбара осветилось и минуту спустя дым повалил оттуда клубами. Но Филипп и Степка были уже на другой стороне вала и стремглав полетели в обратный путь. Шагах в тридцати от входа в дом оба они бросились в канаву и, присев в траву, стали дожидаться…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I
Если только читатель помнит Пьяшку, представительницу панфиловской дворни, он, верно, не забыл, что Пьяшка в последнем объяснении с Иваном приглашала его прийти вечером покалякать. Таинственный разговор его с барышней, неожиданный, скорый отъезд Карякина, слезы Наташи - все это, как каждый догадается, сильнейшим образом возбуждало любопытство Пьяшки; тем нетерпеливее ждала она Ивана, что тот обещал рассказать ей обо всем. Иван слова, однакож, не промолвил о том, что придет вечером, но Пьяшка все равно ожидала его; в нетерпении своем она считала невозможным, несбыточным, чтоб Иван не вникнул в ее положение и не поспешил ее успокоить. Но вот давно уж пригнали стадо, давно село солнце, давно Анисья Петровна поужинала и легла спать - Иван все не являлся. Пьяшка каждую минуту выбегала на улицу, устремляла глаза во все стороны, прислушивалась
- все было тщетно. Шорох приближавшихся шагов не радовал ее слуха. Панфиловка, окутанная непроницаемою темнотою ночи, хранила глубокое молчание; но Пьяшка не теряла надежды. Уж полночь наступила, Пьяшка все еще стояла у флигелечка, поглядывала на улицу и прислушивалась…
Нет сомнения, она прождала бы до зари, если б не произошло следующее обстоятельство: подняв глаза к небу (вероятно, с тем, чтоб призвать его в свидетели жестокости Ивана), Пьяшка увидела красноватое зарево; не успела она присмотреться, когда верстах в двух за Панфиловкой сверкнуло пламя. Пьяшка остолбенела; но это продолжалось секунду: каждый ее суставчик, каждая жилка получили вдруг прыткость необыкновенную; она выскочила на улицу, потом метнулась к барскому дому, снова вернулась на улицу, прокричала несколько раз сряду: "пожар! батюшки, пожар! касатики, пожар!" и снова стрелою понеслась к барскому дому.
Крик Пьяшки прежде всего услышал Иван; многосложные происшествия дня наполняли его тревогой и не давали заснуть. С первым возгласом о пожаре Иван выскочил из сенника Андрея и выбежал за ворота. Пламя было едва заметно; но зарево, которое быстро разгоралось и трепетно вздрагивало, служило несомненным знаком, что огонь получал с каждою секундою больше силы; с той стороны слышался уже глухой, беспокойно волнующий сердце шум, которым сопровождается пожар даже в тихую погоду; с противоположного конца степи понеслись вдруг зачащенные удары колокола: то били набат в приходском селе. Иван кинулся будить Андрея. В одну минуту вся Панфиловка была на ногах; крики "пожар!" раздавались теперь из конца в конец улицы и увеличивали суматоху; ворота скрипели, калитки хлопали, испуганные дети плакали; какая-то баба ударилась даже выть голосом; все бежали к барскому флигелечку, откуда виднее было и пламя и зарево.
- Ах, батюшки! ах, отцы мои! ах! да ведь это Федор Иваныч горит! - неожиданно прозвучал голос Анисьи Петровны.
Голос Пьяшки, которая сопровождала барыню, не переставал отчаянно кричать и звать на помощь, как будто горели ее собственный подол и рубашка.
- И то, матушка, Федор Иваныч горит! Он, он! его усадьба! - отозвалось несколько голосов из толпы, стоявшей у флигелечка.
В эту самую минуту на улице явилась Анисья Петровна. Она в чем спала, в том и прибежала - надела только башмаки; но ночь была черна, и никто не мог видеть ее костюма.
- Ах вы, мошенники! ах вы, разбойники! - воскликнула она, накидываясь с поднятыми кулаками на мужиков и баб, глазевших на пожар, - что ж вы здесь стоите-то - а? Ах вы, окаянные! Я вас! Скорей садись все на лошадей! все туда… Я вас! Ах вы!..
- Тетенька, - проговорила взволнованным голосом Наташа, явившаяся почти в то же время, - велите взять ведра, багры, топоры…
- Ведра берите… топоры, разбойники!.. багры, мошенники! - подхватила, плескаясь и пенясь, помещица, преследовавшая мужиков и баб, которые спешили исполнить ее приказание.
Достигнув средины улицы, она наткнулась на мужика, который зазевался.
Анисья Петровна замахнулась; оторопевший мужик вывернулся, отскочил, и Пьяшка, вертевшаяся подле, получила полновесную оплеуху. Но не время было разбирать правого и виноватого; помещица, сопровождаемая Наташей (Пьяшка отстала теперь и замолкла), пошла далее. У какой-то избы она услышала торопливый говор и топот выводимых из ворот лошадей.
- Кто это? - спросила Анисья Петровна, останавливаясь, чтоб перевести дух.
- Я, сударыня, Андрей. Со мной еще Иван, столяр. Ну, Ваня, живо садись на лошадь, - подхватил Андрей, - ведра взял? -топор взял?.. все взял?
- Взял, дядя Андрей. Держи лошадь-то, авось поспеем! - суетливо проговорил Иван, гремя ведрами.
- Ах вы, отцы мои! ах, батюшки! - воскликнула Анисья Петровна, поглядывая на зарево и всплескивая могучими своими ладонями, - да что ж это вы? скоро ли, пострелы? - внезапно подхватила она, устремляясь к другим избам, - я вас поразомну!.. Вот ведь Андрей поспел: стало, и вам можно!.. Ах ты, мать моя!.. Наташа, посмотри-ка, как разгорается-то! Уж не подожгли ли - помилуй бог?.. Андрей,
Андрей! расспроси, отчего загорелось… спроси, отчего все это, - заголосила она, снова направляясь к мазанке.
Но Андрей не мог слышать поручения барыни: он скакал во весь дух с Иваном по направлению к усадьбе Карякина.
Не спуская глаз с огня, который вспыхивал иногда так ярко, что освещал им дорогу, они прямо подскакали к долговязому амбару. Пламя сосредоточивалось пока во внутренности здания и пожирало товар, в нем заключавшийся; оно начинало, однакож, сильно бить из окон и, бегая, как пороховой стопин, по конопатке, пробиралось к кровле. Карякин, два работника и Егор кричали и суетились без толку; последний особенно из себя выходил: фистула его не переставала выкрикивать ругательства, которые относились к работникам, таскавшим ведра с водою. Егор предоставил себе распорядительную часть; он выхватывал ведра из рук работников, подавал воду Карякину или сам плескал ею куда ни попало; изрыгая брань и проклятия на лень и медленность помощников, он, очевидно, выставлял свою собственную деятельность. Ясно можно было заключить из слов и действий Егора, что если б ведра с водою являлись безостановочно, он затушил бы пожар в десять минут. Поскакав к амбару, Андрей велел Ивану вести лошадей на двор, а сам перелез через канаву и побежал к Карякину.
- Сейчас еще будет народ; Анисья Петровна послала! Эх, Федор Иваныч, совсем не то вы делаете! воду только зря теряете! - подхватил Андрей, вырывая ведра с водою у Егора и ставя их наземь, - тут водой ничего не сделаешь: добре уж сильно разгорелось! надо растащить амбар-то. Эй, ребята!.. Егор! - закричал он, обращаясь к горбуну и работникам, - живей лестницу… да веревок… лестницу!..