- То-то вот и есть, - произнес Андрей, пожимая губами и покачивая головой,

- не надо было пускать к себе этого мошенника Егора. Я и прежде говорил о нем

Катерине; он ко мне николи не ходит… От него уж не жди хорошего!.. Не знаю только, с чего он все это наделал?.. Потому больше, должно быть, Маша завсегда прочь его гоняла, не слушала его… он взял да и сделал…

- Что ж он сделал такое? - спросил Иван таким голосом, как будто в горле его кол засел.

- А то сделал, пришел нонче в обед к Катерине, да и говорит ей… Сама нам под конец обо всем этом рассказала. "Маша, - говорит… так, к примеру, зачал стращать Катерину, - Маша, слышь ты, была у Карякина, а теперь заспесивилась, идти больше не хочет… Так вот, Карякин-то добре осерчал на девку; послал, слышь ты,

- это все Егор рассказывает, - послал, слышь, его, Егора, к Катерине с такими словами: "так и так, говорит, дочь твоя приходила ко мне; чего ж она, говорит, теперь спесивится? Теперь уж дела, говорит, не поправишь; так пускай уж лучше ко мне ходит… Ты, говорит, заставь ее; по крайности дело тогда промеж нами останется, никто об этом не узнает… А коли не заставишь, говорит, хуже будет: я, говорит, расславлю, по всей округе расславлю, кто у тебя дочь-то была…" Та, как услыхала, сюда бежать, да, не разобрамши-то дела, и давай дочь таскать.

- Где ж Маша?.. - спросил Иван.

- Увела с собою.

- Совсем?

- Нет, - возразила Прасковья, - на три дня увела… Девка уж добре убивается очень, потому и взяла к себе.

- Что ж это такое, родные вы мои? что ж это?.. Где ж правда-то?..- воскликнул Иван, отчаянно махая руками. - Где ж это он!.. я убью его!..

- Кого убьешь?

- Егора.

Надо думать, лицо Ивана, несмотря на улыбку, которая раскривила его пополам от правого уха до левого, показалось Андрею и жене его не совсем благонадежным.

Оба подскочили к столяру и схватили его за руки.

- Что ты, глупый? Перекрестись лучше… - сказал Андрей. - Оставить надо все это дело.

- Да тебе-то что? Брат ты, что ли, али сродственник?.. - проговорила

Прасковья. - А хошь бы и брат был - все одно; коли разум в голове есть, надо оставить!.. Найдется и без тебя, кто проучит за все лихие дела… Что ты? что ты? очнись! Не твое дело совсем… лучше молчи да виду не подавай никакого…

Андрей и жена его долго уговаривали Ивана. Действием ли разумных речей их или благодаря собственным размышлениям и мягкости нрава, Иван мало-помалу угомонился; он под конец дал даже клятву слова не сказать Егору, если случай приведет с ним встретиться. При всем том Андрей и жена его не пускали Ивана от себя во весь вечер и пригласили даже остаться у них на ночь.

VII

В эту ночь, часам к одиннадцати, должен был показаться полный месяц; но тучи так сгустились к этому времени, что не было возможности заметить, как взошел он и как потом закатился. Ночь была очень черна: нельзя было различать даже тех предметов, которые возвышались в степи над линиею горизонта; небо и степь были одинаково черны. Изредка в той или другой стороне вспыхивали отдаленные молнии, или, вернее, зарницы, потому что за ними не следовало громовых ударов. Воздух был недвижим и душен. Малейший звук слышался на далеком расстоянии. Но так как на десять верст кругом находились всего три-четыре хуторка и одно небольшое село, то все ограничивалось лаем собак и стуком в деревянные караульные доски. Раз далеко за

Панфиловкой прозвучал колокол; в той стороне располагалось село, куда жители окрестных хуторов ходили к обедне; но звуки колокола скоро замерли, и степь снова погрузилась в непробудное молчание. Не было возможности определить с точностью часа; но, принимая в соображение давность заката, можно было думать, что было близко уже к полуночи.

Около этого времени Филипп и Степка подходили к дороге, которая пролегала от знакомого нам кабака к усадьбе Карякина. Они шли, впрочем, не от кабака, а с противоположной стороны. Им оставалось версты полторы от усадьбы; дорога представляла самый кратчайший и вместе с тем самый верный путь; но они или не торопились, или по расчетам Филиппа следовало им избегать дороги: они шли степью; изредка Филипп посылал Степку к дороге, чтоб увериться, точно ли идут они по одному направлению с нею. Чем ближе придвигались они к усадьбе, тем более голос того и другого понижался. Если Степке случалось засмеяться или пугнуть ночную птицу, которая близко пролетала, Филипп осыпал его бранью или давал тумака; последнее, впрочем, случалось редко: отец убедился, что тумаки подстрекали только мальчика действовать наперекор его приказаниям. Такое расположение мальчика к противоречию вынудило под конец отца совсем прекратить тумаки; план, задуманный им, требовал, казалось, большой осторожности; он часто останавливался и прислушивался к малейшему звуку. Раз они дали огромный крюк в целую версту, чтоб избежать встречи с гуртом, который лежал на отдыхе подле дороги. Пройдя еще несколько времени, Филипп остановился и стал прислушиваться долее обыкновенного, хотя на этот раз ни один звук не нарушал молчания степи. Он тихо подозвал Степку.

- Э! - отозвался мальчик.

- Тише… дьявол! - прошептал отец, оглядываясь вокруг, - теперь близко…

Ты рази не видал, какие там собаки-то?.. Может, на ночь-то спущены: как раз сцапают!.. Заверни штаны повыше колен, а я пока лапти сыму, - заключил Филипп, садясь на траву.

- Аль жаль лаптей-то? - спросил мальчик, стоявший уже с засученными выше колен штанишками.

- Здесь бросить надо - вот что, - возразил отец, - без них легче… ноги не так шумят.

Степка ощупал грудь, которая сильно выпучивалась от чего-то, засунутого ему за пазуху и что громко хрустело; после этого он бросился на траву, перевернулся на спину и поднял кверху обе ноги.

- Тише… сатана! - прошептал сквозь стиснутые зубы Филипп, - говорят, собаки услышат…

Степка вскочил на ноги и подошел к отцу.

- Батя… ну, а как я не пойду с тобою? - произнес он таким голосом, как будто хотел поддразнить его.

- Э! глупый… право, глупый! - возразил отец задобривающим голосом, хотя в сердце его кипело негодование и он рад бы был, кажется, тут же на месте уходить своего спутника.

- Ну, а что дашь, коли пойду, коли все по-твоему сделаю? - спросил Степка.

- Ведь сказал, сапоги куплю, рубаху новую - красную, шапку… опричь того, денег дам - покупай, что полюбится!

- Да денег-то, может, еще не найдем… может, горбун-то прихвастал.

- Рази я на его слова полагаюсь? Ты, стало, не слыхал, что целовальник-то сказывал?.. "О себе, говорит, много нахвастал, а у купца у этого, говорит, точно, денег множество. Недавно гурт продал - все деньги дома… и лежат, говорит, точно, где горбун указывал…", стало быть, так…

- Да ведь вот он сказывал также, и у дяди Лапши денег-то много… нам бы лучше туда сходить: там не так опасливо… Я ведь про них не теперича знаю все… - подхватил Степка, снова как бы поддразнивая отца.