Миссис Барроу достала большую ярко-розовую фланелевую ночную рубашку и надела её на Калли, не переставая бормотать команды, как будто Калли была ребёнком:

– Вот так, поднимите руки. Продевайте. А теперь посидите здесь, у огня, а я принесу вам одеяло, чтобы опять было тепло и уютно.

Калли всё пропускала мимо ушей. Она привыкла, что горничные одевают и раздевают её, но никто из них не называл её «миленькая» и не опекал её так по-матерински тепло.

Конечно, это было неприлично, и если бы её отец или Руперт были здесь, они бы отчитали женщину за такую фамильярность.

Но папа и Руперт оба были мертвы, и здесь не было никого, кто смог бы застать Калли за нарушением этикета. И ей не надо было скрывать, как ей было хорошо от этого.

Миссис Барроу напомнила ей няню, которую она едва помнила. Сохранилось лишь смутное воспоминание о крупной мягкой женщине с большой грудью и удобными коленями, которая заботливо приговаривала и ворковала над ней, как миссис Барроу сейчас. Калли и забыла, какое это утешение.

Что сталось с няней? Она даже не знала её настоящее имя. Папа отослал её, когда Калли было шесть – вскоре после того, как умерла мама. Он увидел, как девочка сонно сидит у няни на коленях, слушая сказку. Папа сказал, что она уже слишком взрослая, чтобы с ней обращались, как с ребёнком. А сказки – это пустая трата времени… которая забивает головы чепухой.

Она не слышала сказок несколько лет, до тех пор, пока мисс Тибторп не стала её гувернанткой. Милая Тибби, с её строгими взглядами и поведением. Папа никогда не подозревал, что мисс Тибторп жадно читала романы и романтическую поэзию. Если бы он заподозрил, Тибби выставили бы на улицу.

– А вот и Барроу, – произнесла миссис Барроу, завернув Калли в одеяло. – Иду, милый. Мистер Гэйб спустится через минуту, он вас отведёт в постель.

– Любит он, чтобы все были под защитой, наш мистер Гэйб, – добавил Барроу, любовно обхватив жену за талию. – Готова идти в постельку, красавица? – он поцеловал её в щеку.

Миссис Барроу покраснела, как девушка:

– Уймись ты, Барроу, что подумает леди? Спокойной ночи, мэм, сладких снов.

Пожилая чета удалилась рука об руку.

Калли пожелала им спокойной ночи, глубоко тронутая их открытой привязанностью. Как чудесно быть такими счастливыми, такими влюблёнными после стольких лет.

Калли задумчиво вздохнула. Она никогда не знала любви. Принцессы выходят замуж в интересах государства, ради крови и богатства, не ради любви.  Она знала об этом не понаслышке.

Калли взглянула на стол. Там всё ещё лежал мясной пирог. Миссис Барроу забыла убрать его.

В животе у неё заурчало.

* * *

Гэйб вернулся на кухню как раз вовремя, чтобы заметить, как миссис Принн с виноватым видом отскочила от стола. Он притворился, что не заметил. Она была укутана в ярко-розовую фланель. Миссис Барроу – женщина высокая и пышнотелая, миссис Принн – маленькая и почти утонула в ночной рубашке. Рубашка была застегнута до подбородка и собиралась складками у ног. Ноги были обуты в слишком большие комнатные туфли, также принадлежащие миссис Барроу.

– Он укутан и крепко спит, – сказал ей Гэйб. – Вижу, вы в ночной рубашке – выглядите восхитительно. Итак, вы уверены, что не голодны? – он посмотрел на пирог, который несколько уменьшился, и сохранил равнодушное выражение лица.

Калли невинно посмотрела на него:

– Нет, благодарю вас.

– Тогда я уберу это, – Гэйб убрал остатки пирога в кухонный шкаф.

– Теперь, думаю, самое время лечь спать, – сказал он и предложил ей руку.

Калли с беспокойством уставилась на протянутую руку, неожиданно почувствовав неуверенность в отношении его мотивов. Он улыбнулся ей и добавил:

– Можете поблагодарить меня наверху.

Ее глаза расширились:

– Но я замужняя уважаемая женщина!

– Мой любимый тип, – он взял её под руку и повёл наверх, в комнату с огромной кроватью под голубым балдахином. В камине, загороженном сетчатой решеткой, горел огонь.

– В такую ночь хорошо, если кто-то согреет постель, – пробормотал он.

Калли застыла. Он что, на самом деле предлагает согреть ей постель?

– Я вас предупреждаю….

– Тише, разбудите Ники, – прошептал он. – Юнона охраняет его. Надеюсь, вы не возражаете, если собака будет в комнате, кажется, они друг к другу привязались, и я подумал, что так вашему мальчику будет приятнее спать в незнакомом месте.

Глаза Калли привыкли к полумраку. На одной стороне кровати одеяла были откинуты, на другой – возвышался маленький спокойный холмик – её, крепко спящий, сын. Рядом с ним, на коврике на полу лежала собака. Она посмотрела вверх, и забила хвостом по полу, но не пошевелилась.

– О, – воскликнула Калли. Он дразнил её.

Он холодно посмотрел на неё и прошептал ей на ухо:

– Миссис Принн, вы подозревали меня в нескромности, в сомнительности моих намерений? Я шокирован.

– Нет, вы не шокированы, – прошептала она в ответ. – Вы, сэр, негодяй!

– А вы, Зеленоглазка,  очень милы.

Он постоял немного, глядя на неё. Она чувствовала на себе его взгляд и закрыла глаза, чтобы защититься. У неё не было ни малейшего понятия, что сказать или сделать. Она слишком устала, чтобы думать.

Он легонько прикоснулся пальцем к её щеке.

– Спокойной ночи, Зеленоглазка. Приятных снов. Вы и ваш сын в безопасности со мной.

В безопасности. Спокойное убеждение его голоса подействовало на неё расслабляюще. Она услышала, как он уходит, услышала, как за ним тихо закрывается дверь.

– Спасибо, – запоздало прошептала она.

Забралась в постель и уютно устроилась, чувствуя негу.

Ноги её коснулись чего-то твердого, излучающего тепло. Пальцами ног она ощупала предмет. Нечто прямоугольное и горячее, завернутое во что-то наподобие фланели. Внутри поднялся сонный смешок. Её постель действительо согрели.

Итак, в незнакомом доме и незнакомой постели, впервые за долгие недели Калли провалилась в глубокий сон без сновидений.

Глава 3

Несмотря на то, что поздно лёг спать, проснулся Гэйб до предрассветного пения птиц. Он улыбнулся и медленно потянулся. Гэбриэл Ренфру чувствовал себя живым и готовым встретить новый день – такого с ним уже не было многие годы.

Он выскользнул из кровати, подошёл к окну и выглянул на улицу. Его приветствовала прохладная, ясная утренняя заря, переливаясь оттенками от серого до бледно-золотого. Остатки тумана окутывали землю. Кажется, день обещал быть отличным.

Гэйб быстро оделся. Когда он проходил мимо комнаты своей гостьи, её дверь была всё ещё закрыта. «Ей необходимо поспать ещё несколько часов», – подумал он. Мать и ребёнок были измучены путешествием.

Взяв на кухне пару яблок из миски, стоявшей в буфете, Гэйб с наслаждением вгрызся в одно из них, засунув другое в карман. Он как следует позавтракает и побреется, когда вернётся. Направившись к выходу, он с удивлением заметил, что дверь на кухню открыта. Барроу рано проснулся. Поразительно, и это после того, как они так поздно легли спать.

Открывая ворота конюшни, Гэйб помедлил. Кто-то разговаривал в одном из стойл, но это был не Барроу. Гэбриэл прислушался, но не смог понять, кто это говорит. Он подошёл к стойлу, ступая еле слышно…

– Тебе они не нравятся, да? – произнёс чистый, высокий голос.

Ренфру услышал ответ Трояна – протяжное «фрррр». Гэйб усмехнулся. Этот конь своим поведением был настолько похож на человека, насколько это возможно для коня. Юный Ники стоял на тюке сена, откусывая кусочки яблока и бросая их в полуоткрытую дверь коню Гэбриэла. Интересное поведение для мальчика, который до ужаса боялся лошадей. Юнона сидела рядом с Ники, с завистью наблюдая за тем, как кусочки яблока один за другим отправляются к коню.

– Троян очень любит яблоки, – сказал Гэйб.

Мальчик вздрогнул и резко обернулся, роняя кусок яблока. Он поспешно слез с тюка, а затем, к изумлению Гэбриэла, застыл неподвижно, встав по стойке «смирно», словно маленький солдат, ожидающий наказания.