В замке осталось в живых лишь несколько слуг, которые никогда не издевались над крестьянами и с участием относились к их нуждам. Они и рассказали о случившемся в замке. Мысль о том, что рыцари поплатились за свои злодеяния, не утешила крестьян, их страх становился все сильнее и сильнее. Многие пытались бежать из долины, но именно они в первую очередь становились жертвами паука. Их трупы потом находили на дороге. Другие спасались бегством высоко в горах, но паук подстерегал их и наверху, где они уже чувствовали себя в безопасности. Чудовище изощрялось в злобе и дьявольском коварстве. Оно больше не ошеломляло неожиданными нападениями, не пронизывало внезапным смертельным огнем, а сидело перед человеком в траве или висело над ним на дереве и таращило на него свои страшные глаза. Человек, не выдержав, бросался бежать, а когда, обессилев, останавливался и опускал глаза, паук все так же сидел перед ним, злобно пялясь. Человек снова бежал и снова вынужден был останавливаться и переводить дух — и снова паук сидел перед ним. И только когда жертва, выбившись из сил, не могла уже бежать дальше, паук медленно подползал и умертвлял ее.

Кое-кто в отчаянии пытался сопротивляться: не бессмертный же он, — и, увидев паука в траве, бросал в него многопудовые камни, бил его киркой или топором, — но напрасно. Самый тяжелый камень не мог придавить паука, самый острый топор не брал его, и совершенно внезапно паук оказывался на лице охотившегося за ним человека, совершенно невредимый, и беспощадно убивал охотника. Бегство, сопротивление — все было напрасно. Безнадежное отчаяние наполнило души людей, населяющих долину и горы. Единственный дом пощадило чудовище, в единственном доме оно никогда не появлялось: это был дом, где жила Кристина и из которого она пыталась похитить дитя. Своего мужа Кристина подстерегла на отдаленном пастбище, где она излила на него свою бешеную ярость. Как это происходило, никто не видел но там нашли его обезображенный труп: на лице мужчины застыло выражение невыразимой боли. Но в свой дом он не заходил: боялся ли он чего-то или решил в конце концов оставить его, никто не знал.

Но и в этом доме поселился не меньший страх чем в остальных домах поселка.

Благочестивая мать выздоровела и теперь боялась, но не за себя, а за своего преданного сына и его сестренку Мать не спала ни днем, ни ночью, а верная бабушка делила ее заботы и бдения. Они вместе молились Богу, чтобы Он дал им силы бодрствовать, чтобы Он помог им спасти невинных детей.

В эти долгие бессонные ночи им часто казалось что в темном углу сидит притаившийся паук или что он заглядывает в окно. Но тем истовее молили они Бога о помощи и защите. Женщины запаслись было оружием, но когда узнали что ни камень, ни топор паука не берут, отказались от мысли убить его. Однако все более отчетливо у матери зрел план. Она думала схватить паука руками и так одолеть его Ей казалось также, что если ей и не удастся раздавить паука, она возможно, сможет схватить его, и если Бог даст, куда-нибудь запереть и таким образом обезвредить. Ей приходилось слышать о том, как знающие люди запирали духов в расщелине скалы или дерева, забивали в щель гвоздь — и дух оставался там до тех пор, пока кто-нибудь этот гвоздь не вытаскивал.

Внутренний голос побуждал ее поступить так же Женщина долго обдумывала план избавления от паука. Она проделала щель в балке, находившейся ближе всего к ее правой руке когда она сидела у колыбели, приготовила затычку точно подходившую к щели, окропила ее святой водой и приготовила молоток. Днем и ночью молила она Бога дать ей силы для победы над чудовищем. Однако временами дух ее уступал плоти, и глубокий сон смыкал глаза, а во сне к ней приходило видение паука, пялящегося на золотые локоны ее сына и тогда она прогоняла сон и ощупывала руками волосы мальчика Никакого паука она не обнаруживала, а на личике ребенка играла улыбка: так улыбаются дети, когда видят во сне своего ангела. Матери же казалось, что изо всех углов сверкают ядовитые глаза паука, и сон подолгу не приходил к ней.

И вот однажды, после долгого бдения, она заснула. Ей стало сниться, будто погибший благочестивый пастор возник перед ней откуда-то издалека и закричал: «Женщина, проснись, враг пришел!» Трижды он звал ее, и только на третий раз разорвала она оковы сна, и когда с трудом подняла тяжелые веки, то увидела, как по кроватке медленно карабкается набухший ядом паук и приближается к лицу ее мальчика. И тогда, с именем Бога на устах, она быстро схватила паука. Лавина огня обрушилась на нее, прошла по руке и достигла сердца, но материнская верность и любовь помогли ей сжать пальцы в кулак, а Бог дал ей силы вытерпеть все это. Преодолевая смертельные муки, она сунула паука в приготовленную щель, а другой рукой вставила туда затычку и надежно забила ее молотком.

В щели все кипело и бурлило, подобно тому как вихри спорят с морской стихией, дом шатался и скрипел, но затычка сидела крепко, и паук остался запертым. Верная мать еще успела порадоваться спасению своего ребенка, поблагодарила Бога за Его милость и умерла. Но материнская верность заглушила ее страдания, а ангелы проводили ее душу к престолу Господню, где она встретилась с душами тех героев, которые отдали свои жизни за других.

Так было покончено с черной смертью. Жизнь и спокойствие вернулись в долину. Черного паука никто больше не видел, потому что он остался сидеть запертым в той щели, в которой он сидит еще и сейчас.

Когда дедушка замолчал, у всех слушателей стало неспокойно на сердце. Воцарилось молчание. Никому не хотелось ни шутить, ни соглашаться с рассказанным; каждому хотелось сначала выслушать другого, чтобы потом подладиться под него. Тут пришла повитуха, которая уже много раз приглашала всех за стол; лицо ее было огненно-красным, словно по нему тоже прополз паук.

На очередное ее приглашение все встали и пошли, хотя и очень медленно, в дом: никому не хотелось оказаться у двери первым — это было правом дедушки.

На сей раз это было не просто данью обычаю, согласно которому неприлично быть заподозренным в нетерпении; это была нерешительность, охватывающая людей, когда они стоя у входа в какое-нибудь страшное место. На этот раз ничего ужасного в доме не было. На столе искрились светом свеженаполненные красивые бутылки с винами, здесь же красовались два лоснящихся куска ветчины, от громадных блюд телячьим и бараньим жарким валил пар. Между ними стоял большие тарелки со свежими халами и «татерами»,[8] окруженные тарелочками с тремя видами пирожков. Чайничкам вкусным сладким чаем тоже нашлось место. Это было прекрасное зрелище, однако мало кто обращал на все это внимание люди лишь испуганно смотрели по сторонам: не сверкнут ли где-нибудь в углу глаза паука, не уставятся ли они мертвенно-ядовитым взглядом из благоухающей ветчины. И хотя паук нигде не было, никто не отпускал обычных комплиментов вроде «не стоило беспокоиться и готовить столько всего» или «так много никто не съест»; никто не решался подняться столу, все столпились внизу.

Напрасно призывали гостей наверх и указывали им на свободные места: они продолжали стоять как вкопанные Напрасно разливал по бокалам вино новоявленный отец и зазывал всех выпить на здоровье. Тогда он ухватил под рук крестную и сказал:

— Будь самой умной и подай всем пример!

Изо всех сил — а их у нее было немало — она отбивалась и кричала:

— Ни за какие деньги я не сяду наверху! Мне жжет век спину снизу доверху, вроде по ней хлестали крапивой. А если я сяду там, возле этой балки, то сразу почувствую паука; себя на затылке.

— Ты виноват в этом, дедушка, — сказала старая мать семейства. — К чему ты только завел разговор обо всем этом! От таких вещей сегодня никакого проку, только убытки для всего дома. И если когда-нибудь дети придут из школы в слеза; и начнут жаловаться, что остальные школьники их дразнят за то, что их бабушка ведьма, то ты окажешься во всем виноват.