— Чем кончилась твоя инвентаризация?

Девочка выдохнула:

— Кра-сивый! Большой.

Алексей виновато улыбнулся. Дескать, что делать, таким уродился.

Я прикрикнула на сестру и освободила гостя от необходимости терпеть такую инвентаризацию.

— Таня, я пришел пригласить тебя в клуб, там концерт и танцы.

— Ну, что ты, Алешенька! — сказала мама, — Она десятый кончает и работает. Ночью уроки учит. В клубе найдешь себе пару. Такой орел!

Мама угадала точно, было в нем что-то орлиное, мужской вариант материнского взлета.

Алексей с сожалением развел руки, попрощался и ушел.

Началась война, фронт, погиб в каком-то из первых боев. Похоронка пришла весной сорок второго, долго где-то плутала по полевым почтам и военкоматам. Маланья молча приняла страшную весть. Пундык, наоборот, кричал, ругался, грозился пробиться в партизаны и убивать фашистских гадов, взрывать их поезда, а полоумного фюрера обещал иголкой разодрать на ниточки и отдать свиньям: не должна такая нечисть поганить землю. Тайно плакал, тайком отправил письмо Ковпаку, знаменитому партизанскому командиру, и жил в ожидании ответа. Через месяц его пригласили в военкомат, вернулся оттуда еще более удрученным.

Маланья согнулась, сникла, будто с потерей родной кровиночки потеряла бодрость и жизненную силу, державшие ее все годы. Безучастно ехала в поле, по привычке вмешивалась в дела и отдавала распоряжения, односложно отвечала, если спрашивали, все больше молчала и задумывалась. Бабы, глядя на нее, поджимали губы и понимающе качали головами.

В неустанном, испепеляющем и бесплатном труде прошло лето: «Все для фронта, все для Победы!» Ни праздников, ни выходных, рвались жилы от авралов и перенапряжения.

В тот год отмечали двадцатипятилетие Великого Октября. На пыльной площади перед райкомом наспех соорудили трибуну, обтянули ее лозунгами, напечатанными мелом на кумаче. Работники райкома устроили воскресник и рано утром в день праздника вооружились ведрами и метлами, полили и подмели площадь. Кто-то таскал воду из арыка, кто-то убирал мусор. К митингу пыль прибили, воздух стал чище. Демонстранты прибывали колоннами, неся красные знамена, портреты Ленина и Сталина, транспаранты с заклинанием: «Наше дело правое, мы победим!» Первыми появились школьники. Октябрята с красными звездочками на белых рубашечках, пионеры в красных галстуках, замыкали колонну малочисленные ряды старшеклассников. Большинство старших мальчиков добровольцами записались в военные училища. Дети шли с песнями, популярными в те годы: «Широка страна моя родная», «По долинам и по взгорьям», «Каховка, Каховка»…

Под зурну и барабан приблизилась колонна колхозников: русские, украинцы, узбеки, киргизы, курды, армяне…Всех не перечислить. Большинство в национальных костюмах. А перед колонной — неутомимые узбекские плясуны. Замыкал шествие небольшой отряд рабочих местного хлопкоочистительного заводика. Они шли без песен и музыки, в рабочих костюмах. У них сейчас самая горячая пора, работают в три смены: обтянутые брезентом бурты хлопка ждут переработки, а машины наваливают все новые горы «белого золота».

Маланья находилась на трибуне среди районного начальства. К ней подошел военком, сказал что-то убедительное и сочувственное. Маланья слушала, сцепив руки и глядя в пол. Они так и простояли до конца торжества. Речи, поздравления, приветствия, телеграмма товарищу Сталину с рапортом о победах на трудовом фронте — все прошло мимо них. И вздрогнули, когда над площадью из рупора громкоговорителя загремело: «Вставай, страна огромная, иди на смертный бой». Маланья разрыдалась. Военком взял ее под руку и повел с трибуны.

Накануне было объявлено, что колхозники могут отдохнуть два праздничных дня. Первые выходные за полтора года войны. Воспользовавшись этим, Пундык отправился к знакомому мельнику, к самым горам в другом конце долины, за лозой. В саду, в огороде постоянно требуется что-то собрать, перенести, разложить по сортам, убрать на хранение. Без корзин не обойтись Нужда заставила Пундыка заняться их плетением. Дело оказалось прибыльным. Он стал базарной знаменитостью. Прославили корзины, ловкие, легкие, прочные и нарядные, разных фасонов и размеров. В доме зашевелилась живая копейка.

Затруднение было в том, что лоза в сухой и жаркой долине не растет, приходится периодически совершать рейды на горную речку, к мельнице на ее берегу. Из-за дождя со снегом пришлось прогостить у мельника целых два дня. Привез на ишаке несколько огромных вязанок лозы. Вошел в дом — Маланьи нет. Не встревожился. Для нее и праздник — рабочий день. Где-нибудь задержалась, не впервой. Справился с хозяйством, поел на скорую руку. Совсем стемнело. Маланьи нет. Он в контору, там заперто, все разошлись по домам. Он — к председателю, тот сказал, что сегодня Маланью не видел. Наверно, осталась на отдаленном полевом стане. Не пропадет, сторож поделится лепешкой. Только на другое утро Пундык узнал от соседки, что Маланья сразу после митинга подалась в горы за бояркой, захотелось ей порадовать внуков. Обомлел — в долине дождь, в горах — снег! Даже ночь в снегу никто не выдержит, а Маланьи нет третий день.

Пундыки держали в секрете заветное место, где в скрытой от людских глаз промоине росли колючие кусты боярышника с особенно крупными и сладкими ягодами ярко-оранжевого цвета. По сравнению с виноградом боярка — нивесть что: кожица сухая, ломкая, мякоть мучнистая, чуть терпкая, в переработку не годится. Хороша только в свежем виде, внуки подберут за милую душу. По бабьему поверью, эта неказистая ягода «очень пользительная» и взрослым и детям, да и много ее в горах, целые заросли, только добираться до них трудно, ближайшие рощи курды вырубили на дрова. Пундык, прогоняя погибельные мысли, решил сразу идти туда. Дочек не стал тревожить, а попросил помочь знакомого курда, и они вчетвером сразу же отправились на поиски. Двое сыновей курда ушли вперед, старикам сил не хватает за ними поспеть. Парни нашли Маланью там, где предполагал Пундык.

Тощий в сухое время ручеек с прозрачной теплой водичкой, мирно струившийся меж замшелых и скользких камней, после дождей в горах превращался в неистовый мутный поток, который грозно несся вниз, гремя камнями и отрывая глыбы подмытой земли вместе с кустами шиповника и даже деревьями, волочащими за собой длинные корни. За несколько десятков лет безобидная водяная ниточка, взбухая в непогоду, вырыла глубокий извилистый овраг с отвесными стенами и продолжает углубляться.

Маланья без сознания лежала в жидкой грязи под самым обрывом. Босые ноги ее постоянно смачивались ледяными брызгами при всплесках бушующего потока. Лоб так и пылал жаром. Пундык зажмурился, представив, что было бы, если, не дай Бог, она ненароком оступилась и упала в круто завитой водяной смерч.

Видно, она припозднилась, а когда затеялась возвращаться, внезапно повалил снег. Такое в горах случается нередко. На беду, где-то вверх по течению прорвало запруду, и вода валом покатилась вниз, моментально залив промоину, по которой Маланья прошла к кустам боярышника. Путь отрезан. Вступишь в воду — унесет. Вода билась под обрывистыми берегами везде, и лишь там, где каменистый выступ ей не поддавался, образовалась небольшая террасочка, на которую женщина успела взобраться. Поднявшись на носки, руками она могла кое-как дотянуться до верхнего края обрыва, подложить бы камней на полметра под ноги, и можно было бы, ухватившись за крепкий куст, как-то выбраться. К несчастью, до него не дотянулась, а те кустики, что росли по самому краю, не выдерживали тяжести ее крупного тела, выдергивались с корнями. Никакой зацепки для ног не нашла.

Ей показалось, что чуни (шахтерские галоши) мешают, она сбросила их и пыталась пальцами босых ног зацепиться чуть повыше. Тщетно. Каменистый обрыв не уступал. В борьбе с ним она обессилела, промокла, измучилась, в изнеможении села в снег и не заметила, как уснула. Утром не смогла подняться. Снег растаял, и Маланья еще сутки провела в грязной жиже между жизнью и смертью.