За дуплистым деревом было установлено наблюдение.

— Вы понимаете, что может получиться, товарищ полковник? — нервничал Костенко.— К этому дереву никакой дьявол не подойдет, раз Федор Савчук оказался в больнице. Мой пост наблюдения потеряет время напрасно. А эта Любушка-голубушка будет преспокойно отдыхать в полной уверенности, что ее посылка пришла по назначению. Я считаю, что надо добиться ордера прокуратуры на арест старика и его дочери.

— Давайте рассуждать логически. Узел спрятан чуть ли не на опушке леса. Сомнительно, чтобы человек, скрывающийся от правосудия, рискнул сюда прийти. Почему не допустить такого: ночью плутать в лесу страшно, а утром выходить с большим узлом — очень приметно. Вот она и отнесла его в лес затемно, спрятала, как не раз уже это делала, в хорошо ей знакомом месте, чтобы потом, войдя в лес с пустыми руками, не опасаясь случайных свидетелей, прихватить свою передачу и принести ее по назначению.

— Ох, теряем мы время! Ведь Савчука-то нет! В больнице он!

— Не забывайте, убийц было двое.

— Этим вторым мог быть сам дед Карпо. Один из преступников побежал в лес, а он к себе домой.

— Старый человек вряд ли пойдет на такое преступление.

— Что же вы советуете?

— Продолжать наблюдение за дочерью старика.

Наш спор разрешился неожиданно. Из Борового позвонил лейтенант Орлов, очень взволнованный и еще больше обескураженный:

— Любовь Савчук пошла в три часа дня в лес и до сих пор не вернулась. Сержанта Фесенко, которому было поручено наблюдение за тайником, на месте не оказалось. По-видимому, он последовал за женщиной. Я думаю снять наблюдение за хатой и всей группой углубиться в лес. Просьба прислать проводника с ищейкой.

Костенко сразу повеселел и торопливо ответил Орлову:

— Руководить операцией буду лично. Сейчас выезжаю. О проводнике и собаке побеспокоюсь... Ждите. Еду...

Эта ночь тянулась для меня бесконечно долго. Я очень жалел, что, уступив настояниям Костенко, не выехал в Боровое. Моя помощь, возможно, и не была нужна, однако узнал бы я все скорее и не томился бы так неизвестностью. Под утро я прикорнул на диване, в кабинете майора, но долгий телефонный звонок заставил меня сразу же очнуться.

— Поздравьте и примите мои поздравления! — кричал в трубку Костенко. — Пойман Степан Савчук... Собственной персоной!

Вскоре он рассказал мне о подробностях операции. Она едва не закончилась для майора Костенко трагически. Заметив погоню, уже почти настигнутый собакой, бандит обернулся к майору и вскинул обрез. Но, к счастью, обрез дал осечку. В двенадцать дня позвонил Савин и сообщил, что Федор Савчук был задержан на узловой станции: работникам милиции показался подозрительным его вид, и они решили проверить его документы. Рванувшись из рук милиционера, Савчук пытался вскочить на отходящий товарный поезд, но сорвался и сильно ударился головой о проезжавшую багажную тележку. Не приходя в сознание, он скончался в больнице.

При осмотре вещей Федора Савчука был обнаружен финский нож с едва заметными следами запекшейся крови. Анализ показал, что это человеческая кровь и группа ее такая же, как у Невроды.

При допросе арестованных — Степана Савчука, Любови Савчук и Карпа Вугляра — ни я, ни Савин же присутствовали. Оба мы в тот же день выехали домой.

Только много позже я узнал небезынтересные подробности этого дела.

Оказавшись по окончании войны в лагере для перемещенных лиц, Степан Савчук был завербован одной из иностранных разведок и, после соответствующей подготовки, переброшен на территорию Советского Союза для выполнения шпионского задания. Однако родная земля словно мстила своему изменнику. Спустившись на парашюте в глухом лесу, Савчук едва не погиб в топком болоте. Чудом удалось ему спастись, однако, выбираясь из трясины, он растерял все свое снаряжение. Рация утонула в болоте, и он лишился возможности установить нужные связи. В каждом шорохе, в каждом треске сухой ветки ему чудилось преследование. Животный ужас гнал его, словно дикого зверя, в самые глухие дебри. Вскоре он понял, что у него осталось только три выхода: проглотить зашитую в воротнике ампулу, явиться с повинной или незаметно пробраться домой. Страх перед смертью и ответственностью заставили его отбросить два первых способа избавиться от мучений...

Более месяца скрывался Степан Савчук на чердаке, в доме тестя, и начал уже приходить в себя после всего пережитого, как вдруг поздней ночью в хату деда Карпа постучался отец Степана — бежавший из заключения Федор Савчук.

Ради дочери дед Карпо терпел присутствие зятя, но совсем не был склонен рисковать из-за свата.

— Вот что, Федор, — заявил он решительно, — день-два пересидеть можешь, а там — не обессудь, ищи себе другой схованки. Да и тебе, Степан, пора думать, что делать. Не век же на чердаке сидеть! Рано или поздно, а люди приметят. И тебе тогда конец, и мне отвечать придется.

В ожидании счастливой случайности, которая даст им возможность раздобыть «чистые» документы, Савчуки переселились в лес.

Недолго, однако, жили они в относительном мире и согласии. Каждый из них считал другого помехой на пути к своему спасению. Стычки и ссоры возникали между ними все чаще и скоро переросли в открытую вражду. Особенно возненавидел отца сын. Трусливый по характеру, он все с большей подозрительностью относился к ночным вылазкам отца, догадываясь, что случаи внезапных пожаров, порчи семенного материала, падежа скота в окрестных колхозах, о которых рассказывала во время свиданий жена, — дело рук Федора Савчука. Не о колхозном добре, конечно, болел душой Степан. Он боялся, что своим неосторожным поведением отец погубит их обоих. Особенно опасался он, что Федор Савчук сведет наконец свои давние счеты с Невродой: а ведь Боровое было основной базой снабжения, единственное место, в котором они могли рассчитывать на помощь. И Степан потребовал от отца, чтобы тот до поры до времени не трогал Невроду. Федор Савчук дал сыну слово.

Порешив как можно скорее, до наступления холодов, разойтись в разные стороны, Савчуки усиленно начали готовиться к осуществлению задуманного плана. Все чаще навещала в лесу мужа и свекра Любка, готовя их в дальнюю дорогу. Это и привлекло внимание Невроды. В горячке сборов Любка утратила всю осторожность и вдруг заметила, что председатель колхоза стал чересчур часто встречаться на ее пути.

— Следит он за мной... Ох, чует мое сердце, следит! — поделилась своими страхами Любка.

Она ушла, а Савчуки порешили: немедленно убрать Невроду с пути. Теперь и Степан соглашался, что действовать нужно быстро, пока председатель не забил тревогу.

ЧП

Карпов стоял посреди цеха. Со стороны могло показаться, что он остановился в нерешительности, забыв, зачем сюда пришел. Его сутулая фигура была неподвижна, лоб избороздили морщины, кустистые брови сошлись на переносице, взгляд нацелился в одну точку. Хотя здесь было много людей, работала целая смена; наверное, только один начальник цеха Егоров знал, что директор завода, напрягая слух, из общего хаоса производственных шумов — скрежета металла, гула моторов, шороха шнековых аппаратов — улавливал звуки, говорившие о неисправности механизмов.

Цех по производству аммонитовых патронов для буро-взрывных работ в угольных шахтах был детищем Карпова. Он начинал его отстраивать на развалинах взорванного оккупантами довоенного здания, руководил монтажом оборудования. Поэтому не только знал технологию производства, но и прекрасно разбирался в оборудовании цеха. А оборудование это имело свою специфику и необычный внешний вид. Вдоль стены стояли шнековые аппараты. Чем-то напоминающие машины для начинки колбас, они были наглухо соединены между собой единым металлическим кожухом и внутри насажены на длинный шнек, который в соседнем помещении соединялся с протирочной машиной, схожей с вертящейся бочкой с люком. Работницы, стоящие у каждого аппарата, подставляли бумажные гильзы, заряжали аммонитом патроны. Директор любовался ловкостью, с которой они наполняли взрывчаткой гильзы и укладывали их в деревянные ящики.