Деление армии на постоянный и временный состав отражалось на внешнем и бытовом укладе армии.

Неизменными и постоянными спутниками основного ядра армии были грабеж, пьянство, буйство… Рядом с пулеметами, на тачанках, прикрытых дорогими коврами, помещались бочки с вином и самогоном. Видеть махновцев в трезвом состоянии было трудно. Махновцы самовольно, партиями снимались с позиций, являлись в ближайший город, заезжали в любой двор и открывали невероятный, дикий кутеж, привлекая участвовать в нем всех, кто подворачивался под руку, открывая тут же во дворе или на улице, ради своего развлечения, пулеметную стрельбу. Ни один двор или дом не был гарантирован от подобного налета, а это вызвало озлобление. Махновцы не признавали над собой никакой власти и ни с чем не считались. Вечно пьяные, покрытые паразитами, страдая накожными и другими болезнями, разнося всюду заразу, они беспомощно гибли, но на их место спешили попасть те, для которых единственным идеалом была праздная и пьяная жизнь.

Именно этот элемент наводил ужас на все городское население, а из деревень их часто выпроваживали пулеметным и даже артиллерийским огнем.

Основное ядро махновской армии крестьяне иначе и не называли, как ироническим "ракло", и только себя считали настоящими махновцами. Кадровых махновцев можно было определить по их шутовским, чисто-маскарадным запорожским костюмам, где цветные дамские чулки и трусики уживались рядом с богатыми шубами.

Крестьянские же полки по внешнему виду ничем не отличались от крестьян. Правда, крестьяне тоже выпивали, но это были не махновские кутежи, и, наконец, их, по-видимому, никогда не оставляли хозяйственные заботы, а также их интересовал исход борьбы, которая велась на их родных полях. Симпатии этих крестьян были на стороне Махно, и если с коренным махновцем можно было вести любой разговор с самой злой критикой Махно, при крестьянине-махновце в таком случае можно было ждать смерти. Крестьяне не смешивали Махно с его вольницей и терпели последнюю лишь в силу необходимости, а часто самосудом расправлялись с наиболее надоевшими и буйными махновцами.

Фактически в городах, занятых Махно, власть проводилась через коменданта города, но они не имели достаточной силы, чтобы воспрепятствовать буйству и грабежу "кадровых" махновцев. Коменданты выдавали пропуск для передвижения жителей в районе, занятом Махно, они же арестовывали и судили.

В Бердянске мне пришлось наблюдать картину махновского суда. На площадке, против комендатуры, собралось человек 80-100 махновцев и толпы любопытных. На скамейку поднялся комендант города, молодой матрос и объявил:

– Братва! Мой помощник Кушнир сегодня ночью произвел самочинный обыск и ограбил вот эту штуку,- он показал золотой портсигар.- Что ему за это полагается? Из толпы 2-3 голоса негромко крикнули:

– Расстрелять…

Это подхватили остальные махновцы, как, очевидно, привычное решение.

Комендант, удовлетворенный голосованием приговора, махнул рукой, спрыгнул со скамейки и тут же из револьвера застрелил Кушнира.

Народный суд кончился, а махновцы, только что оравшие: "расстрелять", довольно громко заявляли: "Ишь, сволочи, не поделили"; комендант же, опустив портсигар в карман брюк, не спеша отправился выполнять свои обязанности.

Так в жизни махновской армии уживались крестьяне-собственники, а рядом – уголовная безудержная вольница, которую почему-то все считали идейными анархистами.

XIV. Махно и анархисты

Сам Махно, как и все его организации, на время борьбы считались подчиненными исключительно военно-революционному совету армии. Но это было на бумаге, на деле же руководящую роль в боевых операциях армии играл личный штаб Махно, во главе которого находился всегда пьяный Васильев, так как у махновцев существовало глубокое убеждение, что Васильев проявлял свои воинские таланты лишь в минуты полного опьянения, а потому напаивание Васильева поощрялось всеми, начиная с самого Махно.

В совете Махно заседал весьма редко, удовлетворяясь докладами Волина на дому. Махно предпочитал находиться на передовых позициях, часто принимая непосредственное участие в боях, вызывая восхищение "братвы" артистической стрельбой из пулемета. Это было, с одной стороны, потребностью самой натуры Махно, а с другой – вызывалось и необходимостью личного примера для его недисциплинированных войск.

Постоянные заявления анархиста Волина в речах на митингах и в газетах, что лично Махно никакой власти не имеет и является лишь простым исполнителем указаний коллегии военно-революционного совета, необходимо рассматривать не более как чисто дипломатическую уступку слишком прямолинейным взглядам находившихся в этом совете анархистов.

На самом деле Махно, через Волина, проводил в жизнь все, что находил необходимым, вплоть до печатания денежных знаков.

Действительная власть Махно, а не мнимое его подчинение совету, была настолько всеобъемлюща, с чисто-диктаторскими замашками, что двойственность власти никаких трении или вредных для дела разногласий между Махно и военно-революционным советом не вызывала.

Во время затишья или временного прекращения военных действий Махно не мешал совету делать все, что только ему вздумается, предпочитая заполнять свободное время игрой в карты, кутежами и женщинами.

Официально в компетенцию военно-революционного совета армии Махно входили: оперативная, административная, разведывательная, агитационная, культурно-просветительная и другие части; кроме того, совету принадлежало право созыва съездов крестьян, устройства конгрессов и митингов.

Совет издавал газеты, из которых две постоянные: "Известия военно-революционного совета армии имени батько Махно" и "Набат" – партийный орган анархистов.

Наконец, совет руководил грабежом и распределением по деревням награбленного, а также решал все вопросы об активных выступлениях армии.

Председателем военно-революционного совета был известный анархист Волин, а членами – представители различных социалистических и анархистских партий, сбежавшиеся сюда чуть ли не со всей России, большинство коих производило впечатление определенных авантюристов.

Из всех многочисленных отделов военно-революционного совета идеально были поставлены разведывательный, большая часть секретных агентов в котором были женщины, и агитационный, для целей которого были использованы почти все сельские учителя.

Постоянный состав совета доходил до 200 человек. Однако в нем происходило беспрерывное движение, и он трудно поддавался учету. Во всяком случае, общий состав его можно определить не менее чем в 2 000 человек, считая и многочисленных подвижников агентов.

Политическое кредо военно-революционного совета, санкционированное молчаливым согласием Махно, сводилось к следующему: коммунистическая партия и все московское правительство считались контр-революционерами, захватившими власть обманом и ведущими социальную революцию по ложному пути к гибели.

Идеалом махновцев, подлежавшим немедленному проведению в жизнь, являлись советы, но построенные без признаков какой бы то ни было власти (очевидно, политической), ведающие чисто-экономическими вопросами. Союз таких экономических советов является верховным органом в жизни интернационального человечества. Продолжение революции в России и возможная революция на западе Европы признавалась только под знаком синдикализма, а не социализма.[6]

На митингах Волин и другие анархисты всегда подчеркивали, что они непосредственно связаны с анархическими группами Запада.

Длительное участие в жизни махновской армии активных анархистов и тяготение к ним Махно привело к тому, что анархисты влияли на все дела армии. Влияние же бывших в военно-революционном совете социалистов было ничтожно.

Но вряд ли махновская вольница могла впитать в себя анархические идеи. Волин не раз сознавался,- правда, негодуя,- что проводимая им идеология дальше членов совета, и то только некоторых, слабо воспринимается.