Изгнание из общества миллионов рабочих и мелких буржуа неизбежно рано или поздно должно завершиться и географическим их изгнанием, т. е. изгнанием из пределов Германии. Все происходившее до сих пор было практически только прелюдией к этому этапу. Грандиозный акт широчайшей социальной высылки можно как нельзя лучше использовать для проведения столь же грандиозной внешней операции, для расширения владений «тевтонской системы» за пределами современной Германии. Триумвират мог удачно применить один рычаг своей политики для того, чтобы привести в действие другой. Фашистская аристократия выталкивает «избыточную» массу, масса завоевывает для фашистской аристократии новую империю!

Вначале эта масса примет форму гигантской армии, которая, под влиянием своих собственных насущнейших нужд, неизбежно вырвется за границы Германии и разольется по континенту. Затем, после победы, та же масса примет вид беспрерывного потока «колонизации» германских наемников, крестьян и безработных далеко на юго-восток и восток Европы. Таким рисовался выход, и выход этот достоин «гения фашизма». По этой схеме гибель старой мелкой буржуазии Германии превращается непосредственно в небывалый триумф германского империализма — одним махом решаются обе проблемы.

Гитлер одержим этой идеей.[3] Для него она оправдывает все — даже самые страшные — жестокости. Все проекты, законы и теории Дарре, Розенберга, Шахта и прочих вертятся вокруг этой скрытой генеральной концепции, показывая ее с разных сторон. Это предприятие было безумным. Но люди, которые затеяли его, держат в своих руках страну с семидесятимиллионным населением. Мог ли этот план быть реализован? Рабочий класс, демократический, социалистический и пацифистский, который один только мог противостоять этому плану, был побежден и разоружен. Но ведь оставался еще Рем.

Существовали только две возможности. Либо триумвират успешно доводит до конца начатый им процесс, и тогда вся политическая пирамида власти, еще находящейся в руках мелкой буржуазии с Ремом на вершине, будет разбита и разрушена до основания. Это означало смерть для Рема. Либо, в противном случае, мелкая буржуазия защищает свое существование — и в этом случае Рем спешно выдвигает свой собственный контрплан создания фашистского государства и посылает триумвират, вместе с его покровителями, к чорту. Таково было соотношение классов. Вот почему атмосфера в Германии была в то время такой напряженной.[4] До сих пор Гитлер держал в своих руках все карты. Его хватка делалась с каждым днем все крепче. Если Рем собирался когда-либо выступать, то его черед пришел именно сейчас.

На авансцену выступил генералиссимус штурмовых отрядов. Этот грубый и неразборчивый преторианец фашизма, лишенный политических идей, не испытывающий ни малейшего уважения или преданности к «фюреру» и его клике, безнравственный даже с точки зрения официальной фашистской «морали» — этот человек вместе со своими товарищами был брошен в самый водоворот событий самим их развитием. Он знал, что он все еще зависит от мелкой буржуазии и более всего от СА. Точно также как Гейнес, Эрнст и другие старые командиры фашистских масс, он понимал, что находится между двух огней, что ему грозят и аристократический переворот клики Гитлера — Тиссена и разгорающаяся «вторая революция» низших слоев мелкой буржуазии.

Он видел, как со сцены один за другим исчезают или прячутся в укромные места даже последние «штатские» вожди радикального крыла — Энгель, Штер (бывшие организаторы фашистских профсоюзов), фон-Рентельн, Кох, Брюкнер. На арене событий оставался уже только он один вместе со своими соратниками и военными ресурсами, но вопрос заключался в том, сколько времени еще продлится такое положение. Коричневый Валленштейн был напуган. Он не принял откровенно радикальной объективно революционной программы недовольной мелкой буржуазии и безработных национал-социалистов — для этого сам он был слишком фашистом и сатрапом.

Но он открыл клапан для оппозиционной демагогии штурмовиков и масс, группирующихся вокруг них. Он издал, например, приказ, возглашавший, что «некоторые социальные условия сложились таким образом, что штурмовики не могут более пассивно наблюдать происходящее». Он, официальный член правительства, осмелился сопоставить большие дивиденды, выплачиваемые капиталистическими компаниями, с отчаянным положением безработных штурмовиков и говорить, как весной 1933 г. — во время первого периода национал-социалистского террора, о возможности новых революционных выступлений СА.

Так писал лидер штурмовиков через 18 месяцев после «их» революции.[5] Это была угроза снова спустить с цепи коричневорубашечников. Но против кого? В качестве объектов нападения не осталось более ни «евреев», ни «марксистов». Поэтому со стороны казалось, что атака СА должна ударить по «феодальной» реакции — монархистам, юнкерам, приверженцам фон-Папена и откровенно капиталистическим министрам в правительстве (Шахт, Шверин, Шмидт); и все-таки это было лишь «тактической» маскировкой, лишь фоном. На этом фоне начала очерчиваться новая, поразительная идея: «государство СА».

Государство, высшая власть в котором принадлежит коричневорубашечникам! Непосредственный захват власти и государственного аппарата суровыми батальонами фашистской военщины, достаточно многочисленными, чтобы захватить в свои руки все и избавиться от штатской бюрократии; «солдатское государство», стоящее на страже интересов мелкой буржуазии! Такова была «теория государства», которой поклялись служить Рем и его собутыльники для того, чтобы спасти свою шкуру. Это была наивная фантазия, типичный продукт творчества этих наемников. Но, во всяком случае, это был контрлозунг, который быстро завоевал себе сторонников в отрядах СА. Рем придумал даже политический постулат господства «вечного солдата».

Казалось, что лидеры СА действительно предпринимают какие-то практические шаги, чтобы расчистить путь «солдатскому государству». Ядром его должен был стать их собственный генеральный штаб, прототип будущего верховного правительства. Вокруг «высшего руководства СА», главной квартиры Рема в Мюнхене, начали образовываться своеобразные политические учреждения. Они не имели никакого отношения к военному делу, но совершенно явно дублировали функции постоянных органов берлинского штатского правительства. Штаб СА организовал специальное «министерство», с целым штатом секретарей и т. д., являющееся частным политическим органом Рема. Таким образом, уже заранее было обеспечено законное включение главы штурмовиков в кабинет. Специальный «отдел печати СА» действовал независимо от геббельсовского министерства пропаганды, осуществляющего правительственную монополию в области печати.

Основным было, однако, то, что Рем, Гейнес, Эрнст и другие генералы штурмовиков категорически требовали теперь концентрации всех вооруженных сил нации под их центральным командованием. СА должны были, конечно, при этом поглотить рейхсвер и Стальной шлем. Именно это требование было непосредственной целью шумливой кампании, поднятой против «реакции» и монархистов. Рему и в самом деле удалось добиться насильственного включения 400 тыс. наиболее активных членов Стального шлема в СА. Теперь он настаивал на окончательной ликвидации Стального шлема и требовал, не больше не меньше, как официального назначения его, Рема, министром рейхсвера. Если бы ему удалось добиться своего, он стал бы действительно несокрушим, и враг был бы побит его же оружием. В конце концов под его командованием все еще находилась армия в 2 млн. человек — армия, достаточная для мировой войны. Казалось также, что некоторые руководители СА тайно заготавливают оружие.