Бедная, непорочная, юная и добродетельная княжна Юлия! Он погубил ее, несчастную «вокзальную миссию», эту непорочнейшую лилию, бутон добродетели и целомудрия, продал ее, подлец, за сто крон в один веселый дом в Пльзне.

Рука не поднимается писать дальше, ибо печальный конец вокзальной миссии потрясает до глубины души, и ты пишешь и плачешь, как это делает приятель Гаек, когда пишет некролог о своем начальнике.

Австрийские таможенные власти

Надо мной стряслась беда: меня переехал поезд. Случилось это под Дрезденом, когда я как турист шатался в его окрестностях. Я был разделан так мило, что в больнице, пока основательно заштопали мое тело, я провалялся целых полтора года. Из поездки в Дрезден я собирался вернуться обратно в Прагу через четыре дня, а получилось так, что мое отсутствие затянулось на восемнадцать месяцев с лишним.

Все мы в руце божией, а я, кроме того, угодил еще и в руки к эскулапам.

Выглядел я ужасно. Что у меня осталось моего собственного, не знаю по сей день. Известно мне единственно то, что восемнадцать врачей с пятьюдесятью двумя ассистентами искусственно собирали меня из отдельных кусков. Но как замечательно! Чтобы прожить хотя бы калекой, я получил свидетельство, из чего меня составили, и это свидетельство было на четырнадцати страницах!

Своего у меня остался только кусок мозга, затем какая-то часть желудка, килограммов с пятнадцать собственного мяса, пол-литра собственной крови. Все остальное было чужое, кроме сердца, да и то еще сшитого из моего и говяжьего напополам. Медицинская наука торжествовала подлинный триумф!

Наружность моя вся сплошь искусственная, что было тоже должным образом отмечено в упомянутом выше свидетельстве. Это был прекрасный пример того, как медицинская наука, подобно ребятишкам, складывающим из камешков игрушечные замки, может сотворить чудо — из разных кусков соорудить нового человека.

Когда меня выписали из больницы, я сперва пошел на центральное кладбище, в отделение, где больницы хоронят разные части человеческих тел, — хотелось посмотреть на место погребения своих останков. Потом я отправился на вокзал и поехал в Прагу с сознанием, что поездка в Дрезден дала мне, пожалуй, больше, чем всем остальным туристам, когда-либо побывавшим в этом прекрасном городе.

В Дечине, в австрийской таможне, мы были подвергнуты таможенному досмотру. Уже после того, как таможенники вскрыли наш багаж и изрядно его перерыли, взгляд одного из них упал на меня. Моя необычная внешность человека, которого искусственно собрали по частям, по-видимому произвела на этого чиновника впечатление, что личность с таким взглядом должна по меньшей мере тайно переправлять через границу сахарин. Я выглядел как контрабандист, которого славно оттузили.

— Дайте ваш чемодан, — распорядился чиновник, — и пройдемте в канцелярию.

В канцелярии чемодан открыли, осмотрели и не нашли ничего подозрительного. Но тут среди прочих бумаг в чемодане обнаружили свидетельство, выданное больницей в Дрездене и подписанное восемнадцатью профессорами и пятьюдесятью двумя ассистентами.

— Придется подняться наверх к начальнику, — сказали мне, заглянув в свидетельство. — Так мы вас в Австрию не пустим.

Начальник всей таможни — весьма почтенный, усердно отправляющий свои обязанности господин. Просмотрев свидетельство, он сказал:

— Во-первых, как стоит в этом свидетельстве, затылочная часть вашего черепа была заменена серебряной пластинкой. Серебро это без пробы, а потому уплатите штраф в размере 12 крон — за 120 граммов серебра. Согласно тарифу VI и тарифу VIII b, § 946 таможенной инструкции, вы хотели сознательно провезти серебро, не имеющее пробы, за что уплатите штраф в тройном размере, то есть 3 умножить на 12 крон, итого 36 крон.

Далее, пошлина за 120 гр. серебра — по пунктам b, f и d) тарифа 1902 года, утвержденного после пересмотра международной конвенции, — по 10 геллеров с грамма, то есть со 120 граммов — двенадцать крон. Затем мы имеем лошадиную кость, которой заменено ваше левое бедро. Будем считать это тайным провозом костей. Тем самым, дружище, вы наносите удар из-за угла австрийской торговле костью.

С какой целью вы носите в себе лошадиную кость заграничного происхождения? Чтобы ходить? Что ж, так и занесем в протокол, что лошадиные кости используются вами в целях кустарного промысла. Признавайтесь, признавайтесь, почтеннейший!

Кустарный промысел — дело выгодное, но на сей раз это вам обойдется очень дорого, потому что за утайку провоза кости в Австрию налагается высокая пошлина. Уплатите 24 кроны.

— Ну-с, затем тут еще записано, что три ваших ребра были заменены платиновыми проволочками. Мой ты боже, вы провозите в Австрию платину? Знаете, что вас за это ожидает? Штраф в трехсоткратном размере! Если эти проволочки весят 20 граммов, это составит 1605 крон. С вашей стороны это просто преступное легкомыслие.

Но что я вижу?

Здесь записано, что часть ваших почек, а именно почка левая, заменена свиной.

Дорогой мой! Ввоз свиней в Австрию из-за границы воспрещен. Запрет сей распространяется и на отдельные части свиней, а потому, если вы желаете попасть в Чехию, ваша почка должна остаться в Германии.

Поскольку я не дал на это согласия, то уже десять лет пребываю в Саксонии и жду, когда аграрии, ибо сам я тоже аграрий, разрешат ввозить в Австрию свиней. Тогда я вернусь на родину.

Еврейский рассказ из Запустны в Галиции

Зеви Ашер и Якоб Тхар держали в Запустне лавки и спаивали крестьян-гуцулов водкой. Оба были евреи, но ненавидели друг друга насмерть. Отчасти потому, что были конкуренты, а отчасти из религиозных убеждений. Ибо Зеви Ашер был талмудист, а Якоб Тхар — караим, библеец, который признавал единственно Ветхий Завет и, как все сектанты-караимы, считал за главу евреев единственно рабби из Чуфут-Кале, что на полуострове Крымском. Из года в год, — только бы чуточку поправились дела, — Якоб Тхар собирался отправиться к нему из Галиции и поцеловать его левый священный перст, перст асму, который святой рабби устремляет в день субботний к небу. И тогда восходит вечерняя звезда, и все караимы очищаются от грехов и могут снова обдирать своих единоверцев некараимов, что есть единственно греховно. Наоборот же, обобрать гоя — христианина или магометанина — сие будет причислено к богоугодным делам, и ангелом Хафниэлем, у которого шесть ног, доведено до сведения Иеговы.

В свою очередь Зеви Ашер, будучи талмудистом, о святом рабби из Чуфут-Кале, что на полуострове Крымском, отзывался крайне непочтительно. Пусть, дескать, тот его поцелует, ибо единственно талмуд есть источник подлинного вероучения. Единственно талмудистское учение Галаха имеет силу. Текст Мишны пусть каждый еврей носит в сердце своем и поступает, как повелевает Гемара, то есть комментарий к тексту, а именно Гемара палестинская. Быть талмудистом куда удобней. Ибо написал же в 218 году составитель Мишны рабби Иегуда Хакадош: «Первым идет Иегова, а потом уже ты. И если ты кого-либо ограбишь, лишив его всего достояния, то ему, равно как и тебе, все еще остается самое дорогое — всемогущий Иегова».

И Зеви Ашер, где мог, надувал Якоба Тхара, когда тому, бывало, срочно понадобится какой-нибудь товар, который у него весь вышел.

— Чтоб тебя таскало за бороду десять тысяч раз десять тысяч дьяволов, — говаривал Якоб Тхар, обращаясь к Зеви Ашеру. — В той водке, что я купил у тебя, было пятьдесят процентов воды, и гуцулы чуть не разнесли мою лавку!

(Якоб Тхар влил в эту водку еще пятьдесят процентов воды.)

— Будь ты проклят и оплеван десятью сонмами добрых духов, — отвечал Зеви Ашер. — Разве тебе неведомо, негодяй, что, кроме воды, тебе остается еще Иегова?