— Так вот, зачем ты тут. Ради этого «дельца».

— Ну да. Но это большой секрет, так что держи язык за зубами, лады?

— А что я могу выболтать? Ты же мне ничего не сказал.

— Точно, — на его морде мелькнуло облегчение.

— Ну, тут ведь не замешан парень, который связался с этими прогрессистами, свихнулся и разорвал связи с внешним миром, а его родственники пришли в вашу контору и попросили, чтобы кто-то проник в логово…

Внезапно Сатерленд приуныл, щеки его побелели, а плечи резко обвисли. Он стукнул кулаком по ладони:

— Черт бы вас побрал! Блин! Блин! Блин! Я так и знал, что Тейтельбаум пошлет еще кого-то, я, черт возьми, знал это!

— Нет, что ты, он не…

— И теперь нам придется поделить вознаграждение пополам, да? Ты возьмешь половину, а твой партнер — другую, мать вашу…

— Эй…

Извините, но сейчас мистер Сатерленд вне пределов досягаемости. Он затерялся в глубинах жалости к себе любимому. Пожалуйста, оставьте сообщение.

— Слушай, Рубио, забирай это дело себе. Мне оно не нужно. Я не достаточно хорош…

— Говори потише и прекрати ныть.

— Мне следовало стать врачом. Моя мама так хотела этого.

— Сатерленд, а Сатерленд, заткни пасть и слушай сюда!

Удивительно, но он послушался. Я заметил, что мы привлекаем к себе внимание толпы, так что потащил этого недоделанного детектива в сторонку и понизил голос до громкого шепота. — Мы не работаем на Тейтельбаума.

Ага, начал расслабляться.

— Нет?

— Нет. И не занимаемся твоим делом. Мы здесь по личному вопросу, но наше дело очень похоже на твое. Так что оставь себе твое чертово вознаграждение.

— Мне надо платить по закладной за дом, — сообщил Сатерленд, а его морда тем временем приобретала нормальный оттенок — смесь коричневого с зеленым.

— Знаю.

— У меня дети.

— Знаю, — еще бы не знать этих отвратительных гаденышей. — Очаровательные ребятишки!

— Ох, ну тогда хорошо, спасибо тебе.

— Да не за что вообще-то. Налей себе стакан воды и сядь. Затем опусти голову между коленей и глубоко дыши, — я похлопал Сатерленда по спине и подтолкнул его к официанту, стоявшему неподалеку. — Скушай тритончика, я слышал, они восхитительны.

Сатерленд ускакал, следуя моим рекомендациям, а я не сдержался и рассмеялся.

Тут подошел Эрни, и я рассказал ему эту хохму, а он лишь покачал головой:

— Видишь, малыш, мы не такие уж особенные. Готов поспорить, тут каждый второй — это сыщик на задании. Если дело касается запутавшихся детей, то всегда найдутся и родители, которые раскошелятся на их поиски.

Работяги в углу заканчивали монтировать и подключать звуковое оборудование, которое они рассредоточили по всему залу, и вскоре на сцену вышел высокий мускулистый игуанодон. Его длинная шея поблескивала в лучах прожекторов, а деревянные платформы, из которых была собрана сцена, поскрипывали под внушительным весом. Его кожа была равномерного насыщенно-изумрудного оттенка, ни одного пятнышка другого цвета. И хотя я обычно не завидую чужой внешности, сейчас я с благоговением уставился на совершенную естественную красоту таких масштабов.

Игуанодон слегка постучал по микрофону, из-за чего раздался ужасный скрежет, и сказал зычным громким голосом:

— Добро пожаловать, братья и сестры!

— Приветствуем! — раздались оглушительные вопли отовсюду, эти крики били по моим барабанным перепонкам со всех сторон. Я обратил внимание, что многие динозавры молчали, переминаясь с ноги на ноги и не зная, что делать. Как я понял, это были новообращенные и потенциальные неофиты.

— И если сейчас все вы присядете…

Услышав эти слова, большинство динозавров просто бесцеремонно шлепнулись на пол, и я был крайне удивлен, даже шокирован, что мрамор не пошел трещинами от этой внезапной атаки тяжеленных задниц.

— Прошу вас, — сказал игуанодон, обращаясь к нам, жалкой кучке, оставшейся стоять. — Садитесь где угодно, здесь не нужны стулья.

Мы с Эрни пожали плечами и уселись на пол. Его поверхность была сравнительно прохладной, но ощущение не в новинку, поскольку у моего офисного стула сломан один из подлокотников, так что раз в несколько дней я регулярно оказываюсь на твердом деревянном полу. В большинстве случаев мне слишком лениво снова подниматься и усаживаться на стул, так что остаток рабочего дня я провожу, сидя на полу.

— Перед тем, как мы начнем, — продолжил игуанодон, — я бы хотел поприветствовать и поздравить всех тех, кто был на нашем собрании на прошлой неделе и решил прийти еще раз и побольше узнать о себе и о своих предках. Кроме того, я приветствую и тех, кто присоединился к нам впервые. Это длинное путешествие, которое приведет вас от вашей сегодняшней жизни туда, где вы могли бы оказаться, но за это будете щедро вознаграждены, и это будет самое прекрасное путешествие из всех, в которых вы побывали.

Кажется, я это уже где-то слышал.

— Меня зовут, — тут он издал длинный неестественный звуковой ряд, эквивалента которому в человеческой речи просто нет, — но пока вы не натренируетесь, можете звать меня Сэмюелем. После мы с вами еще выпьем и закусим, так что никуда не уходите и познакомьтесь с другими динозаврами. Понимаете, мы как миллион — ничто, но каждый — это все.

Тут мне захотелось попросить разъяснения, но Эрни силой опустил мою руку, когда она начала подниматься сама по себе.

Игуанодон спустился со сцены, и прожектора осветили трио велосирапторов на другом конце зала. У них были инструменты, подобных которым я никогда в своей жизни не видел. Музыканты начали играть, и тут я понял, что не только не видел таких инструментов, но и не слышал ничего подобного. Среди прочих был длинный струнный инструмент, который можно было бы принять за бас-гитару, но струны были натянуты просто на палку, из-за чего вся конструкция походила на удлиненное сухожилие или лигамент.[5] Еще была ракушка, только в десять раз больше обычной, использовавшаяся как горн, и набор плоских камней, которыми стучал самый крупный из велосирапторов, создавая при этом определенный ритм. Музыканты вполголоса напевали какую-то песню, в качестве слов выступала последовательная смена рычания и воплей. И хотя это, бесспорно, была самая ужасная какофония, которую я когда-либо слышал, и толпа собравшихся не качалась в такт «песне», но я почувствовал, как внутри них поднималась волна энергии. Им нравилась эта чушь. Да, у молодого поколения совсем плохо со вкусом, кто-то должен познакомить их с блюзом.

Другое пятно света, на этот раз зеленого, скользнуло вверх по стене и остановилось на двустворчатых дверях высоко над сценой. Никакого балкона не наблюдалось, просто дверь, прорубленная в стене. Странно, что я не заметил ее раньше, но мое внимание после инцидента со змеями в основном было приковано к полу, вдруг какой-то из закусок все-таки удалось смыться и она ищет случая поселиться на мне. Тем временем музыканты играли все быстрее и громче: булыжники стучали сильнее, горн гудел пронзительнее. Напряжение в толпе росло. Слева кто-то прошептал:

— Она идет…

Тут двери распахнулись, стукнув по стене с огромной силой. Темный коридор за ними внезапно наполнился зеленоватым светом, и еще через секунду на краешке появилась очаровательная самка раптора, весьма рискованно балансируя на высоте десяти метров над полом. Отсюда я мог разглядеть удлиненные изящные линии ее гибкого тела, красивый изгиб шеи, резко очерченные когти, сексуальный хвост и переливающуюся чуть ли не всеми цветами радуги кожу, на которую падал свет прожекторов и отражался, опускаясь волнами на толпу собравшихся, ослепших от этого сияния.

Не успел я и пикнуть от удивления, как рапторша подняла свой лик (иначе и не скажешь) в небо и издала стон, от которого кровь стыла в жилах. Уголки ее пасти поползли вверх, выше и выше, она лязгала зубами, при этом ее язычок выписывал пируэты в воздухе. Толпа, вся как один, вскочила на ноги и начала неистово аплодировать, когда она оттолкнулась сильными, красивыми ногами и прыгнула вниз. Я не мог вынести такого зрелища.